Пилсудский (Легенды и факты) - Наленч Дарья (бесплатные книги полный формат txt) 📗
Утро 11 ноября 1934 года было ясным и солнечным. Мы уже знали, что парад будет принимать сам Маршал.
На Мокотовском поле собрались огромные толпы, трибуны прогибались от тысяч людей, жаждавших увидеть живую легенду нашего времени. Они терпеливо ждали уже часа два.
Пилсудский приехал угрюмый и молчаливый. Равнодушно слушал возгласы в свою честь; с непроницаемым выражением лица шел к трибуне, с которой должен был принять парад.
Я стоял в толпе и с беспокойством следил за ним. Маршал шел тяжело, неуверенно. Я знал, что ходить ему становится все труднее. А тут, не знаю почему, машина подъехала так, что до трибуны надо было пройти несколько сот шагов. Я боялся, чтобы он не споткнулся. Я знал, что он стыдится своей физической слабости. А здесь тысячи глаз пожирали каждое его движение, каждый шаг.
И я облегченно вздохнул, когда над украшенной флагами трибуной и серым Мокотовским полем вознеслась наконец его голубая фигура.
Парадом командовал генерал Чеслав Ярнушкевич [222]. Он громко скомандовал, пришпорил лошадь и, описав дугу, остановился перед трибуной. Потекла река войска.
Никому тогда даже не пришла в голову мысль, что он свидетель последнего парада, который принимает Маршал. Почти ровно полгода спустя перестало биться его сердце.
Пилсудский стоял величаво, но одновременно слегка сгорбившись, как бы придавленный тяжестью возложенных на него обязанностей. Опершись на шашку, он не отрывал взгляда своих стальных глаз от серой ленты пехоты.
Время шло, а реке рядов не было видно конца. Маршал, правда, не был в то время больным, однако силы покидали его. Поэтому в какой-то момент он почувствовал себя, как позднее сам мне рассказывал, настолько плохо, что даже раздумывал, не покинуть ли ему трибуну. Слабость Пилсудского заметили многие. Потом расспрашивали меня о состоянии его здоровья. Я отвечал, что все в порядке, а в действительности дрожал от беспокойства и опасений и облегченно вздохнул лишь тогда, когда Маршал сошел с трибуны и сел в машину.
Парад закончился. Последний парад варшавского гарнизона перед Пилсудским!
Огромная толпа людей покидала Мокотовское поле шумно, весело и беззаботно. Я шел вместе с нею, не зная и даже не предчувствуя, что в следующий раз я буду идти здесь с гробом.
21 ноября
20 ноября последним поездом Пилсудский выехал в Вильно.
После длившейся всю ночь поездки, во время которой Маршал спал очень мало, мы прибыли утром в Вильно.
На вокзале нас встречали местные власти.
Маршал направился в зал ожидания и задержался там. Был оживленный, веселый. Каждый приезд в Вильно приводил его в прекрасное настроение. Рассказывал о погоде, что в Варшаве мороз, что Висла замерзла, что на Немане лед, наверное, с метр толщиной. Улыбался, обращался то к одному, то к другому, расспрашивал о Вильно.
Но в зале ожидания дуло по ногам, и я боялся, что Пилсудский простудится, поэтому подошел к нему и сказал:
— Машина уже ждет.
Спустя минуту мы тронулись.
Собравшаяся перед вокзалом толпа кричала: «Да здравствует маршал Пилсудский!», «Да здравствует маршал Пилсудский!»
Маршал смотрел в окно машины и улыбался. Его взгляд скользил по старым, знакомым улочкам, по облупившимся, привычным домам, по медленно идущим прохожим. Увидев серую куртку в машине, прохожие снимали фуражки, кланялись.
Машина подпрыгивала на плохой мостовой, поэтому ехали медленно.
До моих ушей долетали обрывки разговоров.
— …приехал.
— Смотри, Маршал приехал.
Или короткое, проникновенно сказанное:
— Пилсудский.
Жители Вильно по-особому относились к Пилсудскому. Более лично, чем поляки из других районов Польши. Для них Маршал был и оставался «наш» в прямом значении этого слова. Каждый приезд Пилсудского был для них своего рода праздником.
В Вильно Маршал останавливался обычно во Дворце республики, построенном в XVIII веке.
Мы подъехали ко дворцу, на фронтоне которого виднелась мемориальная доска, свидетельствующая о том, что здесь останавливался Наполеон I во время похода на Москву.
Уже был готов лифт, который распорядился сделать по моей просьбе министр Бронислав Перацкий, поскольку хождение по лестницам доставляло Маршалу немалые трудности. Поднялись на второй этаж, где находились апартаменты, которые обычно занимал Пилсудский.
Маршал снял шинель и направился в свои покои.
Как только остались одни, он сбросил с себя маску спокойствия и равнодушия. На его лице появилось выражение усталости. Опустил беспомощно руки, откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Я с беспокойством смотрел на него. Дурные мысли обступали меня, как вороны. Я уже давно замечал растущую слабость Маршала, бессонницу, отсутствие аппетита… И видел его огромную неприязнь к врачам и лекарствам. О докторах Пилсудский не хотел и слышать. Выражался о них скверно.
Вскоре Маршал очнулся.
— Послушайте, — обратился он ко мне. — Поезжайте к тете Зуле и узнайте, как на самом деле ее здоровье. Боюсь за нее.
Я оставил Пилсудского погруженным в свои мысли и ушел с неопределенным страхом в душе.
Зофья Каденацова, или тетя Зуля, была родной старшей сестрой Пилсудского, которая рано осиротевшему будущему Первому Маршалу Польши заменяла долгие годы мать. Теперь она больная лежала в постели вот уже несколько недель. Врачи говорили: «У нее мало красных кровяных телец» и добавляли: «А теперь их все меньше и меньше». Маршал понимал, что это значит, ведь недаром он в 1885 и 1886 годах изучал в губернском городе Харькове медицину. Поэтому очень беспокоился о сестре.
Когда я через час вернулся и доложил, что она очень ослабла и не встает, Пилсудский тотчас же заявил:
— Завтра поедем к тете Зуле.
Супруга воеводы была сильно озабочена составлением для Маршала меню на ужин и обед. Но того это совсем не интересовало. Ужинал в Вильно обычно один, иногда с родственниками. Сегодня ел один. К концу ужина я вошел и увидел Пилсудского со стаканом чая при отставленных, нетронутых тарелках с едой.
Аппетит у него уже тогда был очень плохим.
— Вы же ничего не ели, — заметил я.
Маршал пожал плечами и махнул рукой, давая понять, что мои слова его не волнуют.
Но я не сдавался.
— Супруга воеводы расстроится, что не угодила вам с едой.
Пилсудский поднял голову. В его глазах вспыхнули веселые искорки.
— Вы правы, — сказал он, — нельзя огорчать женщин.
Я обрадовался, начал пододвигать тарелки.
Маршал одобрительно кивал головой.
— Знаете что, — промолвил он неожиданно, — уплетите пару этих блюд и никому ни слова, что это не я. Пусть все считают, что это я сделал.
В его глазах затаились веселость и смех.
— Да, да, — повторил он, — вы правы. Нельзя огорчать женщин.
Около девяти часов пришли родственники: брат Адам Пилсудский, его дочь Ванда Павловская с мужем и дочь тети Зули Зулька Каденацова.
Обычно, когда приходили родственники Пилсудского, я уходил в свою комнату и отдыхал. Ушел и теперь. Когда спустя час заглянул, чтобы узнать, не нужно ли чего-нибудь, то увидел такую сцену: Маршал сидел на диване, а рядом с ним — Зулька с маникюрными ножницами в руке. Все уговаривали Пилсудского разрешить постричь ему ногти на руках, которые, следует признать, отросли. Маршал раскладывал пасьянс и, казалось, не слышал этих просьб.
— Ну, дядюшка, — говорила Зулька, — разве можно ходить с такими ногтями. Дайте руку, я обрежу.
— Не позволю обрезать руки.
— Ну, дядюшка… — ногти, а не руки.
— А кто тебя знает, может, руки, — шутил Маршал.
Закончив раскладывать пасьянс, Пилсудский собрал карты, перетасовал их и неожиданно согласился.
— Режь.
На следующий день я заметил, что ногти были подстрижены.
День был ясным, солнечным, морозным. Я знал, что Маршал не будет работать и решил дать ему поспать.
Направился в спальню только в половине двенадцатого. Пилсудский уже не спал.
