Жизнь Ван Гога - Перрюшо Анри (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Впрочем, не все картины Винсента находятся в Сите Пигаль. Так как в квартире Тео для всех произведений его брата уже не хватало места, Тео отнес часть работ в мансарду, снятую им у папаши Танги. Винсент заглянул туда и глубоко огорчился. Помещение оказалось сырым, в нем кишели клопы. Впрочем, художник негодовал не столько из-за своих собственных картин, сколько из-за полотен Бернара, Гийомена и Рассела, которые он в свое время получил у них в обмен на свои произведения и которые теперь погибали на чердаке. Винсент тотчас решил подыскать для них другое хранилище.
Винсент все время был на людях. Старые знакомые приходили повидать его к Тео. Суета и шум большого города быстро утомили Винсента— он это почувствовал сам и понял, что должен как можно скорее уехать из Парижа. К тому же ему не терпелось увидеть городок Овер-сюр-Уаз, в котором ему предстояло жить, познакомиться с доктором Гаше, который его там ждал, и начать работать. Во вторник 20 мая он сел в поезд, идущий в Овер.
Брат и невестка обещали в самом скором времени навестить его, и сам Винсент через некоторое время также собирался приехать в Париж и написать их портреты [114].
* * *
Между Понтуазом и Вальмондуа, на склоне косогора, поднимающегося от берега Уазы, разбросал свои крытые соломой домики Овер. На самой вершине косогора узкие, извилистые улицы городка выходят на широкое плоскогорье, которое волнистыми холмами тянется до самого горизонта. Границей городка служит маленькое кладбище с рядами надгробных камней. А вокруг простираются поля, над которыми летают стаи каркающих ворон.
Говорят, будто в Овере родился Франсуа Вийон. Так или иначе, городок с давних пор полюбился художникам: тридцать лет назад, в 1861 году, здесь работал Добиньи, построивший мастерскую в большом саду. Работал здесь и Жюль Дюпре. Писарро, до 1884 года живший в Понтуазе, также частенько приходил сюда писать. Сезанн провел в Овере несколько месяцев в 1872—1873 годах (здесь был написан «Дом повешенного»). Здесь побывали Гийомен, Ренуар и Моне. В двух шагах от Овера, в Вальмондуа, в 1879 году окончил свои дни Домье.
Почти все названные художники бывали в доме доктора Поля Фердинанда Гаше, поселившегося в Овере в 1872 году. Винсент мог быть спокоен: со стороны человека, под чью опеку его направляли, художнику не грозило равнодушие, с которым он привык сталкиваться.
Доктор Гаше, шестидесятидвухлетний уроженец Лилля [115], утверждавший, что его бабка по отцу ведет свое происхождение от знаменитого фламандского художника Яна Мабюсе, был страстным любителем живописи, и в частности большим приверженцем импрессионистов. Он и сам рисовал, занимался гравюрой (его главной страстью были офорты), подписывая свои произведения Р. ван Рейсел (ван Рейсел по-фламандски означает «из Лилля») и выставляя их в Салоне Независимых. Впрочем, чем только не интересовался этот разносторонний человек! У него были энциклопедические познания и редкое разнообразие интересов. Он состоял членом Антропологического общества и Общества Ламарка, Общества Старого Монмартра и Исторического общества Пасси и Отейя. Свободомыслящий человек, вольнодумец и нонконформист, он презирал какие бы то ни было условности и больше всего любил новизну и оригинальность — он даже увлекся изучением френологии и хиромантии. Одним из первых в медицине он заинтересовался гомеопатией. Кроме того, он изобрел какой-то антисептический раствор и использовал электричество для лечения некоторых почечных заболеваний. Впрочем, Гаше специализировался не только на урологии, он глубоко изучил сердечные и нервные заболевания (он работал в больницах Бисетр и Сальпетриер).
С кем только не сталкивался Гаше в своей неустанной кипучей деятельности! В молодые годы он учился с Эдуаром Дрюмоном; в Монпелье, где он защищал докторскую диссертацию, постоянно встречал Брюйа. В кафе Андлера, где он был завсегдатаем, он свел знакомство с Мюрже, Шанфлери, Шентрейем — цветом современной богемы. Он бывал у Прудона и Курбе, с которым в Париже жил в одном квартале. С первых шагов импрессионизма многие представители этой школы стали его друзьями. Он постоянно встречался с Сезанном, работавшим в Овере, лечил Домье, почти совсем потерявшего зрение, и давал медицинские советы Мане, страдавшему расстройством координации движений.
Доктор Гаше не практиковал в Овере. Он служил врачом в Компании северных железных дорог, был врачебным инспектором школ города Парижа и жил в столице на улице предместья Сен-Дени, 78, а в Овер наезжал три раза в неделю. Здесь на улице Вессно у него был большой двухэтажный дом — бывший пансионат для молодых девиц — с садом, уступами спускающимся по холму. Доктор купил этот дом восемнадцать лет назад, когда здоровье жены стало внушать ему тревогу. Жена доктора, несмотря на его неусыпные заботы, три года спустя умерла от туберкулеза. С тех пор Гаше жил со своими детьми, семнадцатилетним сыном Полем, дочерью Маргаритой двадцати одного года, и их гувернанткой. Ревностный член Общества защиты животных, он приютил на своей вилле две дюжины кошек, нескольких собак, козу по имени Анриетт, старую павлиниху по кличке Леони и черепаху, нареченную Софи. Но житейские невзгоды и разочарования превратили энтузиаста Гаше в меланхолика, и этот человеколюбец, которому слишком часто пришлось сталкиваться с людской неблагодарностью, теперь зачастую погружался в мизантропическую печаль.
Винсент, снабженный рекомендательным письмом Тео, поднимался по холму к вилле доктора Гаше. Стоял великолепный майский день, жаркий и солнечный. Воздух был напоен нежным запахом белых акаций. В садах пели дрозды. На берегу Уазы трепетали тополя. Винсент наслаждался вновь обретенной свободой…
Доктор Гаше не знал, что Винсент уже уехал из Сен-Реми. Но хотя появление Винсента и было для Гаше неожиданностью, между ними сразу установился контакт. Доктор Гаше был, несомненно, на редкость обаятельным человеком. Он с большой простотой заговорил с Винсентом о его болезни и всеми силами постарался успокоить художника. Он посоветовал Винсенту — можно себе представить, с каким жадным вниманием был выслушан этот совет! — смело и много работать, не думая о минувших припадках. Вполне возможно, что у Винсента была интоксикация, вызванная скипидаром, а кроме того, южным солнцем, слишком жарким для северянина. Таково было мнение доктора Гаше [116].
Хотя доктор Гаше, которого его друг, художник Генёт, прозвал за рыжую шевелюру «доктор Шафран», из кокетства скрывает свой возраст, в своей манере одеваться он проявляет такую же независимость, как и в образе мыслей. Он носит белую фуражку с плоской тульей и кожаным козырьком и синее старое форменное пальто, которое служило ему двадцать лет назад во время войны 1870 года, когда он был врачом полевого госпиталя. В руках у него частенько белый зонт на зеленой подкладке. Винсент, который не преминул отметить импульсивную живость доктора, сразу же счел его «довольно эксцентричным», а «по части нервов» таким же «тяжелобольным», как сам Винсент. Но впечатление, которое на него произвел доктор, никак нельзя «назвать неблагоприятным».
Жилище доктора представляло собой настоящий музей. Чего тут только не было : старинная мебель, статуэтки, Дельфтские вазы и итальянский фаянс, всякого рода редкости и главное — картины. «Тут битком набито разными разностями — точно в антикварной лавке, и не все заслуживает внимания». Но по соседству с «черным-пречерным старьем» сверкают живые краски полотен Сезанна, Гийомена, Моне, Ренуара, Сислея, Писарро, которыми тотчас заинтересовался Винсент [117]. Доктор и Винсент почти сразу почувствовали взаимную симпатию. Они разговорились о Бельгии, о жизни старых мастеров, «закаменевшее от горя» лицо доктора осветилось улыбкой, и Винсент тотчас решил написать портрет человека, в котором угадал будущего друга.
114
Как это ни невероятно, среди произведений Винсента нет ни одного портрета Тео.
115
Гаше родился 30 июля 1828 года. О докторе Гаше см. великолепную монографию Виктора Дуато «Любопытная фигура доктора Гаше», «Эскулап», Париж, август 1923 —январь 1924 года.
116
Диагноз Гаше расходится с диагнозом Рея, который был подтвержден доктором Пейроном, — оба они считали болезнь Винсента формой эпилепсии. С тех пор многие врачи интересовались болезнью Ван Гога. Одни считали, что это диффузный менинго-энцефалит, другие — что это шизофрения (такого мнения придерживался, в частности, Карл Ясперс), третьи — что это психическая дегенерация и конституциональная психопатия, наконец, некоторые возвращались к старому диагнозу — эпилепсия. Психиатры и психоаналитики также предлагали различные толкования болезни.
И в самом деле, безумие Ван Гога не так легко поддается определению и классификации. Это безумие невозможно рассматривать изолированно от той исключительной (в самом прямом смысле слова) личности, какой был Ван Гог. Оно столь же неотрывно связано с нею, как и его гений, и судить о нем надо на том уровне, где общепринятые понятия во многом теряют свой обычный смысл. То, что обусловило талант Ван Гога, обусловило все обстоятельства его жизни и его болезнь. Ван Гога нельзя рассматривать как рядового пациента.
Большинство медиков, писавших о болезни Винсента, глубоко несправедливы. Чаще всего они пытаются не столько понять, сколько осудить, и при этом пишут непререкаемым и недоброжелательным тоном. Они на скорую руку отбирают некоторые подробности жизни художника, подтверждающие их предвзятое мнение, и делают скороспелые выводы. Поэтому подавляющее число медицинских работ содержит самую общую, совершенно неудовлетворительную информацию: они пестрят ошибками, недомолвками, дающими пищу произвольным и, я бы даже сказал, безответственным толкованиям. Но больше всего в этих работах поражает полное отсутствие какой бы то ни было чуткости, человеческой, пожалуй, даже в большей степени, чем художественной. Врачи рассматривают «случай» Ван Гога не потому, что любят живописца Ван Гога или Ван Гога — человека, а потому, что Ван Гог знаменит. А чтобы понять, надо всегда, хотя бы в какой-то степени, идентифицировать себя с объектом изучения.
«Случай» Ван Гога не просто медицинский или чисто эстетический казус. Это прежде всего проблема человека, который чувствовал в себе таинственное призвание, который сознательно и неистово стремился за пределы, доступные человеку. Его казус — это казус всех великих мистиков, всех героев Познания. И как таковой, он не укладывается в обычные мерки и оценки.
Так или иначе, прав Артюр Адамов, который в своей интересной статье писал: «Патология ничего не объясняет… Неужели мы не вправе требовать уважения и молчания?»
117
В собрании Гаше, переданном в 1951 году его наследниками в дар национальным музеям, было три Сезанна: «Современная Олимпия», «Дом доктора Гаше в Овер-сюр-Уаз», «Дельфтская вазочка с цветами»; две картины Гийомена: «Заход солнца в Иври», «Обнаженная с японской ширмой»; «Хризантемы» Моне; два Писарро: «Дорога в Лувесьенне», «Паром в Варенне»; портрет Ренуара; «Вид на канал Сен-Мартен» Сислея. В коллекции, подаренной семьей Гаше французским музеям в 1949 году, был еще автопортрет Гийомена.
