Загадка смерти генерала Скобелева - Шолохов Андрей Борисович (книги бесплатно .txt) 📗

Интересно, что в России политические единомышленники Скобелева не поддержали. Игнатьев и Аксаков поспешили обратиться с личными посланиями к всесильному обер-прокурору Святейшего синода Победоносцеву, в которых заверяли его в отрицательном отношении к происшедшим во Франции событиям.

«Душевно уважаемый Константин Петрович, – писал граф Н. П. Игнатьев, – Скобелев меня глубоко огорчил, сказав непозволительную речь в Париже каким-то сербским студентам. Он ставит правительство в затруднение своим бестактным поведением». [24] Ему вторил Аксаков: «Спасибо тебе за письмо, которое дышит искреннею патриотическою тревогою, но ты напрасно тревожишься. Я вовсе не одобряю парижской речи или несколько слов, сказанных Скобелевым в Париже студентам…» [25]

Недовольство Петербурга и отступничество единомышленников не поколебали решимости Михаила Дмитриевича любым путем повлиять на внешнюю политику российского правительства. Во время пребывания в Париже он пытается установить связь с руководителями русской революционной эмиграции.

Вот что об этом рассказывал народоволец С. Иванов: «Вскоре по приезде Скобелева в Париж к П. Л. Лаврову явился спутник Скобелева, состоявший при нем в звании официального или приватного адъютанта, и передал Лаврову следующее от имени своего патрона: генералу Скобелеву крайне нужно повидаться с Петром Лавровичем для переговоров о некоторых важных вопросах. Но ввиду служебного и общественного положения Скобелева ему очень неудобно прибыть самолично к Лаврову. Это слишком афишировало бы их свидание, укрыть которое при подобной обстановке было бы очень трудно от многочисленных глаз, наблюдающих за ними обоими. Поэтому он просит Лаврова назначить ему свидание в укромном нейтральном месте, где они могли бы обсудить на свободе все то, что имеет сказать ему Скобелев. Петр Лавров, этот крупный философский ум и теоретик революции, в делах практики и революционной политики оказывался очень часто настоящим ребенком. Он наотрез отказался от предлагавшегося ему свидания, и так как в ту минуту в Париже не оказалось никого из достаточно компетентных и осведомленных революционеров (народовольцев), которым он мог бы сообщить о полученном им предложении, на этом и кончилось дело». [26]

Попытка Скобелева установить контакт с одним из известных идеологов народовольцев, видимо, была вызвана начавшимся сближением некоторых офицеров с членами военной организации партии «Народная воля». В частности, известно, что в 1882 году «майором Тихоцким велись в Петербурге беседы на политические темы с генералом Драгомировым, занимавшим тогда пост начальника Николаевской академии Генерального штаба. Разговоры эти, которые касались, между прочим, вопроса о задачах военной революционной организации, Драгомиров заключил, по словам Тихоцкого, следующею дословною фразою: „Что же, господа, если будете иметь успех – я ваш“». [27]

Но Драгомиров еще со времен русско-турецкой войны был одним из наиболее близких к Скобелеву людей. Советский историк В. Б. Велинбахов считает, что предпринятые «белым генералом» шаги в отношении Лаврова в значительной степени связаны с теми переговорами, которые велись Драгомировым в Петербурге. [28]

Конечно, Скобелев не был революционером и, безусловно, ни в коей мере не сочувствовал идеалам «Народной воли». Его попытки установить отношения с подпольем диктовались совершенно иными соображениями, ведь не зря друзья называли Михаила Дмитриевича «господин первый консул».

Хорошо знавший Скобелева, В. И. Немирович-Данченко так объяснял его поведение: «Я только из вашей статьи узнал, что в 1882 г. Скобелев искал в Париже свидания с Лавровым. В половине 80-х годов я, однако, слышал в Петербурге, что он через генерала… (похоже, что речь идет о М. И. Драгомирове. – Авт.) пробовал закинуть ниточку в революционные кружки. Это тогда меня не особенно удивило. Чтобы понять Скобелева, надо помнить, что это был не только человек огромного честолюбия, но, когда надо было, и политик – политик даже в тех случаях, когда могло казаться, что он совершает политические бестактности. В последние годы он, несомненно, создал себе такое кредо: правительство (в смысле старого режима) отжило свой век, оно бессильно извне, оно также бессильно и внутри. Революционеры? Они тоже не имеют корней в широких массах. В России есть только одна организованная сила – это армия, и в ее руках судьбы России. Но армия может подняться лишь как масса, и на это может ее подвинуть лишь такая личность, которая известна всякому солдату, которая окружена славой сверхгероя. Но одной популярной личности мало, нужен лозунг, понятный не только армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть провозглашение войны немцам за освобождение и объединение славян. Этот лозунг сделает войну популярною в обществе. Но как ни слабы революционные элементы, и их, однако, игнорировать не следует – по меньшей мере как отрицательная сила они могут создать известные затруднения, а это нежелательно». [29]

Скорее всего так оно и было. «Цель оправдывает средства!» – лозунг вполне приемлемый для «белого генерала», любившего повторять: «Всякая гадина может когда-нибудь пригодиться. Гадину держи в решпекте, не давай ей много артачиться, а придет момент – пусти ее в дело и воспользуйся ею в полной мере… Потом, коли она не упорядочилась, выбрось ее за борт!.. И пускай себе захлебывается в собственной мерзости… Лишь бы дело сделала!» [30]

Можно не сомневаться, если бы Скобелеву удалось подольше пробыть за границей, то он наладил бы связи с политической эмиграцией. Но его поездка в Париж прервалась грозным окриком из Петербурга, и он был вынужден срочно выехать в Россию.

Аудиенция в Зимнем

Можно только догадываться, с каким чувством возвращался Скобелев в Россию. С дороги он с горькой иронией писал Аксакову: «Меня вызвали по Высочайшему повелению в Петербург, о чем, конечно, поспешили опубликовать по всей Европе, предварительно сообщив, как ныне оказывается, маститому и единственному надежному защитнику нашего родного русского царского дома – кн. Бисмарку…»

Внутренне он был готов даже к отставке. Однако, переехав границу, несколько приободрился. Причина – горячие овации и заверения в поддержке многочисленных друзей, особенно военных, настроенных весьма решительно и разделявших позицию «белого генерала».

Высшее руководство России было поставлено Скобелевым в довольно затруднительное положение. Несмотря на вызванный им в Европе политический скандал, оно не могло отправить генерала в отставку, понимая, что подобное решение вызовет взрыв возмущения не только у русской общественности, но и в армии. Кроме того, военный и административный авторитет Скобелева был так высок, что его отставка в гораздо большей степени подорвала бы устои армии, чем его политические выходки. Это также не могло не принимать во внимание царское правительство.

Да и сам генерал, прибыв в Петербург, не сидел сложа руки. У него имелось немало доброжелателей в высших кругах, и чтобы смягчить предстоящий прием у государя, были нажаты многие пружины. В этом направлении, например, действовали и граф Игнатьев, и Катков, который в передовых статьях «Московских ведомостей» старался сгладить неблагоприятное впечатление от парижского выступления Скобелева, пользуясь поправками в интервью генерала с английскими и немецкими корреспондентами.

Военный министр генерал Ванновский встретил Скобелева выговором, но последний «как высокопревосходительный» (Ванновский был только «превосходительный») принял наказание довольно фамильярно, сказав, что сам сожалеет о случившемся.