Страна сосны и оливы - Шамир Исраэль (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Так, Ленин был дворянином, но боролся против дворянства. Не против потомков дворян, но против тех, кто хочет сохранить былые привилегии. Христос воплотился в царском роду потомков Авраама и царя Давида. Иудеи ждали Мессию, который возвысит их. Но Иисус хотел приобщить к спасению все человечество, не только иудеев. На что похож этот рассказ? Рос в царском дому принц, сын женщины из маленького племени, и ждало это племя, когда он, наконец, вырастет и возвысится, и возвысит все племя. Он вырос, набрался ума, и возвысил всех своих подданных, а не только маленькое племя. Так Александр Великий, которого упрекали македонские солдаты в том, что он приблизил к себе покоренных персов, отвечал: «Я приблизил вас всех».
Иногда иудейские критики христианства говорят, что иудеи не могли признать Иисуса – Христом, потому что Мессии не суждено умереть. Другие говорят, что для иудеев неприемлем человеческий облик Сына Божьего. Но на многих автобусах в Израиле висит огромная фотография старого еврея с надписью «Да здравствует наш Царь Мессия и Спаситель». Это – не Иисус, но Любавичский Ребе, раввин, живший в Нью Йорке и скончавшийся несколько лет назад. Ни его смерть, ни «человеческий облик» не помешали его ученикам считать его Мессией – Христом. Прочие иудеи относятся к плакатам с полным безразличием, потому, что Любавичский Ребе не пытался перешагнуть грань между евреем и не-евреем. Именно это, а не многочисленные мнимые доводы, разделило иудеев и христиан.
Нас, современных потомков иудеев, не обязывает ни вина, ни ненависть прошлого. Мы можем сами выбирать себе путь. Для сравнения заметим, что иудаизм – своеобразная форма старообрядчества, и некоторые толки старообрядцев именуют «обычных» православных людей – служителями Сатаны.
Иногда называют христианство синтезом древнееврейского монотеизма и ближневосточного культа Таммуза-Адониса, умерщвленного и воскресающего бога. В некоторой степени мне это представляется верным – как в храмовом иудаизме можно ощутить влияние местного культа Ваала. Но в католическом и православном христианстве с его культом Богородицы ощущается и влияние другого местного культа – богини Астарты – Дианы. Дева и Мать, она сочетает многогрудую Диану Эфесскую и Деву-охотницу. Протестанты, отказавшиеся от почитания Девы, способствовали созданию жестокого мира и разрушению природы. Ведь в культе Астарты-Ашторет, когда-то процветавшем в Палестине, был силен позитивный, жизнеутверждающий элемент. Поэт-хананеец Иоханан Ратош поклонялся крепкобедрой богине плодородия в своих стихах – как Гейне поклонялся Венере Милосской. История религии еще не окончена, и поэтому не исключено, что раньше или позже почитание Девы и Матери поможет человечеству возродиться в более зеленой, более крестьянской среде.
Выход из узких пределов иудаизма на просторы мировой сцены был завершен св. Павлом, а начат в приятном городе на берегу моря, в древней Яффе, в которой св. Петр отказался от былых колебаний и обратился с проповедью к язычникам.
ГЛАВА XXXIII. ДЕВА И ДРАКОН
По Яффе круто прошелся 1948 год. Этот самый большой и самый развитый арабский город подмандатной Палестины должен был стать по плану ООН арабским анклавом, ближневосточным “вольным городом Данцигом”, последней Гранадой на Побережье. Но бойцы Эцеля решили по-своему, и атаковали город еще до ухода англичан. Англичане смогли только задержать падение Яффы до конца мандата. Тем временем относительно богатые и грамотные палестинцы бежали от артобстрела и попали – кто в Бейрут, кто в Америку, кто в лагеря беженцев, где их дети, возможно, бросают камнями в машины нынешних обитателей Яффы. Осталась арабская беднота, которой бежать было незачем и терять нечего. В пустые дома вселили еврейских беженцев из-за моря – тоже бедных, восточных и бездомных. Яффа стала диким местом, где процветали проституция, наркотики, бандитизм.
Затем “израильтяне” заметили шарм Яффы, роскошь ее особняков, живописность ее руин, выселили восточных евреев и арабов в новые микрорайоны и отстроили “Старую Яффу” – аккуратный городок коммерческих художников и антикваров, дорогой и эксклюзивный.
За спиной Старой Яффы остались восточные евреи вперемешку с арабами. Они не пропали в живительной атмосфере Побережья. Многие устроились, открыли гаражи и забегаловки, создали этос болгарской Яффы с «бурекасами», балканскими пирожками с творогом. Трудно понять, какие рестораны принадлежат арабам, а какие – евреям: и в тех, и в других работают арабы, в основном – беженцы из Газы, создавшие новую палестинскую колонию в Яффе. Рыбные рестораны Яффы просты и народны – подают мелкие сардинки, жареных в масле кальмаров, печеную кефаль. Упор на простоту – бумажные одноразовые скатерти на столах из формаики, решетка с угольями под открытым небом, сносные цены.
К югу от Старой Яффы прошлись бульдозеры победителей 1948 года, а на руинах у моря была устроена городская свалка. Там, где остановились бульдозеры, между свалкой на берегу моря и дорогой на Бат Ям, начинается “арабская Яффа” – районы Аджами и Джабалие. И в этих местах поселились менее признанные и более богемные европейские евреи. Они неплохо уживаются со своими арабскими соседями. В “арабской Яффе” рядом с дорогими особняками стоят ветхие трущобы, бегают бесштанные дети, проезжают в “кадиллаках” торговцы наркотиками – знакомый левантийский коктейль. Поселившихся здесь европейских евреев утешают размеры квартир и домов, высокие потолки, обнесенные белыми стенами патио и ветер с моря. Некоторые из них отказываются покупать свои дома, пока где-то обретаются их законные хозяева, и живут в них, как защищенные законом жильцы – редкая в наши дни щепетильность,
Безлюдье – состояние временное. В “арабской Яффе” можно понять, что происходило в Палестине после того, как ассирийцы разорили Израиль, а вавилоняне разрушили Иудею. Богатые и грамотные бежали, но их место заняли палестинцы из Назарета и галилейских деревень, нелегально живущие беженцы из Газы, дети уцелевшей бедноты. Сливки были сняты, корни обрублены, – практически, эти районы – самый северный лагерь беженцев в Филистии. Но и на этой скудной почве снова расцветает жизнь. Из арабских деревень, издалека, привозят продукты на маленький рынок Аджами, в субботу по утрам несется запах свежего фалафеля, магнитофонный муэззин зовет к молитве с минарета, скауты святого Георгия ходят с барабаном по улицам, по воскресеньям звонят колокола несчетных церквей, арабские женщины сидят на дороге, судачат и лущат семечки, рыбаки идут с уловом в рыбные рестораны для тель авивцев, французский посол возвращается в свою резиденцию, киношники снимают сцены из бейрутской жизни, ходят европейские художники в галабиях и с сигаретой за ухом. Жить с палестинцами в Аджами легче, чем с марокканцами в Мусраре, да и менее опасно. Аджами – не Эн Синия, местные палестинцы не похожи на коренных жителей Нагорья, у них другие обычаи, не найдешь у них ни широких лепешек, ни мансафа, ни памяти о прадедовском винограднике. Это, скорее, тень Эн Синии, являющаяся нам, как тень отца Гамлета в Первом акте.
Яффа находится в тени и под боком веселого жовиального Тель Авива, родича Одессы, этой подлинной столицы Израиля, города реального, не выдуманного, возникшего на пустом месте, не интересующегося Нагорьем, Эн Синией и прочим бредом, города торгующего, учащегося, развлекающегося, работающего, простирающегося от Герцлии и Петах Тиквы до Реховота, где смуглые девушки гуляют по улице Дизенгоф в таких одеждах, что в горах их бы съели живьем, где золотые кудряшки склоняются над книгой Киркегора в кафе, – нашей Аккры, города, который не пропал бы и в объединенной Палестине от пустыни до моря, города, который мы до сих пор не упоминали и больше не будем, потому что он заслуживает другой, совсем другой книги (телефонной?).
Для путника, прибывающего из Тель Авива, Яффа начинается с часовой башни, построенной в честь султана Абдул Хамида II в начале века на месте старых стен города, срытых в конце прошлого века. К востоку от башни – яффская барахолка, восточный базар, который, по мнению знатоков, дешевле иерусалимского.
