Старики и бледный Блупер - Хэсфорд Густав (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
В казарме никого нет. Казарма для убывающих в роте временного состава всегда пуста, потому что гарнизонные спруты держат убывающих морпехов за рабочую скотинку, и никому не хочется, чтоб его припахали в какой-нибудь говеный наряд или послали на работу.
Большинство коек свободно, и матрасы лежат на голых пружинах, сложенные пополам.
Я собираю небольшую цивильную сумку, готовясь к убытию с базы, и в это время двое гражданских в дешевых гонконгских костюмах входят в казарму.
Один из них – молодой, высокий, стройный, загорелый, с безупречно белыми зубами. У него белокурые волосы, голубые глаза, развитая мускулатура, и несет от него крепким здоровьем и кипучей жизненной энергией.
Второй спук – средних лет, с рептильими глазками, челюстями и неестественно черными неандертальскими бровями.
Отличная парочка: Серф-Нацик и Недостающее Звено.
Серф-Нацик говорит: "Мы тут с твоим мозгоправом о тебе поговорили. Он говорит, что ты угрожал шум поднять, пойти с жалобами вверх по команде, к газетчикам – если б мы тебя в изолятор заперли или попытались в говно опустить, уволив с позором".
Я говорю: "А чьи вы, на хер, будете? ЦРУ? АНБ? G-2? S-2? ФБР? Из штабной контрразведки? Из консульства? Из Управления специальных помощников посла?"
– Эн-ай-эс, – говорит Серф-Нацик.
– Ага, – вторит ему Недостающее Звено. – Мы из Эн-ай-эс.
Я по-вьетнамски опускаюсь на корточки. Говорю: "Служба расследований ВМС". Смеюсь. "Снова спуки".
Глядя в окно как в зеркало, Недостающее Звено часто затягивается сигаретой, подрезая тем времен волосья в носу маленькими блестящими ножничками.
Серф-Нацик говорит: "Тебя тюряга ждет. Ты виновен в нарушении 104-й статьи Унифицированного военного кодекса: оказание содействия противнику и недостойное поведение перед лицом врага. За оба полагается смертная казнь. Ты слушай, мы тебя расстрелять можем. Я о расстрельной команде говорю. Мы тебе, засранцу, Эдди Словика устроим. У нас обвинение против тебя готово: агитировал американских солдат сложить оружие. Ага, говоришь, послужил немного с теми, кто в пижамах воюет. Ну и вот, ждут тебя шесть футов под землей за сотрудничество с врагом в военное время. Дэвис, для тебя все кончено".
Я говорю: "Я не сотрудничал. Я вступил. Я записался добровольцем".
– Значит, признаешься в том, что страну свою предал?
Я говорю: "Я признаюсь в том, что предал федеральное правительство. Федеральное правительство – это еще не страна. Ему нравится так думать, и ему чертовски хочется, чтобы честные граждане так думали, но это не так. Я верю в Америку и рисковал ради Америки больше, чем любой из тех, кто свально размножается в гнездах паразитов, называющих себя регулятивными органами. Томас Джефферсон не забрасывал крестьян напалмом. Бенджамин Франклин не расстреливал студентов, выступающих против незаконной войны. Джордж Вашингтон не в силах был солгать. Из-за моего правительства из лицемерных бандитов мне стыдно быть американцем. Я выхожу из вашего вьетнамского похода за смертью".
Недостающее Звено говорит: "Мы отдадим тебя за измену под военно-полевой суд. Мы тебе охереть какую вечную сладкую жизнь тут устроим, милый. Мы одной бюрократией тебя до смерти замучаем".
– Шел бы ты с глаз моих долой, лошара жалкий. Что ты можешь? – во Вьетнам зашлешь?
Недостающее Звено попыхивает сигаретой, окутавшись клубами дыма.
Серф-Нацик открывает окно.
Недостающее Звено говорит: "Хорош меня морозить. Задолбал уже, вечно окна открываешь".
Серф-Нацик говорит: "Хорош меня травить. У меня из-за тебя рак будет".
– Да у меня с пониженным содержанием смол!
– Я дыма не люблю, – говорит Серф-Нацик. – Воняет.
Недостающее звено выпускает дым.
Серф-Нацик говорит: "Покажи-ка ему".
– Не буду, – говорит Недостающее Звено. – Не хочу показывать. Он мне не нравится.
Серф-Нацик говорит: "Давай, показывай. Я есть хочу".
Недостающее Звено ворчит: "Ага, я типа тоже есть хочу". Он вытаскивает какие-то бумаги из внутреннего кармана пальто и отдает их мне. Бумаги – ксерокопии газетных вырезок из полудюжины известных газет. Заголовки: "Рядовой морской пехоты в плену", "Под пытками Вьетконга", "Жертва промывания мозгов", "Героя войны уделали по восьмой статье". На одной из вырезок – фотография, на которой я с гордостью принимаю "Серебряную звезду". Некий большой генерал, которого я в жизни не видел, пришпиливает медаль мне на грудь. Заголовок: "Джайрин, герой, вернувшийся из плена, получает медаль за доблесть".
Мой отец не от стыда умер. Я ведь герой.
Серф-Нацик говорит: "Валяй, давай интервью газетам. Расскажи им свои бредни. Попробуй – вдруг станешь гуру для мерзости хипповской, что против войны. Неужто корпус морской пехоты мог сделать героя из предателя? Ты храбр, ты предан, но немного запутался, вот и все. Можно понять. Просто у тебя чердак не в порядке. Винтиков не хватает".
Я говорю: "Понимаю. Вы боитесь признать, что кто угодно может решиться начать войну против вас. Идеи у людей появятся… Никогда нельзя показывать американского солдата, идущего против правительства Америки, слишком много народа спросят, почему так, слишком многие спросят, что не так, а на спуковских карандашах резинок нет".
Серф-Нацик лыбится. "А нет никаких спуковских карандашей. И спуков нет. Нас тут сроду не бывало".
– Сроду не бывало, – говорит Недостающее Звено. Он шарится в бритвенных принадлежностях на моей койке. Моя койка такая образцовая, что кинешь четвертак на одеяло – он подпрыгнет. Недостающее Звено исследует мои бритвенные лезвия, потом берет письмо, адресованное моей матери, в котором я сообщаю ей, что еще не умер, и что скоро приеду домой живым и невредимым. У нас на ферме телефона нет.
Я говорю: "Положи письмо на место, перхоть подзалупная, не то тебе обрубок шеи бинтом перемотают".
Недостающее Звено глядит на меня, ничего не говорит, затягивается разок сигаретой и бросает письмо на подушку.
– Есть пошли, – говорит Серф-Нацик. Потом мне: "Мы с тебя глаз спускать не будем".
Спуки разворачиваются на выход, и Недостающее Звено тоже говорит: "Ага, глаз спускать не будем".
Я говорю: "А мы с вас не будем глаз спускать".
Перелет на "Птице свободы" от Японии до Калифорнии в чреве "Американской крепости" – 18 часов мечты для двух сотен просоленных и продубленных вьетнамских ветеранов. До отвала холодного пива и круглоглазых стюардесс.
Может, война и похожа на сказку про Золушку, в которой мужчины превращаются в солдат, но процесс увольнения на авиабазе морской пехоты Эль-Торо, что к югу от Лос-Анджелеса – сплошная скучная и утомительная перекличка, от больших белых отделенных казарменных отсеков через сборные бараки, что раскиданы по всей базе, до красного кирпичного штаба и заново обратно.
Медобследования. Куча образцово-показательной херни, которой так любят заниматься в войсках в Америке. Выплатили жалованье – я получил накопившееся за год. Вылезли из казенного белья, деньги получили – и от солдата до насрато ровно за восемь часов, прочь из Зеленой Мамы и обратно в Мир.
Мы понимаем, что уже почти гражданские, когда нас отводят в актовый зал, и типы из полицейского управления Лос-Анджелеса произносят речь, зазывая в свои ряды.
После зазывательной речи получаем приказ направляться в соседнее здание для прохождения следующего этапа предусмотренных для нас процедур.
В здании за столами расселись крысы, шуршат бумагами, как несушки на насесте в ожидании позыва на кладку яиц.
