Великая огнестрельная революция - Пенской Виталий Викторович (прочитать книгу .txt, .fb2) 📗

В истории польского оружия страница, описывающая события 1648 г., – одна из наиболее мрачных и трагичных. Восставшие казаки под началом Богдана Хмельницкого, поддержанного крымским ханом, нанесли подряд три жестоких поражения коронной армии – при Желтых Водах, Корсуни и Пилявцах. Эти поражения, по словам польских историков, «…продемонстрировали… отсутствие хороших полководцев, слабость армии (коронной. – П.В.) и несостоятельность шляхетского ополчения – «посполитого рушения» (выделено нами. – П.В.). Последний оплот обороны шляхетской республики оказался неспособен выполнить свою роль!)…»368. Дальнейший ход событий показал всю слабость политической системы Речи Посполитой, неспособной быстро отреагировать на внезапно возникшую опасность и принять необходимые контрмеры.

События развивались следующим образом. Троекратное поражение польской армии в 1648 г. привело к тому, что Речь Посполитая практически лишилась постоянной армии. Пытаясь разрешить проблему наращивания численности армии в условиях, когда королевская казна была пуста, а восстание на Украине ширилось подобно весеннему половодью, осенний сейм 1648 г. поспешил объявить о наборе так называемых «суплементового», «вспомогательного» войска, набирать и содержать которое должны были воеводства. Предполагалось собрать почти 16 тыс. коней и порций, однако процесс сбора этого войска, равно как и восстановления кварцяного, шел чрезвычайно медленно и вяло. В итоге новая катастрофа была неизбежна, и только умелая дипломатия канцлера Е. Оссолинского спасла нового короля Яна-Казимира и несколько тысяч его солдат вместе с осажденными под Збаражем 2 тыс. солдат под началом князя И. Вишневецкого от неминуемой гибели и татарского плена. Подписанный летом 1649 г. Збаражский договор ни в коем случае не удовлетворял шляхту и в особенности магнатов, терявших контроль над богатейшими украинскими землями, и новая война была неизбежна. Собранное с огромным трудом польское войско, насчитывавшее примерно 27,5 тыс. коронной армии и 30 тыс. посполитого рушения, сумело разгромить в июне 1651 г. восставших казаков, преданных татарами, под Берестечком. И снова исход битвы был решен не силой оружия, а дипломатией, а сама победа была упущена из-за того, что шляхта, не желавшая воевать, устроила после победы сеймик, а сил одного коронного войска было недостаточно для доведения войны до победного конца. Его слабость наглядно проявилась в следующем, 1652 г., когда под Батогом польская армия под началом гетмана М. Калиновского была наголову разбита казаками, хотя на первый взгляд она представляла собой грозную силу. В ее состав входили 8 гусарских хоругвей с 873 конями, 4 роты аркебузиров с 359 конями, 28 казацких хоругвей с 2732 конями, 2 регимента рейтаров с 850 конями и волошская хоругвь (92 коня) – итого 4906 коней; 3 регимента драгун с 1383 порциями, 4 регимента «иноземной» пехоты (4100 порций), 3 хоругви «польской» пехоты (466 порций) – всего 5949 порций, итого не более 10 тыс. солдат и офицеров369.

Однако и этих сил оказалось недостаточно, чтобы погасить пламя мятежа. Спасение страны требовало более серьезных усилий, но сейм и здесь не смог подняться над узкосословными интересами. Достаточно вспомнить, что в июне 1652 г., когда коронное войско было уничтожено казаками под Батогом, посол сейма Сицинский, действуя в интересах своего патрона, могущественного литовского магната Я. Радзивилла, использовал право liberum veto и прекратил работу сейма, который не смог уложиться в положенный шестинедельный срок. И это тогда, когда нужно было снова напрячь все силы для того, чтобы встретить новую угрозу со стороны Хмельницкого и татар! Продолжая и дальше политику ограничения сферы влияния королевской власти, в разгар войны сейм затеял реформу системы содержания армии. Формально эта реформа должна была способствовать созданию более мощной регулярной армии, но на деле еще более ухудшила ситуацию, поставив оборону страны, не говоря уже о территориальной экспансии, в полную зависимость от доброй воли сейма, согласия всех послов. Ярким примером тому может служить кампания 1654 г. в Литве. Армия Великого княжества Литовского под началом гетмана Я. Радзивилла насчитывала по штатам 3 гусарских, 26 казацких, 9 татарских, 7 рейтарских и 11 драгунских хоругвей, 2 регимента и 6 рот немецкой и 7 рот польской пехоты (!) – всего 11 211 коней и порций, реально не более 10 тыс. солдат, причем в поле гетман мог располагать не более чем 8 тыс. всадников – прочие стояли по гарнизонам370. И это при том, что неизбежность войны с Россией была очевидна еще в 1653 г.!

Однако вернемся к реформе, суть которой заключалась в том, что на смену кварцяному войску, источник содержания которого был четко определен и в известной степени был независим от воли сейма, пришло так называемое «компутовое» войско (wojsko komputowe). Штат-«компут» (т. е. количество коней и порций и, соответственно, необходимые финансовые средства) этого войска определялся сеймом, причем раздельно для короны и Литвы. Коронная всегда составляла основу армии Речи Посполитой, превосходя численность литовского «компута» в 1,5–2,5 раза. Так, в 1655 г. штаты коронной армии составляли 18,3 тыс. коней и порций, тогда как Литве было выделено 12 тыс., а в 1683 г., когда Ян Собеский собирался в поход на помощь осажденной Вене, сейм выделил средства на содержание 36-тыс. армии в короне и 12-тыс. в Литве..

При анализе данных нетрудно заметить, что характерного, присущего западноевропейским армиям постоянного прироста численности здесь мы не наблюдаем. Во время войны Речь Посполитая еще могла выставить значительные военные контингенты – как, например, в 1659 г., когда коронный и литовский компоненты вкупе с лановой пехотой включали в себя ~ 60 тыс. ставок, в строю примерно 54 тыс. чел. пехоты и конницы, причем пехота составляла почти половину армии (в коронной армии, к примеру, 48,7 % – 19 657 ставок при 20 648 ставок в коннице)372. Однако такое напряжение, требовавшее огромных расходов на содержание такой армии, оказалось непосильным для шляхетской республики. В периоды активных военных действий военный бюджет короны вырастал до 4,5–5,5 млн. злотых (в 1659 г. – даже до 6,8 млн. злотых), что составляло до 90 % всего государственного бюджета. Еще 2,5 млн. злотых уходило на содержание литовского войска. К концу же XVII в. из-за инфляции и девальвации злотого размеры военных расходов еще более выросли – при штате в 50 тыс. коней и порций (45 тыс. солдат и офицеров) они легко достигали 11,5–12 млн. злотых373. Как говорили римляне, на которых так любили ссылаться польско-литовские писатели и публицисты, «pecunia nervus belli» (деньги – нерв войны), и именно этот нерв оказался у Речи Посполитой слабее, чем у ее соседей. Для сравнения можно привести данные о государственном бюджете Швеции, страны, намного более бедной и скудной, но, однако, сумевшей резко увеличить свои доходы и направить большую их часть на содержание постоянно растущей регулярной армии. В 1613 г. ее доходы составили 0,6 млн. талеров, в 1620 г. – 1,2 млн. талеров, 1630 г. – 2 млн. талеров и в 1632 г. – 3,189 млн. талеров, что в пересчете на польские злотые составляло соответственно 1,8; 3,6; 6 и 9,567 млн. злотых. Если предположить, что шведская корона также будет направлять на содержание армии до 90 % своих доходов и при стоимости содержания 12 тыс. воинского контингента в 73 тыс. рейхсталеров в месяц, то получается, что уже в начале 30-х гг. XVII в. Швеция могла выставить до 100 тыс. и даже более солдат и офицеров, т. е. вдвое больше, чем могла позволить себе Речь Посполитая! Так оно и произошло на самом деле – армия Густава Адольфа в 1628 г. составляла 50 тыс. солдат и офицеров, в 1630 г. – 70 тыс., а в 1632 г. – уже 147 тыс.374.

Для Речи Посполитой с ее постоянно слабеющей центральной властью поддерживать такие темпы гонки вооружений оказалось непосильной ношей. Вопреки тому, что общей тенденцией развития военного дела с конца XVI в. были его стремительная профессионализация и постепенный, явочным порядком, переход к регулярным армиям, численность которых, как было показано выше, возрастала по мере приближения к концу столетия, Польско-литовское государство не смогло сохранить набранные ранее темпы. Угроза войны и в особенности вторжения неприятеля вынуждала сейм, скрепя зубы, выделять деньги на развертывание полевой армии. Однако, как только угроза спадала, армия большей частью распускалась до очередной тревоги, а потом все повторялось снова и снова. В итоге, как отмечал Й. Виммер, до самого конца XVIII в. уровень военного напряжения середины 1659 г. Польско-литовскому государству не удалось не то что превзойти, но даже вплотную приблизиться к нему375. И даже в 1702 г., когда Северная война была в самом разгаре, армия Речи Посполитой имела в строю около 18,7 тыс. солдат и офицеров – даже Пруссия, бывшая еще не так давно вассалом Польши, держала под знаменами 29,5 тыс. солдат и офицеров376. А ведь ресурсы Пруссии и Речи Посполитой были несопоставимы! Таким образом, один из главных признаков военной революции, медленный, но неуклонный рост численности армии, которая окончательно превратилась в регулярную и постоянную, в Польско-литовском государстве во 2-й половине XVII – начале XVIII в., в отличие от предыдущего периода, уже не прослеживается. Кстати говоря, практика экономии, неуклонно проводившаяся в жизнь сеймом, препятствовала и завершению процесса превращения польско-литовской армии в настоящую постоянную, регулярную армию. О каком регулярном обучении, сколачивании частей, обучении солдат и офицеров слаженным совместным действиям можно говорить, когда с началом очередной кампании скадрированные роты и хоругви пополняются пусть и опытными профессиональными солдатами-наемниками, но не сработавшихся с ветеранами!