Великая огнестрельная революция - Пенской Виталий Викторович (прочитать книгу .txt, .fb2) 📗

Однако уже в начале XVII в. на политическом горизонте Речи Посполитой обозначились признаки будущего кризиса польско-литовской государственности, которые впоследствии приведут к крушению шляхетской республики. Сигизмунд III, взойдя на престол, вынашивал планы широкомасштабной внешней экспансии, но для реализации этих планов он нуждался в укреплении своих позиций в государстве и расширении сферы полномочий короны. Успешная война под предводительством короля могла бы стать катализатором таких перемен, однако этого не произошло. Сперва на сейме 1589 г. был провален проект упорядочения процедуры избрания короля, в результате чего Сигизмунд III и Я. Замойский стали врагами. Затем в 1590–1591 гг. не нашел поддержки сейма проект войны с османами. На сейме 1592 г. послы единым фронтом выступили против планов короля сохранить за Габсбургами право быть избранными на польский трон. Попытки Замойского усадить на молдавский трон «своего» кандидата также не имели успеха – сейм не стал финансировать этот проект, который мог привести к осложнению отношений с Османской империей и к войне, которой шляхта не желала. В 1605 г. сейм не утвердил налоги на продолжение войны со шведами в Ливонии, а в 1606 г. нижняя палата сейма, посольская изба, провалила проекты государственных реформ, предложенные Сигизмундом и касавшиеся реорганизации армии и всего политического устройства Польско-литовского государства. «Все эти события способствовали дальнейшей децентрализации власти в стране. Проблема заключалась в том, – с горечью констатировали авторы «Истории Польши», – что перемещение центра тяжести в провинциальные органы сословного представительства (сеймики) усиливало влияние местных интересов на польскую внутреннюю политику и затрудняло создание института, который взял бы на себя реальные функции центрального органа власти, а объединенные вокруг короля и канцлера политические силы вели ожесточенную борьбу исключительно за сохранение собственного влияния. В хаосе соперничества затерялись голоса, высказывавшиеся за необходимость упорядочить принципы проведения сеймов; на задний план отошли также проблемы внешней политики…»342. Растущий партикуляризм никак не мог способствовать дальнейшему продолжению военной революции. В итоге, как это ни парадоксально, остается только сожалеть, что Речь Посполитая благополучно вышла из целой серии войн, обрушившихся на нее во 2-й половине XVI – 1-й трети XVII в. В условиях, когда королевская власть еще не была ослаблена долгим противостоянием с магнатерией и своевольной шляхтой, а последние еще не успели в должной мере почувствовать вкус победы над короной, проигранная война могла стать катализатором серьезных преобразований. Однако этого не случилось. Государственный организм Речи Посполитой был еще силен, и даже рокош М. Зебжидовского 1606 г. не смог поколебать ее устои. Кризис не был разрешен, а только загнан внутрь, и наследство Сигизмунда III придется расхлебывать Владиславу IV и Яну-Казимиру.

Остановка в развитии случилась весьма некстати. В ходе очередной войны со Швецией в 1617–1629 гг. поляки с удивлением обнаружили, что за прошедшие после Кирхгольма годы шведы сильно изменились. Их король, Густав II Адольф, сделал правильные выводы из опыта предыдущих войн с поляками. Не имея возможности создать кавалерию, превосходящую по качествам польскую (все-таки конница – аристократический род войск, и к тому же весьма дорогостоящий, а Швецию никак нельзя назвать страной богатой и аристократической), Густав Адольф, как уже было отмечено выше, сделал ставку на всемерное наращивание огневой мощи, на дисциплину и не прогадал. Катастроф, подобной кирхгольмской, больше не повторялось. Напротив, в серии боев под Гневом с 22 августа по 12 октября 1626 г. поляки в лучшем случае оттесняли шведов на исходные позиции, но те отходили в полном порядке, отражая бурные атаки польско-литовской конницы сосредоточенным огнем мушкетеров и полковой артиллерии. В «правильном» же полевом сражении в мае 1627 г. под Тчевом (Диршау) польские гусары и казаки гетмана С. Конецпольского, атаковавшие в «старопольском» духе, так и не смогли опрокинуть шведскую пехоту, а шведская кавалерия, опираясь на поддержку собственной пехоты, практически на равных противостояла неприятельской. Правда, Густав Адольф не смог завершить войну блистательной победой из-за нехватки кавалерии, но и Конецпольский, вынужденный перейти к «малой», партизанской войне, «разменяться на мелочи», также не смог переломить неблагоприятный ход событий. Нерешительный исход войны соответствовал условиям компромиссного по своей сути Альтмаркского мира 1629 г. Кстати говоря, исход войны в целом был вполне предсказуем. Решительной победы не могла добиться ни одна из сторон, так как в Ливонии и Пруссии столкнулись две совершенно разных армии – «пехотная» и «кавалерийская». И если последняя, как было отмечено выше, стремилась к активным, «смелым, оживленным и замысловатым» маневрам, то последняя, напротив, вела войну осторожно, методично, избегая быстрых и опрометчивых маневров, «размеренным темпом менуэта (выделено нами. – П.В.)…»343. Итак, мазурка против менуэта!

Начало Смоленской войны 1632–1634 гг. и необходимость противостоять модернизированному при помощи присланных Густавом Адольфом советников русскому войску ускорили начало проведения давно назревших военных реформ. Первые попытки скорректировать структуру армии были сделаны еще в ходе войны со шведами. Так, если в 1626 г. польско-литовская армия в Пруссии имела на 2 тыс. польской пехоты 2,2 тыс. пехоты немецкой и 1 тыс. драгун, то на следующий год Конецпольский располагал уже 2600 польскими пехотинцами, 11 609 пехотинцами немецкими и 1152 драгунами. Одновременно удвоено было и количество рейтаров – до 2075 чел.344. Правда, все эти части были вербованы исключительно из иностранцев – немцев, англичан, шотландцев, в лучшем случае выходцев из Лифляндии, поляков и литовцев среди них не было. В том же 1626 г. корона располагала 3 региментами драгун, и все были вербованы из иностранцев – Джейкоба Бутлера, Винтера и В. Лесси345. Однако эти попытки после окончания войны не получили продолжения. Теперь же перед лицом серьезной угрозы с Востока новый король Владислав IV (1632–1648 гг.) рьяно взялся за создание полевой армии, реорганизованной с учетом опыта минувшей шведской войны.

Суть реформы, предпринятой Владиславом, заключалась не столько в том, чтобы набрать наемников – этот путь был уже неоднократно опробован, а в том, чтобы «иноземные» войска набирать теперь преимущественно из уроженцев Речи Посполитой. Таким образом, армия Речи Посполитой состояла теперь из двух основных компонентов. Первым было войско «иноземного» или «немецкого строя» (autorament cudzoziemski), набираемое чем дальше, тем больше, из поляков и литовцев, но обмундированного, снаряженного и обученного по последней европейской моде (а она, как известно, в то время диктовалась шведами и голландцами). К этому войску относились регименты «немецкой» пехоты, драгуны и рейтары (в Литве – конные аркебузиры). Вторым стало войско «национального» строя (autorament narodowy). К нему относились конные гусарские, казачьи, пятигорские и татарские хоругви и пешие гайдуки – польская пехота, снаряженная по-венгерски. И если в коннице «национальный» компонент продолжал преобладать, то в пехоте, наоборот, безусловное преимущество получил «немецкий».

Снаряженная и обученная по-новому армия Владислава IV, выступившая в 1633 г. на помощь осажденному Смоленску, насчитывала 11 6-ротных региментов (по 800–1200 порций в регименте) и 4 роты (по 100–200 порций) «немецкой» пехоты, 11 700 чел.; 8 рот гайдуков, т. е. пехоты польской (в сумме 1150 порций); драгун 2 роты (по 100 и 200 порций) и 6 региментов (по 6 и 2 роты, 200–650 порций в каждом), всего 2450 порций; 9 рот рейтаров (1700 коней, 25 % всей конницы), 3120 коней в гусарских хоругвях, 3480 в казацких и 780 в пятигорских – реально около 11 500 пехоты, 2200 драгун и 8100 чел. конницы346. К этим силам необходимо добавить еще и королевскую гвардию (регимент «немецкой» пехоты силой в 1200 порций, 2 роты гусар (260 коней), 2 хоругви казаков (240 коней), рота рейтаров (120 коней) и регимент драгун (300 порций) – всего с учетом «слепых» почтов около 1900 чел.)347. Правда, есть все основания полагать, что данный список не полный. «Штатное» расписание польско-литовской армии, выступившей на помощь осажденному Смоленску, включало в себя 24 гусарских (3220 коней), 12 казацких (3600 коней), 5 пятигорских (780 коней) хоругвей, 13 рейтарских рот (1700 коней), 2 регимента и 5 рот драгун (2250 порций), 10 региментов и 6 рот пехоты «немецкой» (10 700 порций) и 10 рот гайдуков (1750 порций) – всего 24 000 коней и порций, т. е. около 21 000 солдат и офицеров348. Но и при таком раскладе соотношение пехоты и кавалерии меняется незначительно.