Флорентийский монстр - Престон Дуглас (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
«Письмо может указывать на попытку агрессора высмеять полицию, что предполагает, что для него важна публичность и внимание к его делу, а также указывает на возрастающее в нем чувство безопасности».
Что касается использованного при убийстве пистолета, доклад говорил, что «для него пистолет, возможно, является фетишем». Использование одного и того же оружия и патронов из одной коробки относились к ритуальной природе убийств. Возможно, ритуал включал и особую одежду и другие аксессуары, использовавшиеся только при убийствах и тщательно спрятанные в другое время.
«Общее поведение агрессора на месте преступления, в том числе использование определенных аксессуаров и инструментов, предполагают, что ритуальная составляющая убийства для него настолько важна, что он вынужден повторять нападения в том же стиле, пока не достигнет удовлетворения».
Все это никак не подходило Паччани, поэтому рапорт ФБР проигнорировали и забыли.
За три года, от 1989 до 1992-го, Перуджини и его следователи все больше досадовали на недостаток улик для обвинения против Паччани. Кончилось тем, что они решили организовать обширный двенадцатидневный обыск жалкого крестьянского домика и участка.
В апреле 1992 года Перуджини со своими людьми предпринял самый продолжительный и технологичный обыск за всю историю Италии. С 9:50 утра 27 апреля до полудня 8 мая 1992 года вооруженная до зубов бригада отборных следователей обыскивала халупы и садик Паччани: они дюйм за дюймом просматривали стены, простукивали камни мощеных дорожек, заглядывали в каждую щель и в любую дырку, во все шкафы, переворачивали мебель, кровати, диваны, тумбочки и секретеры, одну за другой поднимали черепицы на крыше, раскопали землю в саду чуть не на три фута вглубь и прощупали ультразвуком каждый квадратный миллиметр садовой земли.
Пожарные прошли по участку, применяя свои профессиональные знания. Представители частных фирм применяли металлоискатели и установки, реагирующие на тепло. Техники усердно фиксировали на пленку все стадии обыска. Под рукой был врач, наблюдавший за состоянием здоровья Паччани, поскольку опасались, что у впечатлительного крестьянина во время обыска начнется сердечный приступ. Доставили и специалиста по «диагностике архитектуры», умеющего найти места, где, казалось бы, в сплошной стене могут скрываться ниши и пустоты.
В 5:56 вечера 29 апреля, когда утомленные полицейские готовы уже были прекратить обыск (под небом, сулившим дождь), обнаружилась находка. Руджеро Перуджини впоследствии описал этот миг триумфа в своей книге «Вполне нормальный человек» (в той книге, где на обложке был воспроизведен шедевр Боттичелли с нимфой, изрыгающей кровь).
«В меркнущем свете дня я уловил едва заметный блеск в земле», — писал инспектор.
Это оказалась совершенно окислившаяся гильза патрона «винчестер» серии «Н». На основании не видно было приметного следа от бойка. Однако удалось определить, что патрон побывал в магазине оружия. Баллистическая экспертиза выдала заключение, что «нельзя исключить», что патрон побывал в пистолете Монстра. Далее, чем «нельзя исключить», они не пошли, хотя (как признавался позже один из экспертов) на них оказывалось беспощадное давление.
Этого хватило. Паччани арестовали 16 января 1993 года, объявив его Флорентийским Монстром.
Глава 25
Суд над Пьетро Паччани начался 14 апреля 1994 года. Зал суда был полон зрителей, разделившихся на убежденных в его виновности и утверждавших, что он невиновен. Девушки щеголяли в футболках с английской надписью «Я (сердечко) Паччани». В зале собралась толпа фотографов, кинематографистов и журналистов. В центре их, рядом со своим покровителем главным инспектором Руджеро Перуджини, находился писатель Томас Харрис.
Суд — идеальный спектакль: строго размеченные антракты, замкнутое помещение, декламация участников, расписанные роли. Прокуроры, адвокаты, судьи, обвиняемый. Но из суда над Паччани спектакль вышел — хуже некуда. Это была мелодрама, достойная Пуччини.
Крестьянин все заседание раскачивался на месте и всхлипывал, порой вскрикивая на старом тосканском диалекте: «Я невинный ягненочек!.. Я здесь, как Иисус на Кресте!» Временами он поднимался во весь свой малый рост, вытаскивал из кармана иконку «Святого Сердца» и размахивал ею перед лицами судей, пока председатель суда, ударив молотком, не приказывал ему сесть. А то он впадал в ярость, лицо его разгоралось, слюна брызгала с губ, когда он проклинал свидетеля или призывал муки ада на голову самого Монстра, взывал к Господу, сложив молитвенно руки и возведя очи и вопя: «Сожги его в вечном аду!»
На четвертый день суда Специ выдал первую большую статью. Основной уликой против Паччани был его жутковатый рисунок — с кентавром и семью крестами, — в котором психологи нашли черты, «сопоставимые» с личностью Монстра. Сам рисунок не был предъявлен суду, однако Специ сумел раздобыть его фотокопию в прокуратуре. Ему понадобилось всего несколько дней, чтобы найти истинного автора: пятидесятилетнего чилийского художника Кристиана Оливареса, изгнанного в Европу в эпоху Пиночета. Оливарес, услышав, что его творение используют как улику против серийного убийцы, впал в ярость.
— На этом рисунке, — сказал он Специ, — я стремился передать гротесковый ужас диктатуры. Нелепо утверждать, что это — работа психопата. Это все равно что, взглянув на «Бедствия войны» Гойи, утверждать, что он был безумец, чудовище, которое следовало держать под замком.
Специ позвонил Перуджини.
— Завтра, — сказал он главному инспектору, — моя газета опубликует статью с сообщением, что рисунок, который вы приписываете Паччани, нарисован не им, а чилийским художником. Хотите сделать комментарии?
Статья вызвала всеобщее смущение. Главный прокурор, Винья, пытался принизить значение рисунка.
— Средства массовой информации раздули его значимость, — сказал он.
Другой прокурор, Паоло Канесса, попытался свести ущерб к минимуму, напоминая, что «Паччани подписался под этим рисунком и говорил кое-кому из друзей, что это его сон».
Суд тянулся полгода. В углу зала блестели объективы камер, наведенных на Паччани и свидетелей обвинения. Увеличенное изображение подавалось на экран на левой стене зала, чтобы даже те, кому достались плохие места, могли следить за ходом драмы. Каждый вечер самые острые моменты заседаний транслировались по телевидению, привлекая множество телезрителей. Ко времени ужина все собирались у телевизоров, следя за перипетиями драмы, поставленной лучше, чем иная мыльная опера.
Кульминация наступила, когда на место свидетеля вызвали дочерей Паччани. Вся Италия прилипла к телевизорам, ожидая их показаний.
Флоренция никогда не забудет этого зрелища. Две дочери — одна из них ушла в монастырь, — плача, с мучительными подробностями рассказывали, как отец насиловал их. На глазах у всех возникла картина сельской жизни Тосканы, ничуть не похожая на те, что рисовались в фильме «Под солнцем Тосканы». Показания разоблачали жизнь семьи, где женщины подвергались унижениям, пьяным оскорблениям, побоям палкой и сексуальному насилию.
— Он не хотел дочерей, — плача, говорила одна из них. — У мамы однажды был выкидыш, и он узнал, что это был бы мальчик. Он сказал нам: «Лучше бы вы обе умерли, а он жил». Однажды он заставил нас есть мясо сурка, которое соскреб со шкурки. Он бил нас, если мы не хотели ложиться с ним в постель.
Все это не имело никакого отношения к Флорентийскому Монстру. Когда вопросы обратились к этой теме, дочери не смогли предоставить ни единого порочащего факта — они не видели ни оружия, ни пятен крови, не слышали ничего подозрительного в его ночной пьяной болтовне — ничего, что могло бы связать их отца с Флорентийским Монстром.
Прокурор подытожил скудные свидетельства обвинения. Суду были представлены пуля и тряпка. На видном месте была выставлена пластмассовая мыльница, найденная в доме Паччани, — мать одного из убитых сказала, что похожая была у ее сына. Суду была предъявлена фотография боттичеллиевской нимфы и следом — увеличенный снимок убитой девушки с золотой цепочкой во рту. Уликой сочли и пачку бумаги для зарисовок германского производства, найденную в доме обвиняемого: родственники убитой пары немцев сказали, что у парней могла быть такая же.
