Русские понты: бесхитростные и бессовестные - Макфадьен Дэвид (читать книги онлайн .TXT) 📗

Недавно в одну газету пришли письменные жалобы на операцию отделения ГИБДД РФ с обещающим названием «Стекло чистое». Цель — искоренить распространенную причину бесчисленных дорожных ЧП: грязь или слишком сильно тонированные стекла машин. Операция заключалась в проверке таких стекол или перепачканных тачек и выписывании ужасающих штрафов. Короче: надо было как-то гарантировать порядок и чистоту по всем дорогам — навсегда и сразу. «Проверить ход операции было проще простого: одна хорошо затонированная машина, явно нарушавшая своим видом все правила, полный бак бензина, деньги на штраф и пять часов. Именно столько времени было потрачено на поиски хотя бы одного поста ДПС, где бы удосужились заметить противозаконную тонировку… Однако наш автомобиль беспрепятственно колесил мимо стационарных постов ГИБДД. Автоинспекторы только равнодушно скользили глазами по корпусу машины. Пять часов автомобиль с тонированными стеклами, в котором сидел корреспондент “НИ”, кружил по МКАДу. После этой поездки был сделан неожиданный вывод: “неправильная” машина никому не была нужна». [47]Тем не менее всем надо было важничать. И делать вид.

Пример нелепый, почти из области комедии, но возьмем более серьезный образец — телесериал «Марш Турецкого». Время от времени героя (Александра Домогарова) зрители обвиняют в чванстве, т. е. он постоянно важничает и — что особенно неприятно — отождествляет государственное влияние со своей сексапильностью: «Люби меня, детка, я крутой чинуша». Когда статус прокуратура считается оправданием или поводом для близких отношений — либо для крепкой мужской компании, либо для страстишки, то некоторые зрители начинают сильно волноваться. Чиновничья показуха Турецкого навязывается публике якобы романтическими способами, порой напоминающими некую сексуальную патриархальность. Милиционерам желательно действовать внутри общества в качестве его равноправных членов, а не свысока, используя чужое, «столичное» влияние. К этому коктейлю можно добавить, конечно, и прирожденный русский фатализм по поводу человеческих способностей: самооценка у Турецкого просто слишком высокая. «Я мужик, я всё могу»… А (откликается народ перед теликом) «на самом деле ни фига не так!»

Поэтому самые популярные детективные сериалы по-другому рисуют образ государственных работников. В самых популярных фильмах у героев наблюдается мало чванства. Они отличаются другими качествами: иронией («Каменская»), скромностью («Участок»), юмором («Агентство НЛО»), научной фантастикой («Контора») или полным, безысходным фатализмом («Хиромант»). А с Турецким таких рисков или сомнений вообще нет. Понтуется. Безуспешно.

Турецкий уверен, что ни друзья, ни враги, ни любимые женщины, ни опасность от него никуда не денутся. Вот красивая девушка сбивчиво и невнятно пытается объяснить, что чувствует смертельную опасность. А Турецкий холодно требует фактов и готов запросто уйти, оставив человека на произвол судьбы, пока факты не появятся. Неудивительно, что в завязавшейся перестрелке с нагрянувшими убийцами Турецкий даже не сразу замечает, что девушку уже застрелили. [48]

Аудитория уже выразила озадаченность его «чуть ли не советской официозностью». То, что актер с такой красивой внешностью вобрал в себя непреклонную уверенность всего государственного аппарата, изменило эту привлекательность в худшую сторону. Если понту свойственны элементы риска, сомнений и беспокойства (за тонким потемкинским фасадом), то чванство уже лишено всяческого колебания или смятения. Чванный тип, считая себя полномочным представителем государственной власти, как сама власть, представлен везде. Он просто есть. Вот и все. Какой-нибудь более чванливый Потемкин не бегал бы по сырым южным полям, догоняя императрицу. Не беспокоясь, что красивая хрупкая иллюзия будет воспринята неправильно, он просто доложил бы: «Нате, Катя! Вот село — очевидное доказательство высокой населенности».

Президент Путин не раз говорил о вредном влиянии такого мировоззрения в политической сфере. Например, в мае 2007 года: «Давайте говорить открыто на основе взаимного партнерства без всякого чванства». [49]В процессе споров по делу Литвиненко русские власти единогласно обвинили британских политиков в том же нехорошем качестве, приписывая им чрезмерность амбиций. [50]

Чванство, будучи свойственным маленькому человеку, наделенному большой властью, подразумевает иерархию. Хотя понт тоже вызван осознанием недостаточности собственного статуса, его основной комплекс можно определить как «“Я” стою против “бог знает чего”». Это не противоположение: бедный понтярщик понятия не имеет, где он находится. Он вошел в совсем непонятную ситуацию или время. По сравнению с ним чванный мужик имеет очень даже четкое представление о мире как о вертикали власти, так сказать. Оно заключается в разных ступеньках, подъемах, повышениях и т. п. Каждый уровень обусловливает соответствующую философию: эти убеждения отражают взаимоотношения между собственным представлением о себе и материальным и статусным благополучием. Те же отношения выражаются не только внешне, но и внутренне — с какими моральными принципами (или их отсутствием) человек ассимилируется с окружающим его миром. Где на общественной лестнице чванливому будет хорошо?

Итак, на глубине 20 000 лье под прожиточным минимумом просматриваются следующие уровни в соответствии с социальным, эмоциональным и финансовым состоянием. Тут речь идет об уровне дохода на одного члена семьи в месяц. На дне преобладает «безысходная обреченность на вымирание от голода и необеспеченность жизни». Доход менее $23–30. Следующий этап: «Полное скотство, жизнь впроголодь, апатия. Безнадежность — уровень, обеспечивающий лишь элементарные животные, биологические потребности ($30–38)». Только когда достигаем $40, взгляд на жизнь годится для «среднего или умеренного скотства». [51]

Ближе к вершине находим интересующее нас миропонимание. Умеренное чванство ($1665–2602) находится на одну ступеньку ниже «ненасытной пресыщенности». Другими словами, надменность формируется отходом от противного, от нежеланного скотства. Такое представление о себе строится на отсутствии некоторых мерзких черт, но это сильно отличается от революционной значительности «того ничего», что мы видим в понте. Любитель чванства прямо идентифицирует себя с конкретным объектом желания: с положением другого человека, хладнокровно сидящего над его головой в давно знакомой иерархии.

Порой этот представитель ненасытности, якобы стремящийся ко всему — к последнему, окончательному объекту желания, постепенно соображает, что абсолютного счастья нет. Овладеть абсолютно всем миром, строго говоря, невозможно, так как ты являешься частью его. Каждое приобретение вызывает одинаковое осознание: «Маловато». Он обнаруживает эти слабости и потом атакует себя. Приняв как можно больше «в себя» и захватив как можно больше власти или статуса у мира и лишь затем поняв, что самой большой шишкой он никогда не будет, вскоре он наполняется ненавистью к себе как к центру неуспешной материализации движения вверх по лестнице.

В отсутствие полной идентичности с «вершиной» его стремление к удовольствиям становится мазохизмом, точнее, пофигизмом к собственному телу и здоровью: «Тьфу! Паскудство вообще! Да что вы? Повышение? Больше денег? Таких вещей я никогда не хотел. Мне плевать на это всё!» Максимальная скорость достижения превращается в такой же экстремальный отказ. Поэтому никакого счастья «выше» (над нашим чванным карьеристом) нет. Человек, «имеющий почти все, что душенька пожелает, может патологически стремиться к изощренным изыскам, мотовству, наркомании. Он может относиться наплевательски ко всем и ко всему, включая самого себя». [52]У чванства, следовательно, есть своя унылая сторона. Принято считать, что выделяются спесивостью те, «кто был ничем, а стал всем», а точнее, те, кому «хотелось бы стать и богом, и царем, и воинским начальником». [53]