Перестройка и новое мышление - Горбачев Михаил Сергеевич (читать книги полные txt) 📗
Проявленный здесь догматизм стимулировал затратный характер нашей экономики, который набрал мощную силу инерции и удерживался до середины 80-х годов. Здесь — корни пресловутого «валового подхода», на который до недавнего времени была ориентирована наша экономика.
В этих условиях сложилось предубежденное отношение к роли товарно-денежных отношений и закона стоимости при социализме, а нередко они прямо противопоставлялись социализму как нечто чужеродное. Все это сочеталось с недооценкой хозрасчета, порождало произвол в ценообразовании, невнимание к денежному обращению.
Крайне негативно в новых условиях начала сказываться и узость демократических основ сложившейся системы управления. В ней мало оставалось места для ленинской идеи самоуправления трудящихся. Общественная собственность постепенно как бы отгораживалась от ее истинного владельца — трудящихся. Она нередко раздиралась ведомственностью и местничеством, становилась как бы «ничейной», бесплатной, лишенной реального хозяина. Начало все более проявляться отчуждение человека от всенародного достояния, отсутствие сопряженности общественного интереса с личным интересом труженика. В этом — коренной порок случившегося: сложившаяся в прошлом система хозяйствования на новом этапе из фактора развития социализма становилась тормозом его продвижения вперед.
Если же говорить о политической стороне механизма торможения, то нельзя не заметить, что возникла парадоксальная ситуация, когда образованный, талантливый, верный социалистическому строю народ не мог в полную силу использовать возможности, заложенные в социализме, свое право реально участвовать в управлении государственными делами. Конечно, рабочие, крестьяне, интеллигенция всегда были представлены во всех органах власти и управления, но далеко не всегда они вовлекались в разработку и принятие решений в той степени, в какой нуждается здоровое развитие социалистического общества. Массы были подготовлены для более активного политического творчества, а простора для него не было, хотя социализм растет и крепнет как раз тем, что втягивает все большую массу людей в активную политику.
Механизм торможения в экономике со всеми его социальными, идеологическими последствиями привел к бюрократизации общественных структур и к «расширенному воспроизводству» на всех уровнях бюрократической прослойки, которая приобрела непомерное влияние во всей государственной, административной и даже общественной жизни.
Не приходится говорить, что в этих условиях богатство ленинских идей об управлении и самоуправлении, хозрасчете, увязке общественных и личных интересов не получало должного применения и развития. И это только один пример закостенелости общественной мысли, оторванности ее от реальных жизненных потребностей.
Перестройка поставила новые задачи и перед политической практикой, и перед нашей общественной мыслью. Покончить с окостенелостью общественной науки, дать ей широкий простор, окончательно преодолеть последствия той монополии на теорию, которая была характерна для периода культа личности, когда формы развития советского общества, сложившиеся в экстремальных условиях, были превращены авторитетом Сталина в абсолют, рассматривались как единственно возможные для социализма.
Предстоит осуществить крутой поворот в общественно-политической мысли. И здесь мы должны учиться у Ленина. Он обладал редчайшим качеством вовремя почувствовать назревание глубинных перемен, переоценки ценностей, пересмотра теоретических установок и политических лозунгов.
Вот ярчайший пример. В апреле 1917 года, вернувшись в Россию, Ленин за короткий срок точно оценил ситуацию, тенденции и возможности развития страны после Февральской революции. И не только безошибочно определил единственно возможную тактику деятельности партии и Советов, но выдвинул стратегическую задачу — готовить партию и массы к социалистической революции. Иначе можно было потерять и завоеванное в результате свержения царизма. Даже для многих опытных большевиков такой поворот оказался неожиданным. Вот такой диалектике политического мышления мы учимся, осуществляя перестройку.
И тогда, и потом не раз бывало, что партия не сразу осваивалась с новыми идеями. Бывало трудно, подчас проявляли непонимание даже самые преданные делу революции люди. Но Ленин и его соратники умели убеждать, разъяснять, не раз и не два возвращаться к одному и тому же вопросу, зажигать энергией, привлекать на свою сторону колеблющихся и сомневающихся. Бывало и самому Ленину очень трудно. Однажды с горечью он написал в письме: «Вот она, судьба моя. Одна боевая кампания за другой — против политических глупостей, пошлостей, оппортунизма и т. д.
Это с 1893 года. И ненависть пошляков из-за этого. Ну, а я все же не променял бы сей судьбы на „мир“ с пошляками» [1].
Мне уже приходилось не раз говорить, ссылаясь на Ленина, что, если браться за частные вопросы, не уяснив общего, будешь все время натыкаться на это общее. Исходя из этого, мы с самого начала перестройки, в том числе и на июньском Пленуме ЦК КПСС 1987 года, первостепенное значение придавали концептуальному подходу. Конечно, стремились и к тому, чтобы было поменьше хаоса и в методах. Для того чтобы добиться чего-то существенного, вовсе не обязательно сначала перевернуть все с ног на голову, а потом исправлять ошибки.
Новые задачи приходится решать без «готовых рецептов». Нет таких рецептов и сегодня. Обществоведы не предложили пока ничего цельного. Политэкономия социализма застряла на привычных понятиях, оказалась не в ладах с диалектикой жизни. Отстают от потребностей общественной практики философия и социология. Основательная перестройка предстоит исторической науке.
XXVII съезд КПСС, пленумы ЦК открыли простор для творческой мысли, сами придали мощный стимул ее развитию. Без революционной теории не может быть и революционного движения — это марксистское положение звучит сегодня, как никогда, актуально.
Перестройка — многозначное, чрезвычайно емкое слово. Но если из многих его возможных синонимов выбрать ключевой, ближе всего выражающий саму его суть, то можно сказать так: перестройка — это революция. Решительное ускорение социально-экономического и духовного развития советского общества предполагает радикальные перемены на пути к качественно новому состоянию. И это, безусловно, революционная задача.
Думается, у нас были все основания заявить на январском Пленуме 1987 года: по глубинной сути, по большевистской дерзости, по гуманистической социальной направленности нынешний курс является прямым продолжением великих свершений, начатых ленинской партией в Октябрьские дни 1917 года. И не просто продолжением, но и развитием, углублением основных идей революции. Мы должны придать историческому импульсу своей революции новый динамизм, двинуть дальше все то, что было заложено ею в обществе.
Конечно же, перестройку мы не равняем с Октябрем — событием переломным в тысячелетней истории нашей Родины и не знающим себе подобных по силе воздействия на развитие человечества.
И все же почему на 70-м году Октября мы говорим о новой революции?
Можно подойти к ответу на этот вопрос с помощью исторических аналогий. Ленин в свое время подметил, что в стране классической буржуазной революции, во Франции, после ее Великой революции 1789–1794 годов потребовалось еще три революции (1830, 1848 и 1871 годов), чтобы довести до конца начатое ею дело. То же можно сказать и об Англии, где после кромвелевской революции 1649 года имела место «славная революция» 1688–1689 годов, а потом еще оказалась необходимой реформа 1832 года, окончательно утвердившая новый класс — буржуазию — у власти. В Германии были две буржуазно-демократические революции (1848 и 1919 годов), а между ними — крутые реформы 60-х годов, которые Бисмарк проводил «железом и кровью».
«Таких революций, — писал Ленин, — которые, завоевав, можно положить в карман и почить на лаврах, в истории не бывало [2]». Почему же социализм, который призван осуществить еще более глубокие, чем капитализм, экономические, социально-политические и духовные перемены в обществе, не должен пройти несколько революционных перевалов, чтобы выявить все свои потенции и окончательно откристаллизоваться как принципиально новая формация? Ленин не раз повторял такую мысль: социализм будет складываться из многих попыток. Каждая попытка будет в известном смысле односторонней, в каждой будет своя специфика. И это относится ко всем странам.