Плотин. Единое: творящая сила Созерцания - Султанов Шамиль Загитович (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Наконец-то Америй дождался своего: он уже давно хотел вмешаться в разговор. Да и то сказать: здесь-то он был знатоком великим!
— И это верный показатель духовного совершенствования: умение ждать с умением быть внимательным, да при этом быть бесстрастным и счастливым, даже понимая, что, возможно, ждать придется несколько жизней.
Тут важно, как мне кажется, и другое еще, а именно, читая предзнаменования, знающий готовится к встрече с намерением. Причем сама эта подготовка может быть и типично человеческой. Возьмите того же Октавиана Августа. Перед громом и молнией испытывал он страх, везде и всюду он носил с собою для защиты от них тюленью шкуру, а при первом признаке сильной грозы скрывался в подземное убежище… Сновидениям, как своим, так и чужим, относившимся к нему, он придавал большое значение. В битве при Филиппах он по нездоровью не собирался выходить из палатки; но все же вышел, поверив вещему сну своего друга. И это его спасло, потому что враги захватили его лагерь и, думая, что он еще лежит в носилках, искололи и изрубили их на куски. Некоторые приметы и предзнаменования Октавиан считал безошибочными. Если утром надевал башмак не на ту ногу, левый вместо правого, это было для него дурным знаком. Если выпадала роса в день его отъезда в дальний путь по суше или по морю, то это было добрым предвестьем быстрого и благополучного возвращения.
Но больше всего волновали его чудеса. Когда между каменных плит перед его домом выросла пальма, он перенес ее в атрий, к водоему богов Пенатов, и очень заботился, чтобы она пустила корни. Когда на острове Капри с его приездом вновь поднялись ветви древнего дуба, давно увядшие и поникшие к земле, он пришел в такой восторг, что выменял у неаполитанцев этот остров на остров Эпарию. Соблюдал он предосторожности и в определенные дни: после нундин не отправлялся в поездки, а в ноны не начинал никакого важного дела.
Вновь заговорил Плотин, подслеповатыми глазами вглядываясь по очереди в каждого из нас, словно что-то искал:
— Намерение, о чем вы говорите, есть потенциальность. Но это такая потенциальность, которая живет не как понятие, не как абстракция, а как абсолютная жизнь, даже будучи величественнее жизни. Намерение — это движущаяся в самой себе потенциальность; это бурлящая потенциальность.
Намерение присутствует всюду, ибо оно создает миры. Люди и все живые существа — камни, растения, духи, боги — все служат намерению еще и потому, что обладают своими желаниями. Когда мы становимся совершенными, намерение становится нашим другом, потому что мы отказываемся от иллюзорных желаний, и намерение начинает показывать нам удивительные вещи.
Плотин смотрел в этот момент на Рогациана. Тот был очень худ, бледен, с желтым цветом лица, но глаза его сияли каким-то необыкновенным блеском, добротой и силой. Рогациан, один из немногих, сидел неестественно прямо. Он, в свою очередь, посмотрел на Плотина:
— Жить гармонично — это слишком широкая формула. Ее высшая фаза — жить гармонично с намерением, что означает любить свободу намерения и быть в этом свободным.
— Я не понимаю, — откровенно сказал Малютка.
— Стремящийся к совершенству все, что случается с ним, интерпретирует как тотальный, духовный знак. Это — первое. Так, оракул Аполлона предупредил царя Македонии Филиппа, что он погибнет от колесницы. Царь воспринял это как угрозу, а не как знак: мистический символ колесницы заключался в необходимости поворота в жизни, но он этого не понял и приказал разрушить все обычные колесницы. Тем не менее во время театрального представления его заколол Павзаний мечом, на рукоятке которого была вырезана колесница. А император Траян, отправлявшийся на войну с парфянами, послал спросить оракула, вернется ли он в Рим после похода. Вместо ответа он получил виноградную лозу, разрезанную на части. Траян не понял этот знак, и, вместо того чтобы подождать, отправился с легионами на восток. Смысл же знака стал ясен незнающим позже, когда Траяна привезли в Рим мертвого, с изрубленным на куски телом.
Стремящийся к совершенству всегда рассматривает первое событие как программу, или карту, или план того, что предпочитает намерение. Это — второе. Поэтому намерение требует постоянного развития внимания.
Разве не об этом говорят мудрые предания наши? На официальной церемонии ауспиций авгуры выступают в особом одеянии — трабее, парадном белом плаще с пурпурными полосами, знаками особого внимания. Они произносят необходимые молитвы — это дальнейшая концентрация внимания. И все, что происходит потом, — не есть ли божественное сосредоточение внимания: на освященном традицией месте на Капитолийском холме авгур очерчивает определенное замкнутое пространство для ауспиций в форме квадрата, ориентированного по сторонам света. На обозначенном месте ставят шатер, так, чтобы вход в него был обращен на юг.
Авгур усаживается пред входом в шатер, очерчивая соответствующее пространство своим посохом, и на небе ждет появления птиц. Весь обряд совершается в полной тишине, в безусловном священном молчании. Полет птиц с левой стороны от авгура рассматривается как добрый знак, появление же птиц с правой, западной, стороны предвещает нечто неблагоприятное.
Наконец, стремящийся к совершенству рассматривает любое событие как первое событие. Направление полета птиц — это первое событие; особенность птичьего крика — это первое событие; высота полета — первое событие. Орел — посланец Зевса — первое событие; ворон — посланец Аполлона — первое событие, ворона — посланец Афины — первое событие.
И все же эти три ступени — только начало. Истинное начинается тогда, когда намерение обращается к тебе и через тебя, а ты питаешь намерение своими желаниями, которые есть не что иное, как образы самого намерения…
Порфирий чуть склонил голову, бросил рассеянный взгляд на огонь и вновь начал быстро писать:
«В большом почете он был и у императора Галлиена, и у супруги его Салонины. Благосклонностью он их хотел воспользоваться вот для чего: был, говорят, в Кампании некогда город философов, впоследствии разрушенный, его-то он и просил восстановить и подарить ему окрестную землю, чтобы жили в городе по законам Платона, и название город носил Платонополь; в этом городе он и сам обещал поселиться со своими учениками. И такое желание очень легко могло исполниться, если бы не воспрепятствовали этому некоторые императорские советники то ли из зависти, то ли из мести, то ли из каких других недобрых побуждений».
Порфирий задумался. Америй рассказывал ему о многих встречах учителя с императором, особенно пока была жива Салонина. Была она женщиной умной и провидящей, молчаливой, доброй и с какой-то скрытой неземной тоской во всем своем красивом облике. Император ее очень любил. Когда же она умерла, что-то в Галлиене — муже сильном и замечательном — надорвалось. Он стал гораздо больше пить неразбавленного вина и общаться с людьми непотребными и нечестными. Иногда, глубокой ночью, ходил он по внутренним покоям дворца с факелом в руках — молчаливый, с капельками пота на лбу.
Однажды Амелий написал некий трактат, где разбирал он различные способы правления — римские и азиатские. Когда же он дал мне его на прочтение, то поведал небезынтересный рассказ об одной из встреч учителя с императором и Салониной.
…Плотин начал, как обычно, говорить тихо и даже чуть запинаясь:
— Божественный Платон основным условием и принципом совершенного устройства общества считал справедливость. Состоит же она в том, что каждому гражданину такого общества отводится особое занятие и особое положение. Там, где это достигнуто, общество сплачивает разнообразные и даже разнородные части в целое, запечатленное гармонией целого…
Тут его прервал император и, улыбаясь, взглянул на Сапонину:
— Но как же это согласовать с прирожденной свободой человека, о которой ты так настойчиво говорил нам прошлый раз?
— Здесь нет противоречия: справедливость есть то, что связывает в одно целое различные индивидуальные свободы. Ведь главная цель каждого человеческого воплощения, в той мере, в какой оно способно на свободу, создать свой особый, уникальный способ творчества, путь созерцания. Это высшая форма служения богам, ибо тогда только Единое в полной мере реализует свою творческую потенциальность в этом человеке. В той степени, в какой данный человек свободно осознает необходимость создания такого индивидуального способа созерцания, в такой же Степени он гармоничен целому, служит осознанию целого, является целым, будучи человеком. Поэтому божественный Платон и утверждает, что каждый отдельный человек должен заниматься чем-нибудь одним из того, что нужно в обществе, и притом как раз тем, к чему он по своим природным задачам больше всего способен.
