Черкасов - Герасимов Ю. К. (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT) 📗
В Бомбее на митинге, устроенном прогрессивными творческими организациями города и проходившем в кинотеатре «Эксцельсиор», присутствовал премьер-министр Индии Джавахарлал Неру. Для гостей из России церемония надевания венков из роз, которую они уже не раз проходили, оказалась не из простых: на каждого досталось по четырнадцать венков!
Домой Черкасов возвращался через Каир — Рим — Прагу, тем же кружным путем, которым летел в Индию. Прямое воздушное сообщение было закрыто из-за бушевавших над Гиндукушем метелей. Оба раза в Риме у Черкасова оказалась возможность познакомиться с достопримечательностями «Вечного города» и его окрестностей. После Индии он иными глазами смотрел на камни Колизея и на шедевры галереи Уффици во Флоренции.
Он теперь был убежден, что Индия с ее полумиллиардным населением в будущей судьбе мира сыграет роль более значительную, чем самые крупные из государств Западной Европы.
Когда командир самолета вошел в салон и сказал: «Товарищи, граница пересечена, я поздравляю вас, вы на родной земле», Черкасов припал к стеклу иллюминатора лбом и замер…
Весь 1951 год, а затем и 1952-й Черкасов провел в поездках.
Поездок было даже слишком много. Они отнимали массу времени и сил. Бывало, маститые коллеги выражали ему свое недоумение: почему он не тяготится своими многочисленными общественными обязанностями? Но он и помыслить не мог о том, чтобы хоть как-то уклониться от участия в прямой борьбе за те великие идеи, которые утверждал в своем творчестве. Он полагал, что «между внутренним миром актера и внутренним миром близких ему по душе героев нет и не может быть большого водораздела». Черкасов говорил: «Круг наиболее любимых образов, определивших мою творческую программу в искусстве, вместе с тем помогал мне, как бы сопутствовал мне в моей общественной деятельности борца за мир и дружбу между народами, за светлые идеалы передового человечества».
Это единство в Черкасове художника и гражданина было замечено и обсуждалось зарубежной печатью, называвшей его «самым политическим актером нашей эпохи». Даже те буржуазные газеты, которые придавали этому понятию осуждающий смысл, были вынуждены признать выдающийся талант актера-коммуниста. Он стал одним из самых известных и почитаемых представителей советской культуры за пределами нашей Родины. С полным правом заявлял Черкасов перед зарубежной аудиторией:
— Я никогда не играл ролей, призывающих к грабежу, убийству или разврату. За всю свою жизнь мне ни разу не пришлось со сцены или экрана подстрекать зрителей к изменам и предательствам, к подлым, черным делам. Никогда ни в чьих интересах ни мне, ни моим товарищам не приходилось унижать историю и искусство, облекая в соблазнительные формы гнусные человеконенавистнические идеи.
При непомерной занятости Черкасов не любил спешить, а тем более опаздывать. Его рабочий день был упорядочен, рассчитан буквально по минутам. Но после особенно напряженных недель, заполненных репетициями, съемками, спектаклями, общественными заседаниями, шефскими поездками для встреч со зрителями, он, бывало, так уставал, что чувствовал: отдых дома, в городе, не восполнит его сил. И старался хоть на несколько часов выбраться на природу.
Еще более уставал Черкасов в частых заграничных поездках. Его живой и доброжелательный интерес к людям, иным странам не притуплялся. Он легко осваивался всюду — будь то в Азии, Европе или Америке, много и охотно общался с деятелями культуры и искусства. Но, энергичный и выносливый, он уставал в странах капитала не столько от хронических недосыпаний, нервных и физических перегрузок, сколько от общего образа жизни, который, хоть и не касался его прямо, был ему чужд и неприятен. Черкасову постоянно хотелось вмешаться, пресечь явную несправедливость, призвать одних к совести, других — к борьбе. Недаром же Дон Кихот сопутствовал ему всю жизнь.
Едва отоспавшись с дороги, Черкасов отправлялся, как подсказывал календарь, на Лосевские пороги Вуоксы ловить лосося, или в Лахтинские разливы посидеть в шалаше с подсадной уткой, или в леса — на охоту с гончими. Но бывали ведь и «мертвый» сезон, и затяжное ненастье, а чаще — просто недостаток времени, когда даже выезд на дачу в Пюхя-ярви не имел смысла: не станешь же тратить пять часов на дорогу в оба конца, чтобы провести день в нетопленном доме.
Нужна была дача неподалеку от Ленинграда. И в 1952 году Черкасов, получив гонорар за книгу «Записки советского актера», купил сборный щитовой дом и построился на Карельском перешейке в дачном поселке Комарово, у лесистого склона, уходящего к Финскому заливу. Поездом туда можно было добраться меньше чем за час, машиной — еще быстрее. Если открыть окно, из которого было видно море, в дом врывался тугой ветер, шум сосен. Здесь Черкасов, болезненно чуткий к запахам гари и пыли, чувствовал себя заметно лучше, чем в городе. Особенно любил он жить здесь поздней осенью и зимой, когда во время утренней прогулки с собакой по берегу залива или по лесу можно было не встретить ни души. Здесь меньше тревожил телефон и хорошо работалось над очередной ролью, над статьей или докладом.
Но долгое затворничество не для Черкасова. Как и б квартиру на Кронверкском проспекте, в его загородный дом хорошо знали дорогу не только ленинградцы, но и москвичи, и даже зарубежные гости.
Когда Черкасову удавалось заполевать какую-нибудь дичь или поймать красавца лосося, он звал к себе ближайших знакомых и друзей. Желанным гостем был Д. Шостакович, который до переезда в Москву жил в Комарове на даче по соседству. Всегда рад был видеть Черкасов и Е. Мравинского. Хозяин не ревновал своего друга, который садился рядом с Шостаковичем и большую часть вечера разговаривал с ним только о музыке. Ставя себя на место дирижера, под управлением которого вот уже более 15 лет исполнялись все новые большие произведения композитора, он понимал, что вел бы себя так же. Черкасов заинтересовался Шостаковичем еще в 1926 году, когда услышал его Первую симфонию. После Пятой симфонии (в 1937 году), в которой раскрывался богатый внутренний мир советского человека, музыка Шостаковича вошла в духовную жизнь актера. Седьмая симфония («Ленинградская»), впервые услышанная Черкасовым в годы войны в Новосибирске, буквально потрясла его. Произведением «титанической силы» считал он и Одиннадцатую симфонию («1905 год»), о которой написал рецензию, опубликованную в газете «Правда» (ноябрь 1957 года).
Поддерживая застольную беседу, Черкасов, однако, точно зцал, когда он без особого усилия завладеет вниманием всех без исключения. Это происходило, когда он начинал делиться впечатлениями от зарубежных поездок. Его гостей рассказом о загранице было не удивить. Он этого и не собирался делать, а давал своеобразный маленький концерт с показом. Несколькими штрихами — голосом, мимикой, жестом — Черкасов, создавал мгновенные наброски портретов европейских знаменитостей экрана и сцены: Жана Габена, Марселя Марсо, Жерара Филипа, Лоуренса Оливье, а то и политических деятелей, например де Голля. Эти лаконичные и точные «рисунки» были результатом не подражательных наклонностей актера, а постоянной синтезирующей работы художника.
Черкасов с удовлетворением замечал, как Шостакович, прервав разговор, внимательно смотрит на него, поправляя пальцем сползающие очки с толстыми стеклами. Черкасовские комические и драматические «истории» и «сюжеты» можно было слушать без конца, так интересны они были. Чувствовалось, что актер не коллекционирует занимательные факты, а особым образом, талантливо видит мир и людей: в действии, в сценах, в характерах.
Своего «концерта» тактичный хозяин, однако, не затягивает. Во время паузы перед кофе Черкасов, попыхивая папиросой, завязывает общую беседу о современном западноевропейском искусстве. И вот уже обычно немногословный Дмитрий Дмитриевич делится своим мнением о творчестве английского композитора Бенжамина Бриттена. Разговор расширяется, переходит на театр, живопись. Евгений Александрович со свойственной ему глубиной и точностью мысли высказывал свое мнение о природе и судьбе абстракционистского искусства. Не слишком ли односторонняя получается картина? Нет, Черкасов не спорит, он только замечает, что, какой бы кризис ни переживало искусство Запада, гуманистическая струя в нем не исчезает. Недавно ему во Франции довелось видеть выставку скульптора Джакометти — под открытым небом на зеленой траве. Неимоверно вытянутые, тонкие, бесплотные фигуры казались беззащитными, но в них чувствовались духовная стойкость и благородство.
