Во власти хаоса. Современники о войнах и революциях 1914–1920 - Аринштейн Леонид Матвеевич (первая книга .TXT) 📗
К середине декабря латышской красной армией были уже заняты города Верро, Валк, Люцин, Режица, Креславль. Вокруг Риги смыкалось тесное красное кольцо.
Бессильное, неопытное латышское Временное Правительство, избранное лишь 18 ноября, составленное из людей по части политики, что называется, «от сохи», не располагало ни авторитетом, ни какой-либо реальной силой, если не считать нескольких сот добровольцев из немецкой молодежи, организованной Виннингом под названием балтийского ландсвера. Правительство пыталось бороться против катившейся лавины красной армии единственным доступным для него оружием: воззваниями, рассчитанными на патриотическое чувство красных латышских стрелков: «Независимая Латвия зовет вас, гордых латышских стрелков, в свое молодое отечество, твердо веря, что вы явитесь его достойными и благородными сынами. По вас давно скучают ваши отцы и матери, ваши братья и сестры. Все латыши – в одну дружную латышскую семью».
Таков был смысл патриотических воззваний правительства Ульманиса, агронома по профессии. Но «гордые латышские стрелки» и «достойные сыны отечества» шли на Ригу, беспощадно истребляя по пути своих «соскучившихся» отцов, братьев и соотечественников вообще.
Только к 18 декабря Временное Правительство, окончательно ориентировавшееся на Антанту, разочаровавшись в силе своих патриотических воззваний, обескураженное провалом обязательной мобилизации, решило если не спасти положение, то хотя бы временно оттянуть неминуемую катастрофу падения Риги. В этих видах и целях председатель правительства Ульманис, по уполномочию своих коллег-министров, заключил с комиссаром Виннингом договор, согласно которого германские солдаты, желающие активно оборонять Ригу от большевиков, получат в Лифляндии и Курляндии земельные участки от 20 до 30 десятин в полную их собственность, кроме посуточного жалованья в размере 13 руб. 50 коп. в сутки.
Договор был подписан Ульманисом и Виннингом в присутствии члена народного совета и члена балтийско-немецкой прогрессивной партии барона Розена.
Через два или три дня на основании этого договора Виннингом был сформирован так называемый «железный батальон», из числа надежных германских солдат, наименее поддавшихся разложению. Это обстоятельство, конечно, стало известно союзникам, и в Ригу, в сочельник Рождества, прибыли сразу два английских крейсера, «Виндзор» и «Принцесса Маргарит» (впоследствии удостоенная чести везти большевистского посла Литвинова из Ревеля в Лондон).
Командующий эскадрой привез решительный приказ об ускорении очищения Риги от немцев, с уведомлением, что охрану Риги отныне берет в свои руки он со своей эскадрой.
Но такова, вероятно, провиденциальная роль англичан – приносить несчастье там, где они только появляются. На другой же день в воинских казармах на Матвеевской улице, где помещались мобилизованные латышские солдаты, вспыхнул мятеж. Две латышские роты, избив своих офицеров, отказались выступить на фронт.
Бунт вспыхнул еще в 4 часа ночи, но так как хозяевами Риги официально числились англичане, никто не осмелился самовольно приняться за его усмирение. Только в 7 часов утра, когда английские офицеры и матросы проснулись и позавтракали, загрохотали выстрелы с крейсера «Виндзор», направленные на казармы, уже окруженные частями железного батальона и ландсвера. Холостые выстрелы светящихся снарядов с ракетами произвели на бунтовщиков достаточное впечатление, и они были обезоружены и, под сильным конвоем, препровождены в тюрьму. Англичане же, постреляв в воздух, сочли за благо в этот день с корабля не сходить. И только на другой день, когда «гордые бритты» убедились, что порядок более не нарушается, они спустили на берег несколько патрулей.
Под председательством английского адмирала в цитадели состоялся суд над зачинщиками бунта, из коих 12 человек были присуждены к смертной казни и расстреляны.
В то время англичане еще были в фаворе и им еще верили. В газетах почти каждый день печатались огромные ликующие статьи с основным лейтмотивом: англичане – рыцари своего слова; англичане, раз взявшись за оружие, не вложат его в ножны до полной победы; англичане – исторические защитники всех малых народов; ergo – Рига может быть спокойна на свою судьбу, раз в ее порту стоят английские корабли, вслед за которыми через час, через два, через день последует 40-тысячный десант.
На набережной, с раннего утра до сумерек, тысячными толпами шатались легкомысленные рижане и любовно глядели на пушки, повернутые дулами на восток, в направлении движения красного врага, стоявшего, увы, уже под Хинценбергом, в 42 верстах от Риги. Когда на усиление пеших патрулей из английских матросов на автомобиль была посажена какая-то завалящаяся скорострельная пушчёнка, сопровождаемая артиллерийской прислугой, это вызвало бурю восторга у зевак, не замечавших всей пошлости и комичности этой своеобразной «защиты» Риги.
Между тем 31 декабря Ригу охватило тревожное настроение. Утром были получены сведения, что под Хинценбергом латышская красная армия разбила германский «железный батальон» и балтийский ландсвер и стремительно продвигается к Риге. Вера в англичан, в их пушку с патрулями и их десант впервые дрогнула. Стали запираться магазины, банки и некоторые правительственные учреждения. Благоразумные люди с чемоданами стали направляться на вокзал. Но вечером того же дня, для поднятия настроения, на всех улицах были расклеены большие объявления, датированные почему-то 1 января 1919 года и подписанные председателем Временного Правительства Ульманисом и английским адмиралом, с сообщением, что злонамеренные люди и большевики распространяют провокационные слухи о неудаче наших войск под Хинценбергом; что хотя сражение и бой действительно были, но большевики разбиты и отступили, и городу не угрожает ни малейшей опасности; что правительство, не имея права разглашать военные тайны, просит население верить, что Рига находится вне всякой опасности и, в скором времени, получит серьезную и основательную помощь… 2 января эвакуировались последние немецкие штабы. Ушел за Двину и железный батальон. В городе остались только разрозненные и мародерски настроенные солдаты, занявшиеся грабежом складов и пакгаузов. К ним вскоре присоединилась и местная чернь. Вечером огромное зарево сразу с двух концов осветило весь город. Это горели хлебные пакгаузы и 1-й городской театр, где во время оккупации работала отличная немецкая оперная труппа. Как возник пожар и по какой причине – неизвестно…
Целую ночь пьяные солдаты пускали светящиеся ракеты и стреляли в воздух. Прожектора английских кораблей бороздили небо до полночи. Патрули балтийского ландсвера были бессильны прекратить уличное безобразие. Английские патрули уже в 7 часов вечера убрались на корабль…
Утром 3 января, когда едва забрезжил свет, толпы рижан тревожно бросились на набережную, чтобы убедиться собственными глазами – стоят ли еще английские корабли?
Увы, рыцари слова, английские джентльмены оказались большими трусами и невежами. Они, не попрощавшись с рижанами, под покровом тьмы, в ночь на 3 января исчезли во избежание могущих быть неприятностей, увезя с собой своих подданных и незначительную часть рижских беглецов, имевших личную протекцию британского консула.
Ночью же на английских кораблях уехало, также не попрощавшись, и само Временное Правительство Ульманиса, обещавшее Риге только третьего дня помощь и безопасность. Сообщить рижанам неприятную весть о бегстве правительства выпало на долю секретаря газеты «Рижское Слово». Так как в эту ночь типографии не работали и газеты не вышли, он вывесил в окне конторы газеты на Известковой большой плакат, написанный от руки:
«Сегодня ночью на английском крейсере из Риги неизвестно куда уехало Временное Правительство».
Около конторы в течение какого-нибудь часа перебывало, наверное, несколько десятков тысяч человек, комментировавших события прошлой ночи.
Когда в контору явился какой-то небольшой, но патриотически настроенный латвийский чиновник и потребовал у секретаря снять плакат на том основании, что сообщение о бегстве правительства ложно, секретарь распахнул дверь и вытолкал патриота на улицу. Возмущенный чиновник пошел за полицией, но, конечно, не нашел ее нигде.
