Легенды Львова. Том 1 - Винничук Юрий Павлович (книги без сокращений .TXT) 📗

 – Одна душа… ещё одна душа…

Так они играли, пока не начало светать, и тогда водяной сказал:

 – Кто пойдет со мной выигрыш забрать?

Мужчины переглянулись, но никто не поднялся на ноги. Лишь один старик сказал, что знает этого водяного, и бояться нечего. Тогда молодой пастух вызвался пойти.

Водяной привел его к пруду, ударил прутиком по воде, вода расступилась, и они вошли в просторное помещение. Вдоль стен висели полки, а на полках стояли горшки с крышками.

Хозяин показал на десять горшочков и сказал:

 – Это и есть твой выигрыш.

Парень поднял первую крышку, и тут же оттуда выпрыгнула небольшая белая тучка. Она произнесла:

 – Господь тебя отблагодарит! – и полетела вверх.

Так он открыл все горшки и выпустил души утопленников.

 – Теперь мы квиты, – сказал водяной и провёл парня на берег.

Прогулка в театр

Двести лет тому назад вечерний Львов освещался масляными фонариками, огонёк в которых защищали три стекла. Фонарики эти крепились к оградам домов. Но света от них было мало, и уже в начале XVIII века появился цех фонарщиков.

Фонарщики носили при себе небольшой деревянный фонарь с сальной свечкой и, став на углу людных улиц, нанимались к прохожим за один-два крейцера. Оплата зависела от расстояния.

Фонарщикам более всего нравились вечера, когда в театре шел спектакль. Пьесы говорили за себя уже одним своим названием: «Кабаре с женщинами», «Обед с Магдуськой», «Розько Цимбалюк», «Марцинова с Дуная», «Картофель на балу», «Доктор Пампушка», «Маёвка на Погулянке, или Любовь и ветчина», «Замок на Чорштине, или Ой, страх!», «Львовянка – королева Голконды».

Что поделаешь – публика диктовала репертуар. Она терпеть не могла никаких Шекспиров и Шиллеров. Иначе театр пустовал, а директор рвал на себе волосы.

И фонарщики прекрасно ориентировались, в какой вечер они заработают больше, а в какой меньше. Под конец спектакля они караулили возле выхода. Их нанимали не только для освещения, но и для того, чтобы провести зрителей по тёмным улицам, где в воротах или в кустах могли прятаться грабители или просто хулиганы, готовые испачкать панночек болотной грязью. Для таких случаев фонарщики носили при себе палочки.

С одним фонарщиком случилось странное приключение. Как-то стоял он себе на Гарбарской улице, которую потом назвали Академической, и насвистывал песенку из знаменитой пьески «Ганнуся с Погулянки».

А надо сказать, что в те времена на теперешнем проспекте Свободы и на улице Коперника были топи и болота, заросшие камышом, в котором лопотали утки и квакали жабы, а на окраине Академической были ещё и пруды.

И вот услышал наш фонарщик чьи-то шаги, а через миг перед ним появилось целое семейство, которое, по всему было видно, собралось в театр.

Мужчина был одет в приталенный сюртук, на шее у него был длинный шелковый галстук, дважды обмотанный и завязанный узлом. Из-под узла торчали продолговатые и твёрдые кончики воротничка, который шутливо называли «воротничок-убейбатьку». (Говорили, что как-то один блудный сын, вернувшись из странствий и прижав отца к груди, пробил ему на горле артерию этим воротничком.) А на голове, ясное дело, – цилиндр.

Его пани была наряжена в пышное платье с фалдами, на плечи её был наброшен шёлковый платок с кружевами и гирляндой вышитых цветов на уголках. На голове – шляпа, украшенная цветами, поля которой подогнуты к ушам шелковой стяжкой.

За руки они вели двоих детей, тоже наряженных, как куклы.

Я описываю их вид совсем не для того, чтобы показать, какие это были важные паны. Совсем нет. Так одевалась вся театральная публика, за исключением галёрки, где действовали свои законы, потому что на галёрке пили пиво, ели колбасу, распространяя по всему театру густой чесночный дух, и орали, как недорезанные поросята, выражая свой восторг, или наоборот – негодование. Мало того, что на головы партера капало масло с софитов, так ещё и сыпались крошки хлеба или куличей, а потому дамы предпочитали шляпок не снимать.

Одним словом, это семейство, которое подошло к фонарщику и попросило провести до театра, ничем особым не отличалось. Единственное, на что фонарщик обратил внимание, была их косолапость. Походка их напоминала утиную. Ладно старшие. Но дети?

И ещё, когда миновали на Марийской площади мельницу и ступили на мост через Полтву, то жабы так громко начали квакать, что хоть уши затыкай.

Все это припомнил фонарщик позднее. А сейчас он добросовестно довёл семейство до театра, где ему панок положил на ладонь целых пять крейцеров и сказал:

 – Если бы вы были так добры провести нас и после спектакля, то получили бы в два раза больше.

 – Буду ждать вас, панове – обрадовался фонарщик и поторопился на Подвальную, откуда можно было бы ещё кого-то проводить.

Когда спектакль закончился, и толпа зрителей с шумом высыпала из театра, фонарщик с нетерпением ждал своих клиентов. А вот и они появились. Дети громко смеялись, вспоминая разные шутки со сцены, пани негодовала из-за галёрки, а пан зажёг трубку и с невозмутимым видом пускал кольца дыма.

Фонарщик сразу пошёл впереди.

 – Куда мне вас вести? – поинтересовался он.

 – А обратно, – ответил пан.

 – Понравился ли вам спектакль?

 – Ах, да, да… Хорошая игра. Но очень уж было сухо.

 – Сухо? – переспросил фонарщик. – Может, душно?

 – И душно, и сухо. Еле высидели. Хорошо, что в перерыве можно было пойти в буфет и освежиться. Там было хорошее пиво.

 – И много же вы выпили?

 – Да как сказать. По одной кружке выпили, а по другой за пазуху вылили. И сразу легче стало.

Фонарщик глянул на этих странных панов и только теперь заметил, что животы у них мокрые, а у пана – ещё и штаны. Только головой покачал – разные бывают люди.

Дойдя до моста, пани вздохнула:

 – Ой, да что же это такое! Как меня сушит! Может, я бы немного поплескалась?

 – Потерпи, – сказал муж, – сколько там до дома!

И снова жабы заквакали, как безумные.

 – Ге-ге! – засмеялся пан. – Чувствуют, видать, кто идёт!

У фонарщика пробежали по спине мурашки.

Наконец вышли они на Гарбарскую, прошли несколько домиков и оказались перед болотом, из которого торчали густые копья камыша.

 – Ну, вот мы и дома, – сказал пан и дал фонарщику десять крейцеров. – Благодарим вас, что довели без приключений.

И с этими словами – чап-чалап, чап-чалап – всё семейство двинуло в болото.

Фонарщик стоял, вытаращив глаза. Только теперь он понял, что это была семья водяных.

 – Надо же, какие! И те по театрам ходят! – покачал он головой.

Сапоги водяного

Когда-то взгорье Калечей горы спускалось на юг к оврагу, по которому протекал из Вульки один из потоков Сороки. В том потоке жил водяной, который шил сапоги для всех львовских водяных. А надо сказать, что сапоги, сшитые водяным, никогда не снашиваются.

Вот один парень, услышав о том водяном, решил во что бы то ни стало заполучить такие сапоги. А был он малый находчивый и знал, как такие вещи делаются.

Ночью подкрался он к оврагу, выглянул из-за кустов и видит – в самом деле сидит водяной, мурлычет что-то под нос и сапоги шьёт. Собственно, уже дошивает.

Парень подобрал камешек и бросил ему в плечо:

 – Это тебе раз!

Водяной вздрогнул, глянул на месяц, погрозил ему пальцем и сказал:

 – Лучше светил бы, чем камнями бросаться.

Но через секунду парень бросил второй камешек.

 – Это тебе раз!

Водяной снова пожурил месяц. Но только сделал последний стежок, как ему в спину ударил третий камешек.

 – Это тебе раз! – сказал парень, зная, что никогда нельзя говорить ни «два», ни «три», потому что тогда силы водяного не ослабнут.

 – А чтоб тебя! – вскрикнул водяной. – Ты не светишь, только дерёшься! Я даже слабнуть начал.

Тут он встал, расправил плечи и прыгнул в поток, чтобы освежиться и набраться сил.