Остановка в Чапоме - Никитин Андрей Леонидович (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Честно говоря, я подумал, что Устинову просто не хочется говорить о колхозных делах, вот и отговаривается недосугом. Но вечером, выйдя на берег, увидел, что заместитель председателя вместе с другими мужиками заливает смолой и забивает жестью дыры в старой доре. С ремонтом они провозились до двенадцати ночи, но кончить его так и не успели...
Нового Логинов мне, по существу, ничего не открыл. У всех колхозов на Берегу были одни и те же проблемы, одни и те же беды, одни и те же нелегкие условия существования. И одна и та же растущая тревога за собственное будущее и за будущее детей и внуков. Как и другие терчане, Федор Осипович считал, что объединение колхозов, разбросанных по берегу на большом расстоянии друг от друга, ничего хорошего для дела и для людей не принесло: это стало насильственным ускорением развала всего хозяйства, направленным на то, чтобы окончательно снести с Берега старые поморские села.
Сама по себе идея была вроде бы правильной: объединить разрозненные силы, поставить производство на широкую ногу, то есть двинуть дальше идею колхоза, которая начиналась с объединения рыбаков. Забыли начисто лишь об одном - о природных условиях, которые уже давно не позволяли селам расти дальше, беспредельно увеличивая количество жителей. Прежние маленькие хозяйства с максимальной отдачей уже использовали все имеющиеся в округе природные ресурсы. Объединившись, собрав воедино живой и мертвый инвентарь, они оказывались без необходимой земли и без достаточной кормовой базы.
Здесь происходило то же самое, что с оленями, о чем рассказывал мне в Сосновке Малафеевский. Маленькие стада могли с выгодой для себя и без ущерба для природы использовать практически бесконечное время имеющиеся мелкоконтурные пастбища. Но стоило только эти же стада объединить, как их выпас можно было приравнять к нашествию саранчи, не столько поедающей, сколько вытаптывающей, выбивающей без пользы свою же кормовую базу...
К такому же результату приводило и увеличение поголовья на молочно-товарной ферме. Если не говорить о чистом убытке, связанном с заготовкой кормов, с полеводством, с отсутствием сбыта молока и мяса, укрупненное стадо оказывалось на голодном пайке. Вот и здесь, после объединения Пялицы и Чапомы, скот, переведенный в Чапому, приходилось забивать, сокращая общее поголовье до прежнего количества, которое было в Чапоме. В Пялице же теперь зарастают старые покосы, выгоны и поля. Да и пялицкие колхозники оказались не у дел, потому что жилья не хватает, а многие категорически отказались переезжать в чужую деревню - уехали прямо в город, уже насовсем...
Действительно, не в пример Сосновке, в Чапоме было тесно. Старые, обычные для Берега дома с высокими чердаками для сушки сетей, большинство которых уже лишилось своих дворов, сгрудились, сбежались на узком мысу между рекой и морем, занимая все пригодное для жизни пространство. Не случайно в прежние времена именно из Чапомы, как можно судить по фамилиям и родственным связям жителей, отток людей шел в Пялицу, Пулоньгу и в Сосновку...
За селом, между высокими песчано-глинистыми обрывами, на которых начинались леса и перелески, просматривалась зеленая долина реки с прямоугольниками небольших полей на незатопляемой пойме. Чувствовалось, что здесь уже значительно теплее, чем в той же Пялице, открытой всем ветрам на высокой морской террасе берега. От тесноты в деревне казалось и больше людей,- впрочем, как я узнал, их было больше, чем даже в Сосновке. Но и здесь, как в большинстве поморских сел, основную массу жителей составляли два неработоспособных поколения: или зеленая ребятня, по четвертый класс включительно, или люди глубоко пожилые, их деды и бабки. Работоспособных колхозников, сверстников того же Володи Устинова, оказывалось крайне мало.
- Первый подрыв наш - война,- говорил мне по этому поводу Федор Осипович Логинов, положив на стол большие красные руки.- До войны все мы здесь хорошо жили. Олень и рыба - больше ничем не занимались, и людей было много. Всего всем хватало - и работы, и заработка. Почему я о войне говорю? Да потому что на войне, считай, больше половины Терского берега положили, да не каких-нибудь, а самых что ни есть лучших, самых работящих мужиков, на которых весь Берег держался. Замены-то им не было! Все на бабах да на ребятишках, вот и подрыв тебе полный. А тут с укрупнением этим и последние мужики, кто побойчей да пооборотистей, в город побежали. Умный ведь понимает: если его из родной деревни согнали, то уж в чужой всяко достанут, а жизнь назад не повернешь, заново по ней не проедешь, сейчас каждый о пенсии своей уже думает... Ты вот у Георгия был сейчас, как там Володя наш, видел его?
Я удивился, потому что о своей поездке в Сосновку еще никому в Чапоме не рассказывал. О Володе же мог сказать, что он на тоне и повидать его мне так и не пришлось.
Логинов только улыбнулся в ответ на мое удивление, отчего его большое красное лицо, в котором было что-то ненецкое, засветилось от удовольствия, а глаза под набрякшими веками почти совсем исчезли.
- Тут все всё знают! Новый человек появился - о нем уже весь Берег говорит. Вот и о тебе все известно: и что у Малафеевских ты жил - хороший человек Яков Иванович, ничего не скажешь,- и как на Бабьем вы ночевали и Флеров Сашка бутылку утащил... А Володька мой, значит, на водоем уехал уже? Плохо там: у них лед, и у нас ничего не идет. Одна грязь сеть забивает! Сейгод не знаю, выполним план или нет. Только на Истопку и надежда. Ни у нас на Стрельне, ни у них на Большой Кумжевой рыбы нет... И так хитрим, и так прикидываем, невода меняем, заново ставим - нет ничего!
- Значит, не просто сидите и ждете рыбу - тоже надо уловки знать, на одном и том же месте по-разному пробовать?
- А что просто делать? - удивился старый рыбак.- Семга - это тебе не озерный лов. Там тоже не просто - завел и черпай. А тут все надо знать - где и как снасть ставить, какую, с каким подходом. Неправильно что сделал - придет рыба, поскучает и уйдет!
Вся наука от старых идет. И хоть знаешь, где что и как ставили, все равно сначала на карбасе проедешь, дно посмотришь, не замыл ли песок... Нет, тут не только опыт большой нужен, тут всю жизнь учись!
На следующее утро мне тоже не удалось поговорить с Устиновым. До последнего времени в реке держалась высокая вода, на ферму за реку приходилось добираться на лодке, а теперь паводок спадал на глазах, и надо было ставить обычный переход на деревянных опорах, укрепленных растянутыми стальными тросами. Котлов, колхозный бухгалтер, до обеда тоже был занят, и Елизавета Ивановна Хромцова, председатель местного сельского Совета, молодая, красивая и энергичная женщина, попавшая в Чапому с Зимнего берега - противоположного берега Белого моря - пригласила меня посмотреть их песцовое хозяйство, расположенное за деревней выше по реке. Это и был тот единственный подсобный промысел, которым занялись было рыболовецкие колхозы Берега, но остался он теперь только в Чапоме.
Звероферма выглядела весьма непривлекательно, запах зверя, несвежего мяса и гниющей рыбы ощущался далеко на подходе. Она занимала небольшой огороженный участок, где в низких и узких клетках-шедах, поднятых довольно высоко над землей, бегали, суетились, лаяли тощие, голодные зверьки с грязной, свалявшейся шерстью, которая к зиме должна была превратиться в красивый пушистый мех.
По словам Хромцовой, звероферма давала хотя и небольшой, но верный ежегодный доход, если не случалось перебоя в подвозе кормов, поскольку своими кормами для песцов колхоз не располагал.
Я бродил по Чапоме, выходил на берег, ходил с Хромцовой на звероферму, на реку, где ладили переход, все время ощущая какую-то необычность окружающего меня мира, и только потом догадался: в отличие от Сосновки, не говоря уже о Пялице, Чапома жила! Отовсюду доносились звуки топоров, мотоциклетный треск бензопил, временами поревывал трактор, привезенный из Пялицы - как мне говорили, в этом объединении колхозов он тоже сыграл не последнюю роль,- из устья реки и с моря временами доносились звуки карбасных моторов. На бугре над рекой ремонтировали школу, подводили новое крыльцо. Не без гордости за свое хозяйство председатель сельсовета показала мне сельский клуб и волейбольную площадку перед ним... После обеда усталый Володя Устинов зашел за мной к Логиновым. В правлении колхоза нас ожидал Котлов - пожилой, невысокий и худощавый мужчина с узким лицом, лысеющий, с умными серовато-зелеными узкими глазами за толстыми стеклами очков. Котлов беспрестанно курил. Разговаривая, он вытаскивал очередную сигарету из алюминиевого портсигара, разламывал ее пополам и вставлял в красноватый плексигласовый мундштук, какие были в обиходе первые послевоенные годы.
