Черная книга - Эренбург Илья Григорьевич (книги бесплатно без онлайн txt) 📗
Наконец, наступил предпоследний день. Вечером привели молодую беременную женщину и поместили ее в наш барак. На следующий день начались роды. От ее крика я не могла уснуть. В ту ночь я решила бежать.
Рано утром я собралась, положила в карман пальто простыню — чтобы перевязывать рану, и отправилась в путь. На каждом шагу стояли гестаповцы с ружьями. Что делать? Куда идти? Ведь они уложат наповал... Долго думать не приходилось: дорога была каждая секунда. В это время офицер позвал солдат, чтобы разобрать еврейские вещи, сложенные на машине. Я легла на землю и ползком добралась до яра. Немцы вернулись назад. Я заползла в снег и покрылась простыней. Так я пролежала на сильном морозе до утра. Как только начало светать, я ползком добралась до противоположной стороны яра. С трудом я поднялась наверх. Был жуткий мороз, и патрулей возле яра не было. С замиранием сердца я шла через поселок. Я боялась каждого взгляда.
Куда идти? Ведь все боятся приютить меня — за это грозит смерть. Моими самыми близкими друзьями была семья Кирилла Арсентьевича Редько. Они, рискуя своей жизнью, укрывали евреев. На них был донос, и они чуть не погибли. Я об этом знала и не хотела их подвести. Я пошла к своим приятелям, которые жили у меня до прихода немцев. Они мне говорили, что в случае чего помогут мне спрятаться, но теперь они безжалостно выгнали меня, хотя я и говорила, что поздно и меня могут схватить.
Куда идти? Скоро ночь. Из города я не успею выбраться. Я нашла уборную, состоявшую из трех отделений. Там я просидела три дня и три ночи. Трудно описать все муки. Стояли очень сильные морозы, ветер насквозь меня пронизывал. Я окоченела. У меня не было ни крохи хлеба, ни капли воды. Каждую минуту меня могли найти. На четвертые сутки я начала замерзать.
Вдруг мне сделалось тепло. Я слышу, как говорю: ”Воды! Капельку воды...” Не знаю, как я дотянула до утра. Через силу я поднялась с грязного пола и вышла. Я пошла к Кириллу Арсентьевичу. Что ни шаг, я падала. Хорошо, что они жили близко от того места, где я пряталась. Они меня тепло приняли. Я у них пробыла три дня, немного отдохнула душой — в этом доме я снова почувствовала себя человеком. Они мне дали продукты и с болью в сердце простились со мною.
Ноги меня больше не держали, — это были колоды. Я пошла по направлению к Пюботииу. Жутко идти, не зная куда. Кто меня приютит? Кому я нужна? А паспорт...
Кое-как я добрела до Коротича. Я решила найти место, где меня никто не заметит, и там замерзнуть. Но перед этим хотела еще раз попытать счастья в крайней хате. Здесь-то мне и повезло. Меня оставили ночевать. На утро поднялась сильная метель, и хозяйка сжалилась, оставила меня в доме. Я прожила у них три недели. В хату часто приходили немцы, искали партизан. Чудом меня не нашли.
Пришлось уйти из этого дома, но идти я не могла, мои ноги представляли собой обугленную массу, из которой сочился гной. Старуха, когда я уходила, сказала: ”Погоди”. Она меня отвела к врачу в хату-лабораторию. Осмотрев меня, доктор сказал: ”Ваши ноги погибли”. Это было равносильно смертному приговору — что делать в моем положении без ног? Я хочу рассказать о докторе, к сожалению, не знаю его фамилии, а звали его Петро. Он отослал меня в Люботинскую больницу, приходил делать мне перевязки. Это был чудный советский человек. Он догадывался, кто я, когда сестра, записывая мою фамилию, ему что-то шепнула, он ей ответил: ”Нас это не касается, наше дело оказать этой женщине помощь”.
И вот я оказалась в Люботинской больнице. Я лежала на мягкой постели, никто меня не гнал. Два раза в день меня кормили, хоть это была бурда, но все-таки, теплая. Так я пролежала пять месяцев — с 7 февраля 1942 года по 2 июля 1942 года.
Страшно вспомнить, как отнимали пальцы на обеих ногах, потом пилили внутренние кости. С месяц у меня был жар 40°. Я могла лежать только на спине, не засыпала от боли. Мне хотелось одного — умереть в больнице. Ведь вот — выпишут, а куда я пойду? Я завидовала каждой умирающей. Я тогда поняла, какое счастье умереть естественной смертью.
Когда привозили больных из Харькова, я пряталась с головой под одеяло, выглядывала одним глазом — вдруг знакомое лицо? Персонал прекрасно ко мне относился, помогали, как могли. Врач-хирург тоже проявил большое участие.
Однажды привезли из Харькова больную, она была при смерти, и вскоре скончалась. Ей было 38 лет. Меня все время преследовала мысль, что ее паспорт может меня спасти. Я получила этот паспорт.
Выйдя из больницы, я прожила две недели у больничной сестры. Потом я двинулась в путь. Я решила попытаться разыскать мою сестру. Я догадывалась, куда она уехала. Теперь я могла идти во все стороны — у меня был ”русский паспорт”.
Но нелегок был путь — раны на ногах еще не зажили, а идти пришлось пешком, да еще голодной. Дойдя до Мерчика, я почувствовала, что дальше не могу идти — слишком ослабла. Я хотела сесть в поезд, но немец спросил, есть ли у меня пропуск. Он меня выкинул из вагона; полицейский посоветовал мне просить пропуск у коменданта, но комендант оказался зверем, даже не выслушав меня, он закричал: ”К черту! Пошла вон!”
Я просидела у станции до вечера, потом пошла в дом, где жили железнодорожники, там я встретила добрую женщину, она меня накормила и оставила до утра. Она мне помогла раздобыть пропуск.
Я не могла себе представить счастье — неужели я скоро увижу мою единственную, мою дорогую сестру? А вдруг эти звери ее убили? Поезд шел из Харькова. Я забилась в угол — боялась, что меня кто-нибудь узнает. В два часа дня я приехала в местечко Смородино. Я поплелась по улицам и вдруг поняла, что не найду сестру — ведь я не могу расспрашивать, это вызовет подозрение.
Одна женщина увидела мой растерянный вид. Она спросила: ”Что с вами?” Я ответила, что устала и голодна. Она меня привела к себе. Передо мной поставили еду, хлеб. Мне было стыдно — я набросилась на все. Я сказала: ”Вы меня простите, я один раз поем, а потом больше не буду”. Я прожила там полтора месяца, готовила, убирала. Эта женщина сыграла большую роль в моей судьбе: оказалось, что она знает мою сестру.
Как передать нашу встречу? Мне хотелось броситься к сестре, обнимать, целовать — ведь мы считали друг друга погибшими, но разговор был холодный, мы делали вид, что едва знакомы. Нужно было много выдержки.
Год и три месяца я прожила в Смородино. Была и кухаркой, и нянькой, и нищенкой, ютилась по разным углам.
Видела я, как немецкие варвары расправлялись с молодежью. Их сразу после осмотра запирали в особое помещение, не давали проститься с семьями. Родные бежали вслед, а разбойники в них стреляли. Было много случаев, когда подростки калечили себя, чтобы не ехать в Германию, или кончали жизнь самоубийством. Страшная картина была, когда уходили поезда. На вокзале стоял стон. Несчастные дети кричали: ”Куда вы нас везете, душегубы?” Родных к вагонам не подпускали.
Фронт приблизился. Две недели мы просидели в подвале. В наш дом попали два снаряда. Наконец-то вошли в Смородино наши. Сколько у меня было счастья в душе! Наши!
Я снова в родном Харькове. Я могу свободно ходить по улицам, смотреть всем в глаза...
ПЕТР ЧЕПУРЕНКО — СВИДЕТЕЛЬ ПИРЯТИНСКОГО УБИЙСТВА [12].
Подготовил к печати Илья Эренбург.
6 апреля 1942 года, на второй день Пасхи, в городе Пирятине Полтавской области немцы убили 1600 евреев — стариков, женщин, детей, которые не могли уйти на восток.
Евреев вывели на Гребенскую дорогу, довели до Пироговской Левады в 3-х километрах от города. Там были приготовлены вместительные ямы. Евреев раздели. Немцы и полицейские тут же поделили вещи. Обреченных загоняли в яму по пять человек и стреляли из автоматов.
Триста жителей Пирятина были пригнаны немцами на Пироговскую Леваду, чтобы засыпать ямы. Среди них был Петр Лаврентьевич Чепуренко. Он рассказывает:
”Я видел, как они убивали. В пять часов дня скомандовали: ”засыпать ямы”. А из ямы раздавались крики, стоны. Под землей люди еще шевелились. Вдруг я вижу — из-под земли поднимается мой сосед Рудерман. Он был ездовым на валечной фабрике. Его глаза были налиты кровью. Он кричал: ”Добей меня!” Сзади тоже кто-то крикнул. Это был столяр Сима. Его ранили, но не убили. Немцы и полицейские начали их добивать. У моих ног лежала убитая женщина. Из-под ее тела выполз мальчик лет пяти и отчаянно закричал: ”Маменька!” Больше я ничего не видел — я упал без сознания”.
