Стрельцов. Человек без локтей - Нилин Александр Павлович (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
Мой начальник Авдеенко, купив билет на предъявленное студенческое удостоверение младшего брата Сергея, полетел в Тбилиси. Я, втянувшийся худо-бедно в апээновскую дисциплину, не мог себе этого позволить.
«Торпедо» проиграло 1:3. Иванов винил в проигрыше Кавазашвили. Но думаю, что несправедливо — во-первых, нет никаких доказательств, а кивать на фамилию не аргумент; во-вторых, Анзору для репутации важнее была торпедовская победа — как вратарь чемпионов он мог рассчитывать на сборную, пока на место яшинского дублера. Я не собираюсь делать из Кавазашвили бессребреника, но спортивные амбиции были в нем сильнее всего прочего. Но и подозрения Кузьмы не беспочвенны. В конце сезона перед тбилисскими посулами не все устояли…
Наш товарищ Авдеенко, вернувшись из Тбилиси, рассказывал, что, в утешение проигравшим, ведущих торпедовских игроков ждало кавказское угощение в домах Месхи и Метревели. Наш товарищ вернулся еще большим торпедовцем, чем уезжал. Я к тому это говорю, что мы уже научились стойко принимать неудачи «Торпедо». А еще помню, как после проигрыша кому-то не из самых именитых Владимир Познер — он на встречах с футболистами пользовался наибольшим успехом как знаток Америки — возмущался, что наши проигрывают командам, где никто понятия не имеет о «голубой ноте» (он перед тем читал в Мячково лекцию о джазе).
В шестьдесят четвертом году Виктор Александрович Маслов пришел старшим тренером в киевское «Динамо» — и в первый же сезон «Деда» динамовцы выиграли Кубок. Но никто еще не предвидел, что наступает их время.
Поэтому в московском матче торпедовцев с киевлянами мы очень надеялись на победу наших знакомых — и когда Валентин Иванов пошел бить пенальти, ни у кого не оставалось сомнений, что два необходимых для выигрыша чемпионских титулов очка будут сегодня набраны.
Как внимательно ни смотри с трибун на поле, всех нюансов во взаимоотношениях игроков рассмотреть не удастся. В отличие от Эдуарда Валентин Иванов был безошибочным исполнителем одиннадцатиметровых штрафных ударов. Но сам он потом говорил, что прежде, чем идти с мячом к меловой отметке, осмотрелся: не хочет ли кто-нибудь еще пробить пенальти? — и все отводили глаза в сторону. Правда, Воронину помнилось, что он-то заметил тень неуверенности на лице Кузьмы — и спросил его что-то вроде: как ты? А тот кивнул или даже сказал, что все нормально. В общем, киевский вратарь Виктор Банников сумел отразить ивановский удар…
Я не хочу описывать ни своего тогдашнего огорчения, ни сочувствия любимому игроку. Про такие вещи принято сразу постараться забыть — иначе играть дальше нельзя и энергетический контакт с игроком теряется, если не простишь ему промаха. Но я сейчас вот о чем думаю: а не помог ли невольно Валентин отстраненному от футбола партнеру? Ну вот забей он пенальти, стань «Торпедо» в шестьдесят четвертом чемпионом — и не уперлись ли в стену хлопоты за Стрельцова, если команда и без него выигрывает чемпионаты?
Банников, лишивший «Торпедо» первенства, должен был укрепиться в должности основного вратаря киевского «Динамо», где главным конкурентом у него стал Евгений Рудаков, не оцененный в свое время бедным (до прихода Кавазашвили) на хороших голкиперов «Торпедо». Но когда в сезоне шестьдесят шестого — и тоже в Москве — Эдуард Стрельцов забил ему гол, признанный редакцией «МК» самым красивым голом сезона, окончательно рассерженный на Банникова Маслов стал держать Виктора вообще в глубоком запасе. На какое-то время потерявший тренерское доверие вратарь остался все же в Киеве. Но повторный взлет карьеры ждал его в Москве, когда перешел он в «Торпедо», куда вскоре снова пришел старшим тренером Маслов.
Дополнительный матч — «Торпедо» и тбилисское «Динамо» набрали равное количество очков — игрался в Ташкенте. И можно было вполне ожидать реванш за неудачу в столице Грузии. Два раза подряд проигрывать равному по силам противнику было не в традициях «Торпедо» начала шестидесятых. К тому же в шестьдесят четвертом году автозаводский клуб вообще не выигрывал у тбилисцев. И когда Владимир Щербаков очень лихо забил первый гол, показалось, что Ташкент станет для москвичей чемпионским городом.
Но во втором тайме — на девятнадцатой, кажется, минуте — Марьенко заменил Иванова. Позже Иванов недоумевал: зачем тренер это сделал? Да, Кузьма играл с травмой. Но опыт показывал, что соперники, а уж тбилисцы, которые выше всех ставили Иванова, опасаются его в любом состоянии. И не успел он, уходящий с поля, переступить на гаревую дорожку, как у тбилисцев все стало получаться.
Трижды у торпедовских ворот подавался угловой — все разы подавал Датунашвили. Безобразно игравший вратарь Шаповаленко (Кавазашвили по вышеупомянутым причинам не доверили играть в столь ответственном матче) дважды до мяча не дотягивался (и не было Иванова, чтобы пообещать закопать его во вратарской площадке, как пообещал когда-то капитан «Торпедо» Поликанову), но мячи, летящие в створ, выбивали защитники. Третья оплошность Шаповаленко оказалась роковой. Счет стал ничейным — и в добавочное время игра пошла, как говорят футболисты, в одну (торпедовскую) калитку: пропустили еще три мяча.
Отгоревали торпедовцы, очевидно, на пути из Ташкента в Москву — утешили себя, не сомневаюсь, традиционным образом. Но в Москве уже побитыми не выглядели — да и смешно бы им, сильнейшей из столичных команд, драматизировать ситуацию. Профессиональная гордость не позволяла им жаловаться на то, что ташкентский матч не удался — могло быть иначе. Они понимали, что в тот год не разобрались, как играть с Тбилиси. Или, может быть, знали, как, но нечем было у грузин выигрывать. Концовка турнира плохо им удавалась — игры вытягивали на классе Иванова с Ворониным. Остальные — старались, но выше головы никто не прыгнул. И второе место было очень неплохой наградой за благие намерения — восстановить в команде атмосферу начала шестидесятых.
Поздней осенью много банкетировали, много сидели в ресторанах, но это уж можно считать заслуженным весельем, расслаблением. Собирались своими, торпедовскими компаниями, что тоже — хороший признак.
Мы уже притерлись несколько к специфической футбольной среде — и присматривались к отношениям в команде с большим пониманием. И мне казалось, что внутри команды достигнуто равновесие, на группировки она не распадается, и тренер Марьенко ни с кем из ведущих игроков не конфликтует.
Субординация в команде напоминала, на мой взгляд, патриархальную семью. Как-то засиделись большой футбольно-околофутбольной компанией в Доме журналистов — и вдруг последовало приглашение от Иванова поехать дальше гулять к нему домой. И к моему удивлению, Щербаков, пришедший в ресторан со своей девушкой, никуда не поехал. К нему приглашение, оказывается, не относилось — и, по-моему, причиной была не молодость ведущего форварда, а то, что девушка его не могла понравиться жене хозяина дома. И я не заметил, чтобы Володя Щербаков комплексовал, не поехав в гости.
Через несколько дней в том же ресторане неожиданно заговорили о Стрельцове — едва ли не в первый раз за то время, что познакомился я с футболистами.
«Щербак» сказал: «Я знаю, что Эдик на сто голов (голов, разумеется, а не забитых мячей) выше меня. Но сегодня он, как я, не сыграет. При нынешней плотной игре защиты он в штрафной площадке не развернется, не успеет никого из защитников пройти…»
Володя, пожалуй, первый, кто отнесся к возвращению Стрельцова как к реальности, по-деловому, конкретно, — и он попробовал представить его в новых обстоятельствах, перестал воспринимать его внутри сложенного мифа.
В ту осень, часто встречаясь с отдыхавшими торпедовцами, я увлекся не столько футболом, сколько футболистами. И сам себе в той системе отношений я нравлюсь мало. Превращение в околофутбольного человека — дело малопочетное, о чем я и тогда догадывался. Могу извинить себя профессиональным любопытством, но ведь я ничего, кроме заметок в АПН, тогда не писал. Бескорыстие в моем интересе, при желании, обнаружить можно — я же в футбольной прессе не сотрудничал и не собирался. Информация, поступавшая ко мне, могла быть использована в сугубо личных размышлениях — мало для кого тогда интересных. Да я ими и не очень делился — я оставался в своей компании, почти каждый в которой был знаком с футболистами в такой же степени, а то и большей. Я только начинал работать журналистом — и торпедовцы не могли не брать этого во внимание, относясь с большим интересом к моим более опытным и старшим приятелям. И все-таки не только, наверное, суетное и мелкое было в тогдашнем моем интересе к людям футбола. Что-то я находил для себя в том общении. Из какой-то осознанной неудовлетворенности тянулся к ним. И вряд ли случайно, что через столько лет именно я пишу именно об этом.
