Что делать? 54 технологии сопротивления власти - Бренер Александр (читать книги без регистрации полные txt) 📗

И в то же время голодовка — это предельная метафора, выражающая абсолютную победу культуры над отдельным человеком с его «натуральными» потребностями в еде и питье. В данном случае культура требует отказаться от естественных желаний, от элементарного поддержания существования в пользу высокого императива, который оказывается важнее всего, важнее жизни. Через голодовку, как и через другие крайние формы аскезы, преображается весь механизм человеческого поведения. Медленная самоубийственная голодовка — это последняя точка самоисторизации тела и вместе с тем его историзации в большом социополитическом контексте. Ведь религиозный пост христианского монаха — это совсем не то же самое, что голодовка членов РАФ в тюрьме Штаммхайм, и в то же время между этими явлениями есть своя историческая связь.

25. Технологии сопротивления: быть суверенным

Жорж Батай, по всей вероятности, одним из первых поставил проблему суверенного человека. Он позволил нам увидеть того «цельного человека», о котором мечтали когда-то разные социальные группы европейского общества — от самых привилегированных до самых низких. Суверенный человек, по Батаю, это индивидуум, который разрывает цепи ложной человеческой солидарности, выходит из вечного цикла компромиссов, отказывается признавать всеобщие иерархии подчинения — и все это во имя существования, свободного от всяческих ограничений. Батай подводил под этот фантастический образ суверенного человека целую экономическую теорию.

Как известно, любое общество производит больше продуктов, чем необходимо ему для поддержания жизни его членов. Общество обладает избыточными продуктами. То, как оно пользуется избытком, определяет его характер. Избыток, размышляет Батай, есть непосредственная причина изменения структур общества и его истории. Для поглощения и использования избытка существуют разные способы, и самый распространенный из них — рост. Рост имеет разные формы, и у него тоже существуют свои границы. Например, демографический рост с достижением своего максимума часто переходит в войну, то есть в завоевание новых территорий для выросшего населения. Но избыток может реализовываться в обществе и в формах роскоши, игры, развлечений, искусств и т. п. Время от времени возникает критика роскоши, которая ведется то с протестантских, то с марксистских, то с анархистских позиций. В Новое время, как известно, большая часть избытка использовалась для капиталистического накопления, для роста производства. В отличие от средневековой экономической структуры, которая была статичной и использовала избыток непродуктивным, расточительным способом, буржуазия всегда пользовалась избытком в продуктивных целях. Все большие революции были направлены против средневековой непродуктивной растраты ценностей — против суверенных господ, тратящих роскошь без всякой цели. Массы, рассуждает Батай, никогда в действительности не объединялись против буржуазного порядка, предпочтение которого — накопление, а не растрата. Революции XVII, XVIII и XIX веков схожи в одном: все они готовили почву для необратимого накопления ценностей, для роста производства, для индустриального общества. То есть движение шло от приоритетов суверенности к приоритетам буржуазности.

Таким образом, в понимании Батая, суверенный человек — это беспредельный растратчик, убежденный в бесполезности собственных трат и разрушительно настаивающий на этой бесполезности. Батай вводит понятие «беспорядок», чтобы разъяснить свое понимание суверенности. Именно ценности беспорядка, хотя они обычно не признаются ценностями, являются, по Батаю, единственно божественными, сакральными и суверенными. Человек, закабаленный работой и накоплением ресурсов во имя поддержания существования, способен прийти к высшей свободе лишь посредством беспорядка, может быть, и очень жестокого, разрушительного беспорядка. Именно беспорядок, наделенный полной свободой, и есть суверенность: это абсолютная негативность смерти, это экстаз, это желание без цели, это не знающий ограничений эротизм. В то же время суверенность внеположна знанию как миру опосредования и разграничения. Суверенность опирается не на постижение и воспроизведение, а на чистую случайность, каприз, прихоть. И еще одно, немаловажное: суверенное существо не признает принципа реальности и видит любую форму социальности как извращающую суверенные импульсы, как сферу рабства и подчинения.

Не так уж легко представить себе более радикальный протест, более радикальное философское, политическое и эстетическое отрицание, чем эта концепция Жоржа Батая. Может ли она послужить целям культурного и политического сопротивления? Разумеется, может. Больше того, она является одним из теоретических пределов сопротивления. Сарынь на кичку! Ебать твою пичку!

26. Технологии сопротивления: противостоять артистическому двурушничеству

Нам уже приходилось писать о процессах апроприации, происходящих на культурной сцене, когда гегемониальная культура в результате различных манипуляций включает в себя инородные культурные элементы, присутствующие в данном обществе. Сейчас мы хотели бы более конкретно поговорить на эту тему.

Дело в том, что апроприация вовсе не означает того, что властвующая официальная культура репрессивно и авторитарно вбирает в себя неофициальную андеграундную культуру. Ни хуя подобного. Никакой бинарной оппозиции между официальной и неофициальной культурами нет. Грубо говоря, все индивидуумы, занимающиеся культурным продуцированием, — двойные агенты, холуи, обслуживающие, как бляди заебанные, сразу нескольких хозяев. Например, представители так называемого художественного авангарда не столько бунтари, ниспровергатели и оппозиционеры (destroy all monsters!), сколько строители новой официальной культурной системы. Футуризм, дадаизм, сюрреализм и ситуационистский интернационал одновременно и критиковали консервативные формы культурного продуцирования, и способствовали оформлению новых форм культурной консервации. Современные так называемые критические художники тоже в конце концов становятся истеблишированной элитой, высокой культурой и успешно вписываются в официальную историю искусства, которую пишут такие же критически настроенные истеблишированные бонзы. Современная арт-система, включающая в себя множество уровней и моделей (галереи, музеи, журналы, кураторы, критики, дилеры, коллекционеры, художники и т. п.), — это детище и общественных институций, и самих деятелей культуры. Это детище, кстати говоря, суть ублюдок авангардистской традиции, с одной, маминой, стороны, и традиции холодной войны — со стороны папиной. Этот высоколобый ублюдок абсолютно недееспособен в политическом отношении и чудовищно зловреден в художественном. Коллаборировать с властью, посильно участвовать в делах ее — любимое занятие художников и литераторов, режиссеров и критиков, проституированных многовековой историей обслуживания государства и его институций.

Возникает вопрос: как противостоять этой «нечистоте» артистической братии, как бороться с коллаборационистским духом в современных условиях? Только одним способом: постоянным и неусыпным контролем самих себя в каждом конкретном начинании. Обнаружение и вскрытие перед самими собой и перед аудиторией предпосылок и условий работы, скрупулезный анализ ситуации, в которой разворачивается каждый данный проект, помогут понять, чем мы занимаемся и какой политике мы служим. Нужно понимать самих себя: это залог честной работы в культуре. Но честность делает бедным.

Прекрасной иллюстрацией того, как двойственно и непросто работает механизм современной культуры, может послужить неоавангардистское движение, члены которого именуют себя неоистами (Nеоism или Neoist Cultural Conspiracy). Считается, что корни неоизма находятся в Портлэнде, штат Орегон. Художники Дэвид Зак и Ал Акерман, а также панк Марис Кундзин работали здесь в 1977 году с критической идеей под условным названием «открытый концепт поп-звезды» и предложили «мультипль»-имя «Монти Кантсин», которым мог бы пользоваться каждый, кто пожелает атаковать культ поп-звезд. Немного позже к неоистам примкнул венгерский эмигрант Иштван Кантор. Главными художественными источниками неоизма стали флуксус и мэйл-арт, принципиальными теоретическими понятиями — различения между коммерческим искусством и андеграундом. Кроме того, на неоизм сильно повлияли панк и вся постпанковская культура. И наконец, разные формы оккультизма, патофизика, культура сумасшедших, традиции тайных обществ и конспиративных организаций тоже сыграли немаловажную роль в оформлении неоистских манифестаций.