Великая огнестрельная революция - Пенской Виталий Викторович (прочитать книгу .txt, .fb2) 📗

Однако по мере приближения конца XVI столетия консервативность, архаичность старой доброй дерево-земляной в своей основе русской фортификации становились все более очевидными. На это обстоятельство неоднократно указывали иностранные наблюдатели. Так, иезуит А. Поссевино, человек весьма наблюдательный, отмечал, что хотя «…крепости и укрепления, существующие в настоящее время у московитов, довольно значительно отличаются от тех, что были в прежние времена…», тем не менее «…у них нет вынесенных вперед укреплений, которые бы отвечали предъявляемым к ним требованиям (что так свойственно нынешнему и прошлому веку) (выделено нами. – П.В.)…»653.

Уязвимость обычных дерево-земляных русских крепостей выявилась еще в 1-й половине XVI в. Так, в 1535 г. литовский коронный гетман Я. Тарновский довольно быстро взял крепость Стародуб, применив до того неизвестный русским способ ускоренной атаки крепости. Под прикрытием мощной артиллерийской канонады литовские саперы провели под валы Стародуба мины и проделали бреши, через которые литовские войска и ворвались в город. Летописец, рассказывая об осаде Стародуба, писал, что литовские воинские люди «…пришли к Стародубу месяца со всем королевом нарядом, с пушками и с пищалми, и прибылных людей с ним много иных земель король наймовал, желнер и пушкарей и пищалников, а с ними и подкопщикы. И начаша Литовские люди приступати к городу со всех сторон и начаша бити ис пушек и ис пищалей; а з города воевода князь Федор Овчина против велел стреляти из пушек же и ис пищалей и битися с ними з города крепко; а того лукавства подкопывания не познали, что наперед того в наших странах не бывало подкопывания (выделено нами. – П.В.). Воеводы же Литовские, оступив град, да стали за турами близко города, да и подкопывалися, и город зажгли и взяли…»654.

Однако надлежащих выводов из этого поражения сделано не было, и на завершающем этапе Ливонской войны ряд крупных русских крепостей на Западе, к примеру, Полоцк, быстро пали под ударами польско-литовских войск под командованием короля Речи Посполитой Стефана Батория. Более того, даже в 1597 г. при строительстве нового Смоленского кремля знаменитый русский городовой мастер Федор Конь применил прежнюю, достаточно старомодную крепостную ограду из башен и стен, и, хотя на постройку крепости ушло огромное количество средств и материалов, затрачен был колоссальный труд, Смоленский кремль морально устарел уже в момент своего рождения. Несоответствие требованиям времени основных приемов фортификации, несмотря на то, что, как правило, русские крепости того времени снабжались многочисленной артиллерией, неизбежно вело к тому, что вся тяжесть их обороны ложилась на плечи защитников.

Лишь к концу столетия появляются первые признаки того, что идеи trace italienne, пусть и в своеобразной форме, начинают проникать в Россию и закрепляться на русской почве. Так, из описания дополнительных укреплений, спешно возведенных псковичами накануне предпринятой королем Речи Посполитой С. Баторием попытки взять город, следует, что перед нами прообраз будущей бастионной системы: «К этой стене, ко времени Великих Лук и Полоцка, московский царь добавил другую с внутренней стороны, наложив в промежутке между двумя рядами бревен, которыми она держалась, громадное количество земли. Со всех сторон имеются очень крепкие башни, сделанные из того же камня; и так как башни прежней постройки недостаточно были равны между собою и вследствие того не прикрывали себя взаимно от пушечных выстрелов, направленных от одной к другой, то, поставив с углов тех новые стены и покрыв их весьма толстым дерном, и разместив по ним окна, он устроил так, что они находились на равном друг от друга расстоянии; у тех же башен, которые казались частью слишком тесными, частью слишком непрочными для того, чтобы могли выдержать выстрелы от более тяжелых орудий, с внутренней стороны на удобных местах расставил в промежутках другие башни также деревянные, сделанные с великим тщанием из самых крепких бревен, и снабдил их достаточным количеством больших пушек…»655.

Правда, подчеркнем это еще раз, возможно, невнимание русских к новой моде в искусстве возведения крепостей было связано с особенностями восточноевропейского ТВД и тех противников, с которыми приходилось здесь иметь дело русским воеводам. Это своеобразие способствовало появлению на свет еще целого ряда характерных для русского военного дела и искусства черт, которые отличали его от западноевропейского.

Прежде всего это касается соотношения пехоты и конницы. По мнению сторонников классической версии военной революции, именно преобладание пехоты над конницей как раз и составляет одну из наиболее характерных ее черт. Между тем в России конца XV – начала XVII в. этого мы как раз и не наблюдаем. Легкая иррегулярная поместная конница, дополняемая отрядами вассальных московским государям татарских князей, на протяжении всего этого периода составляет ядро московского войска. Не пехота, а конница являлась подлинной «царицей полей» в Восточной Европе. Польско-литовский пример это наглядно продемонстрировал, а русский еще раз подтвердил. Конечно, в отсутствии точных цифр невозможно точно отследить, каков был удельный вес конницы в русском войске XVI в., но в том, что она преобладала, сомнений нет. Так, согласно сохранившимся буквально чудом сведениям о Полоцком походе Ивана Грозного зимой 1562/1563 гг. армия первого русского царя включала в себя 17,5 тыс. дворян и детей боярских и примерно 30–35 тыс. их послужильцев, 5,5 тыс. татар, мордвы и черемисов, 6 тыс. казаков, 1,1 тыс. даточных, 5 тыс. стрельцов – т. е. из 70–75 тыс. «сабель и пищалей» на долю первых приходилось по меньшей мере 70 %, а то и более. Примерно такая же картина наблюдалась и спустя сорок лет, когда Борис Годунов направил большую рать против самозванца.

Это подтверждают также сведения, сообщаемые «Московским летописцем» и Дж. Флетчером, которые, по нашему мнению, являются вольным пересказом составленной в Разрядном приказе в 70-х гг. XVI в. росписи всех вооруженных сил Российского государства. Согласно их информации, доля конницы в русской рати составляла от 2/3 до 4/5 от общей численности всего войска656. Но может ли это служить признаком отсталости, архаичности русского военного дела в сравнении с западноевропейским, где, как уже было отмечено выше, пехота численно преобладала над конницей, и чем дальше, тем больше? Безусловно, нет, ибо численное преобладание конницы над пехотой на восточноевропейском ТВД было жизненно необходимо – пехота, тем более такая, как швейцарцы или ландскнехты, была здесь практически бесполезна. Ни уйти от татар, ни вступить с ними в бой, если они этого не хотят, она была неспособна.

Точно так же необычно и по-варварски, с точки зрения просвещенных европейцев, выглядела и тактика русской конницы. Ее характерные черты были обусловлены целым комплексом объективных причин.

Прежде всего это объяснялось тем, что на протяжении практически всего XVI в. главным противником русских были татары, в особенности крымские. Начиная с 1521 г., когда они совершили первый большой набег на земли Российского государства, борьба с опасностью со стороны Крымского ханства стала предметом непрекращающейся заботы и головной боли московского правительства. Защищенные от ответных походов русских ратей огромным, в несколько сот километров пространством абсолютно безжизненной и девственной степи (пресловутого Дикого поля), крымские татары чувствовали себя в полной безопасности. Они могли свободно выбирать время и место для совершения очередного набега на русские земли. В середине XVI в. крымский хан легко мог выставить в поход на Россию или Литву, в случае необходимости, до 30 и более тыс. легковооруженных всадников, главным оружием которых была внезапность, хитрость и скорость657.

«…Кружась около границы подобно тому, как летают дикие гуси, – писал Дж. Флетчер, – захватывая по дороге все и стремясь туда, где видят добычу…» – татары наносили колоссальный урон Русской земле658. Достаточно сказать, что, к примеру, в царствование (не правление – !) Ивана IV Московии пришлось выдержать 12 больших походов одних только крымских татар – в 1552, 1555, 1558, 1562, 1563, 1564, 1565, 1568, 1570, 1571, 1572, 1573 гг.659. Даже если учесть, что это был период едва ли не наибольшего давления Крыма на Москву, все равно хронология походов впечатляет. И это если не считать более мелких набегов, предпринимаемых на свой страх и риск небольшими татарскими отрядами ради захвата пленников и иной добычи! И если мы посмотрим на записи в разрядных книгах, то сразу же обратим внимание, что ежегодно с началом весны полки поместной конницы выступали на «Берег», занимая оборону по левому, северному берегу Оки, и стояли там в ожидании татарских набегов до первых снегов. Как писал С. Герберштейн, московский великий князь «…ежегодно по обычаю ставит караулы в местностях около Танаиса и Оки числом двадцать тысяч для обуздания набегов и грабежей со сторон «перекопских» татар»660.