Спасенный светом. Что вас ждет после смерти - Бринкли Дэннион (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
— Цель этих комнат — показать людям, что они могут управлять своей жизнью с помощью Бога, — объяснило Существо.
Теперь я знаю, что каждая из комнат представляет собой современную форму древнего оракула, храмов духа и тайны, которые были популярны в Древней Греции. Например, то, что происходит в комнате с кроватью, аналогично погружению в сон в храмах Асклепия. Комната чтения мыслей — тот же храм в Дельфах, где люди разговаривали с духами. Комната размышлений — «некромантей» в Эфире, где древним представлялись видения их умерших близких. (Я узнал об этом гораздо позже, когда доктор Реймонд Моуди, имеющий докторскую степень не только в медицине, но и в философии, отметил сходство между этими комнатами и оракулами.)
Каким же образом я должен был построить эти современные оракулы? Существо ответило, чтобы я не беспокоился, так как необходимые компоненты всех комнат будут мне предоставлены и я смогу расположить их по местам. Как такое может произойти? Я ведь ничего не смыслю в таких вещах. Мне кое-что известно о медитации, благодаря занятиям каратэ в детстве. Но моих знаний, безусловно, недостаточно, чтобы соорудить подобный комплекс.
— Не тревожься, — успокоило Существо. — Все придет к тебе само собой.
Существо называло такие места «центрами». Моя миссия на Земле состояла в их создании. После этого Существо заявило, что мне пора возвращаться назад.
Я не хотел возвращаться. Мне нравилось это место. Я пробыл здесь очень мало, но понимал, что в состоянии странствовать в стольких направлениях, словно получил свободный доступ ко всей Вселенной. Пребывание на Земле теперь должно казаться мне жизнью на булавочной головке. Но выбора у меня не было.
— Ты должен вернуться и исполнить эту миссию, — сказало Существо Света.
И я отправился в обратный путь.
Глава 6. Возвращение
Я покинул Хрустальный город, растворившись в серо-голубой атмосфере, куда я попал, когда меня ударила молния, поэтому я понял, что это барьер, который мы пресекаем, попадая в духовное царство.
Я выбрался из серо-голубого тумана на спине. Медленно перевернувшись, я увидел, что плыву в воздухе по коридору. Внизу стояли носилки на колесиках, на которых лежало мертвое тело, покрытое простыней.
За углом я увидел, как открылась дверь лифта и оттуда вышли два санитара в белых халатах, которые направились к покойнику. Они болтали, как будто только что вышли из биллиардной, один из них курил, пуская клубы дыма в потолок, под которым я болтался. Я понял, что они пришли забрать тело в морг.
Прежде чем они добрались до носилок, туда подошел мой приятель Томми. Тогда до меня дошло, что человек под простыней — это я. Я был мертв, и меня — вернее, то, что раньше было мной — собирались отвезти в морг!
Я ощущал глубокую печаль Томми и то, как он, стоя возле носилок и глядя на мое тело, мысленно умоляет меня вернуться к жизни.
К тому времени в больницу прибыла вся моя семья, и я мог чувствовать и их молитвы. Мои родители, брат и сестра сидели в приемной с Сэнди. Они не знали, что я умер, потому что у врача не хватило духу сообщить им об этом. Он просто сказал, что я вряд ли протяну долго.
«Любовь и вправду может даровать жизнь», — подумал я, вися в воздухе. Глядя на Томми, я чувствовал, что становлюсь плотнее. В следующий момент у меня перед глазами оказалась простыня.
Возвращение в мое тело вновь пробудило способность испытывать боль. Я снова ощущал себя прожженным насквозь, как будто каждая клетка была наполнена кислотой. Звон в ушах был таким громким, что мне показалось, будто я нахожусь на колокольне. Мой язык распух и заполнил весь рот. Тело покрывали голубоватые зигзаги, отмечая путь молнии от моей головы к полу. Я не мог их видеть, но чувствовал, как они горят на коже.
Я не мог двигаться, а это не слишком подходящее состояние, когда санитары готовы забрать тебя в морг. Я пытался изо всех сил, но не сумел шевельнуть ни единым мускулом. Наконец я сделал то единственное, что мне оставалось — подул на простыню.
— Он жив! — закричал Томми.
— В самом деле, — сказал один из санитаров. Он стянул простыню с моего лица и увидел, как
я вращаю глазами. Внезапно я начал дергаться, как в эпилептическом припадке.
Куривший санитар бросил сигарету на пол и повез меня назад в реанимационную, громко крича: — Он еще жив!
Врачи и медсестры тут же взялись за дело. Они хлопотали надо мной целых полчаса. Один из врачей отдавал распоряжения, а сестры мгновенно их выполняли. Они втыкали иглы мне в руки, шею и грудь. Кто-то снова прижал к моей груди разрядники, но я не ощутил электрошока — очевидно, они просто пытались подключить монитор. Одна из сестер сунула что-то мне в рот, другая светила в глаза фонариком. Я искренне желал снова умереть и вернуться в Хрустальный город, где боль сменили знания.
Но это было невозможно. Медики добились своего, и я начал чувствовать, что в самом деле нахожусь в реанимационной. Яркий свет на потолке обжигал мне глаза, и я крикнул, чтобы его выключили. Тогда я понял, что окончательно вернулся в реальный мир.
Когда медики наконец закончили свои процедуры, меня отвезли в маленькую боковую комнату. Вместо двери там был занавес — очевидно, помещение предназначалось для больных, которых должны были отвозить из реанимационной в блок интенсивной терапии.
Врач сделал мне укол морфия, и я внезапно снова оказался парящим в воздухе над собственным телом. Я видел, как Томми проскользнул в комнату и стал рыться в шкафах и ящиках стола, надеясь, что его медицинские навыки, приобретенные во время службы во флоте, помогут ему разобраться, что происходит в этом помещении.
Спустя несколько дней я смог медленно и почти нечленораздельно рассказать Томми о том, что со мной случилось. Потом я добавил:
— Я видел, как ты шарил по полкам и ящикам в той комнатушке. Что ты там искал?
Так как в то время я был без сознания после инъекции морфия, Томми поразило, что я мог видеть его. Это убедило его, что со мной и впрямь произошло нечто совершенно необычное.
Но первые семь дней я был парализован. У моей кровати сидели родные и друзья, но я не мог их обнять. Они заговаривали со мной, но я был способен произнести лишь несколько слов. Иногда я сознавал присутствие людей в комнате, но не знал, кто они и зачем находятся здесь, тем более, что после того, как свет в больнице обжег мне глаза, окна были прикрыты темными занавесками.
Если мир, в котором я пребывал наяву, можно считать «бессвязным», как охарактеризовал его один из врачей, то мир, куда я попадал во сне, был образцом «связанности». Засыпая, я возвращался в Хрустальный город и обучался многим вещам, которые мне предстояло проделать. Во сне я стал разбираться в электронике и узнавать компоненты, необходимые для изготовления кровати.
Эти сны длились по нескольку часов ежедневно в течение по меньшей мере двадцати дней. Мой реальный мир наполняли боль и раздражение, а мир во сне — свобода, знания и радостное возбуждение. Просыпаясь, я видел людей, ожидавших моей смерти. Засыпая, я учился жить плодотворной жизнью.
Говоря, что врачи в больнице ожидали моей смерти, я не хочу казаться циничным. Они не рассчитывали, что я выкарабкаюсь, и рассматривали меня только как медицинскую диковинку.
Однажды группа специалистов прибыла из Нью-Йорка, чтобы взглянуть на меня. Один из них сказал мне, что на его памяти никто не переживал такой удар молнии и что он хочет обследовать меня, пока я еще жив. Они провели в больнице три дня, терзая мое парализованное тело. Самым ужасным был тест, во время которого мне втыкали в ноги трехсантиметровые иглы, проверяя, могу ли я что-нибудь чувствовать. Самое удивительное, что я не ощущал никаких уколов, хотя видел, как иглы вонзаются мне в ноги.
Должно быть, я выглядел очень испуганным, когда они приступали к тесту. Врач остановился с иглой в руке и посмотрел на меня. Едва ли он понимал, что я осознаю происходящее.
