Товарищ убийца. Ростовское дело: Андрей Чикатило и его жертвы - Кривич Михаил (читать книгу онлайн бесплатно без txt) 📗
Мы не уставали повторять, что расстреляют, если расстреляют, не раньше, чем к расстрелу приговорят. И не юридическое невежество сограждан раздражало нас, а какое-то легкое, безразличное отношение к той пропасти, которая отделяет жизнь от смерти, — пусть даже это жизнь и смерть преступника.
Окунувшись с головой в ростовское дело, мы стали всерьез задумываться: возможна ли смертная казнь в цивилизованном обществе? Не дикость ли это?
В Доме правосудия такие вопросы казались неуместными. Мнения пострадавших о судьбе Чикатило разнились лишь способом лишения его жизни. Пожалуй, только отец Вани Фомина был согласен, чтобы убийца отделался долгим сроком, но лишь потому, что он, отец, достанет мерзавца в любом лагере и сам свершит правосудие.
Но за пределами здания суда эти вопросы возникали вновь и вновь.
Смертная казнь не уменьшает преступности, не страшит злодеев, не останавливает их перед тем шагом, за которым ждет пуля, виселица, газовая камера, плаха, гильотина, электрический стул. Противники любых способов смертной казни приводят наглядный аргумент: на средневековой площади казнят карманного вора, а в толпе зевак, наблюдающих за казнью, орудуют вовсю другие воры, необычайно довольные тем, что собралась толпа — не важно, по какому поводу.
Это — прагматический подход: смертная казнь бесполезна; но есть и доводы морального свойства. Давать жизнь и лишать жизни — не человеческая, а божественная прерогатива. Бог дарует жизнь, и только Он вправе ее отнять. Другой довод: казня преступника, общество становится с ним на одну доску. Еще: лишая жизни кого угодно, общество демонстрирует собственную слабость и собственные ошибки.
Мы выслушивали все эти суждения, соглашались с ними, кивали и поддакивали. А потом вспоминали Лену Закотнову, Диму Пташникова, Олю Стальмаченок… Совершивший все это — не человек, он не Богом послан на Землю, а дьяволом!
А потом маятник совершал очередное колебание: любое умышленное убийство — это отклонение от нормы, аномалия, может быть, болезнь. Таких людей надо не расстреливать, а запирать в специальных медицинских учреждениях, лечить, изучать, выделять какие-то вещества, которые повинны в аномалии.
Мы почти утвердились в этой точке зрения, как генерал Колесников изложил нам свою. Как-то у него зашел разговор с другом, ярым противником смертной казни. И Владимир Ильич спросил у него: «А ты был в Освенциме?» На это контраргументов не нашлось.
И еще начальник российского уголовного розыска рассказал нам такую историю. Из детского сада пропал пятилетний мальчик. Дней через десять нашли его труп — весь в красных отметинах. Убийцу вскоре поймали, им оказался живший неподалеку мужичонка. Заманил мальчика, увел к себе и там несколько дней насиловал, измывался. Ребенок не выдержал и умер. «А что за красные отметины?» — спросил убийцу Колесников. «Я его огнем прижигал». — «Зачем?» — «Интересно было, как станет реагировать». — «И как же?» — «Кричал…»
Владимир Ильич сидел за столом, вцепившись в столешницу побелевшими пальцами. У него такие руки, что смог бы задушить запросто. «Бог дал сил сдержаться», — так закончил рассказ генерал Колесников.
У каждого хватило бы сил сдержаться?
А насчет смертной казни — спросите у кого-нибудь еще.
Запершись в совещательной комнате для соблюдения судебной тайны — по крайней мере считалось, что они заперлись, так полагается, — судья и заседатели два месяца писали приговор. Наступило 14 октября, и в зале номер пять вновь собралась публика. На сей раз зал был переполнен.
Помимо причастных к процессу, пришла тьма народу, и негде было яблоку упасть. С наших мест ничего толком не было видно, но кое-что слышно: понаставили микрофонов и динамиков.
Подсудимого, изрядно уже обросшего и постаревшего, втолкнули в клетку. И снова, как в первые дни процесса, защелкали фотоаппараты, зажужжали кино- и видеокамеры, включились софиты. И опять кричали матери убитых: «Улыбается, тварь такая! Пустите нас к нему, сами исполним свой приговор… Где ты была раньше, милиция?» Чикатило сидел бочком и улыбался.
Вошел суд. Все встали и остались стоять до конца приговора. Акубжанов разрешил сидеть только потерпевшим. Им не выстоять было два дня — врачи отпаивали то одну, то другую женщину, под руки выводили из зала тех, кого не удалось привести в чувство лекарствами.
Громким голосом, заметно волнуясь, судья начал читать приговор. И тут же другой голос, глухой и монотонный, раздался из клетки. Несколько минут длился дуэт, потом Акубжанов распорядился отправить подсудимого в камеру. Время от времени его приводили в зал суда — он должен был слушать приговор, — и тогда звучали знакомые слова о Рухе и свободной Украине, о беременности и баррикадах, об ассирийской мафии и партизанах.
Судья читал приговор. Этому строгому официальному документу, как мы полагали, приличествует строгая форма, но зачитанный Акубжановым приговор оказался неожиданно эмоциональным. В нем были гневные слова о цинизме и расчетливости, о низости и трусости, о серости и заурядности.
Потом судья исследовал подробно все преступления Чикатило, раскрытые следствием. Только одно из них — убийство Лауры Саркисян — суд снял из-за недоказанности: обвиняемый не смог уверенно опознать свою жертву по фотоснимкам, косвенные улики оказались недостаточно вескими.
Во время очередного посещения зала Чикатило прокричал, что хочет сделать заявление: у него, дескать, есть ходатайство суду. Акубжанов резко его оборвал: «Поздно. Никаких ходатайств сегодня не будет. Сегодня — приговор». Чикатило в ответ выкрикнул: «Мошенник! Я ничего не признавал!»
Его в который раз отправили в преисподнюю, Акубжанов продолжил чтение.
Второй день, 15 октября, стал последним днем «процесса века».
Чем дальше читал приговор Акубжанов, тем больше было напряжения в зале. Чаще обмороки на скамьях потерпевших. То там, то здесь нетерпеливая публика вставала на скамейки, чтобы лучше видеть. Акубжанов строго, порою резко наводил порядок в зале. Подсудимого поднимали в клетку и отправляли назад.
Из выкриков Чикатило: «Я — честная хохлушка! Ни первого, ни последнего слова мне не давали… И линолеум не воровал… Подписал под пытками и наркотиками…»
Судья подошел к завершающей части приговора. Чикатило в клетке: он обязан выслушать последние слова. Он говорит одновременно с судьей. Сквозь его бормотание удастся расслышать:
— что вину Чикатило в убийстве 52 детей и женщин суд считает доказанной;
— что суд признает его вменяемым;
— что, учитывая чудовищные злодеяния подсудимого, судебная коллегия приговаривает его к исключительной мере наказания.
В зале одобрительные выкрики, аплодисменты. Сквозь шум пробивается хриплый голос: «Мошенничество! Не буду брехню твою слушать!»
Чикатило в последний раз удаляют из зала.
Теперь Акубжанов зачитывает статьи из уголовных кодексов России, Украины и Узбекистана — тех республик, где подсудимый совершал преступления, — и наказания, которые предусмотрены этими кодексами за изнасилование и умышленное убийство: смертная казнь, 15 лет заключения, смертная казнь…
Позже, на пресс-конференции, кто-то из иностранных журналистов спросит судью: к скольким же смертным казням вы его приговорили? И получит ответ — к одной.
Акубжанов распоряжается последний раз поднять Чикатило в клетку и при нем произносит заключительную формулу приговора:
— приговорить к смертной казни;
— вещественные доказательства уничтожить;
— судебные расходы отнести на счет государства.
АКУБЖАНОВ. Чикатило, суд приговорил вас к смертной казни. Вам ясен приговор?
ЧИКАТИЛО. Мошенник!
АКУБЖАНОВ. Вам приговор ясен?
ЧИКАТИЛО. Свободу России и Украине! Мошенник!
Его уводят из зала. Точка.
Еще было зачитано частное определение суда, где досталось милиции и прокуратуре. Потом состоялась пресс-конференция Акубжанова, во время которой он сказал две примечательные фразы.
