Пилсудский (Легенды и факты) - Наленч Дарья (бесплатные книги полный формат txt) 📗
— Посмотрите, какая температура.
Я внимательно посмотрел на маленькие цифры и узенький серебряный столбик. К сожалению, он задержался выше предостерегающей красной черты.
— Тридцать семь и две.
Маршал пожал плечами.
— Не так уж и плохо. Я думал, что наберется тридцать восемь.
Пилсудский взял у меня пачку иллюстрированных журналов, которые я принес, но не стал просматривать их, а продолжал курить.
Как всегда, когда я видел Маршала глубоко задумавшимся, как сейчас, я старался выйти потихоньку из кабинета. Чаще всего Пилсудский даже не замечал моего ухода, но теперь, когда я направился к двери, зашевелился в кресле и, взглянув на меня, промолвил:
— Ага, вы здесь.
— Так точно, пан Маршал, пришел за распоряжениями на завтрашний день.
— Хорошо, хорошо, — и вдруг, как бы отвечая на мой вопрос, сказал:
— Я не против вашей чрезвычайки, я согласился на год на эту вашу чрезвычайку.
Тогда я еще не знал, о чем говорит Пилсудский и на что он согласился. Лишь догадывался, что это имело какую-то связь с визитом премьера Козловского и полковника Прыстора, но прежде всего с покушением на министра Перацкого. Поскольку я сам был весьма взволнован происшедшими событиями, то добавил:
— Ох, пригодилась бы, пан Маршал, такая чрезвычайка для тех, кто задумал это покушение и подготовил соответствующую атмосферу для этого. Только пока еще не ясно, кто несет за это вину.
Пилсудский изучающе посмотрел на меня.
— А вы что слышали?
— Почти все в городе говорят, что это те же, кто инспирировал убийство президента Нарутовича.
Маршал второй раз за сегодняшний день ударил при мне кулаком по столу.
— Привисляне! — крикнул. — Если это окажется правдой, велю высечь вас батогами, содрать с вас шкуру. Никого не пощажу — ни женщин, ни девушек. Искореню привислянское семя и из Привислинского края, и из Галиции, и из Познани.
Никогда, ни до этого, ни позднее, я не видел Пилсудского таким раздраженным. Он встал, отодвинул кресло и начал мерить кабинет быстрыми шагами. Я отошел в сторону и думал, что эти его слова не пустые угрозы, что в один прекрасный день они обрушатся, как молот, на головы виновных. Но одновременно у меня пробудились сомнения в отношении предполагаемых виновников преступления. А, может, это не эндеки?
Неужели они могли зайти так далеко, обратиться к такому оружию?
— Пан Маршал, — сказал я, — один мой коллега, который работает во втором отделе [217], говорит, что он не очень-то верит, что это дело рук эндеков.
Пилсудский остановился посреди комнаты и долго молча смотрел на меня, после чего сел в кресло и взял в руки один из иллюстрированных журналов.
— Завтра, — промолвил он, — в два часа дня пусть ко мне придет мой начальник штаба.
— Слушаюсь!
Я вышел.
В эту ночь Пилсудский долго не ложился спать.
Сидя в своей комнате, я слышал громкий разговор, который он вел с самим собой, слышал, как ударял кулаком по столу, как кого-то резко отчитывал. Уже пробил третий час, а Маршал все еще метался в своем уединении и только раннее июньское утро, проникшее сквозь щели между шторами и окнами, вынудило его перейти в спальню.
Как каждую ночь, так и в эту, я погасил свет в его кабинете и положил револьвер на ночной столик Маршала.
Было полпятого утра.
На следующий день Пилсудский издал следующий приказ:
«Приказ военного министра по армии № 5.
Варшава, 16 июня 1934 года
Солдаты!
Полковник Бронислав Перацкий был откомандирован с должности заместителя начальника Главного штаба в распоряжение правительства, где выполнял различную работу и, в частности, руководил внутренними делами государства.
Полковник Бронислав Перацкий хорошо и с честью выполнял возложенные на него обязанности, погиб, как солдат на своем посту, 15 июня 1934 года.
Признавая его заслуги, Президент Республики присвоил сегодня полковнику Брониславу Перацкому звание генерала бригады.
Отдавая честь солдатской памяти, приказываю зачитать данный приказ во всех ротах, эскадронах, батареях и т. д.
Военный министр
Юзеф Пилсудский
Маршал Польши».
В связи со смертью Бронислава Перацкого последовал ряд кадровых изменений. 28 июня министром внутренних дел был назначен президент Варшавы Мариан Зындрам-Косцялковский [218].
На третий день после покушения, 17 июня, был созван Совет министров, который принял решение о создании «изоляционного лагеря», названного позднее «лагерем обособления», в котором должны были быть помещены лица, «угрожающие безопасности и общественному порядку». Место для этого лагеря было выбрано в небольшом городке в восточной части Польши — Березе Картузской, расположенном у железнодорожной линии недалеко от границы с Россией.
Именно эту «чрезвычайку» имел, видимо, в виду Пилсудский, разговаривая со мной в ночь с 15 на 16 июня. Она начала действовать три недели спустя. Среди первых «ссыльных», наряду с поляками, оказались несколько украинцев и пара коммунистов.
Через несколько дней после покушения, утром 19 июня, Маршал отправился в Пикелишки, где уже находилась его супруга с дочерьми. Однако 25 июня вернулся в Варшаву, где оставался до 6 июля, проведя там ряд совещаний. После этого снова выехал в Пикелишки. Но Пилсудскому не было суждено провести свое последнее в жизни лето спокойно, 19 июля ему снова пришлось приехать в Варшаву, где он провел пять дней и опять вернулся в Пикелишки. 11 и 16 августа Пилсудский выезжал по служебным делам в Вильно, а 25 августа его отпуск закончился.
6 июля, покидая Польшу, я успел прочитать в «Газете Польской» напечатанное петитом на четвертой странице сообщение:
«Краков, 5 июля 1934 года. На сегодняшнем заседании Городского Совета… принято решение… выделить в Вольском лесу на так называемом холме Совинец часть земли для возведения кургана им. маршала Пилсудского».
Я отложил газету, что-то сдавило мне сердце. Будут насыпать могилу Коменданту, подумал я. Как насыпали после смерти Кракусу [219], Ванде [220] и Костюшко. Только почему хотят сделать это при его жизни? Меня одолели мрачные мысли.
В 1926 году я издал свои воспоминания о польско-большевистской войне под названием «В блеске войны». Тогда же у меня была возможность подарить ее лично Пилсудскому, который прочитал ее и даже не раз упоминал о ней при различных обстоятельствах. Ободренный благосклонностью Маршала, я как-то попросил его, чтобы он написал предисловие ко второму изданию, которое должно было выйти в конце 1934 — начале 1935 года. Пилсудский, как он это часто делал, ничего не ответил, однако спустя два дня сам вернулся к этому вопросу.
— Значит, хотите, — сказал он, — чтобы я написал вам предисловие?
— Признаюсь, что я был бы счастлив, если бы Вы согласились.
— Значит, я должен сделать рекламу вашей книге?
Я остолбенел, мне сделалось неприятно.
— Вы же сами, — промолвил я, — не раз хвалили ее.
— Оказывается, я иногда делаю ненужные вещи.
Маршал был в прекрасном настроении, закончил все свои дела и готовился выехать на летний отпуск в Пикелишки. Был уже конец июня. Что касается меня, то признаюсь, что я тогда совсем растерялся. Стоял перед Маршалом с глупым выражением лица. Пилсудский был прав: я хотел, чтобы он сделал мне рекламу. Теперь я понял неуместность своей просьбы и во что бы то ни стало хотел как-то выйти из этого положения. Но, как я уже говорил, Маршал был в отличном настроении и поэтому сказал:
— Попробую написать вам что-нибудь в Пикелишках, только не знаю, удастся ли.
Не следует, наверное, добавлять, как я был счастлив, услышав эти слова, и как горячо благодарил Маршала.
