Так говорил Саддам - Пруссаков Валентин (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
Впрочем, Саддам заявил, что «нам никто не помешает идти по пути научного прогресса и развития»: работы по вводу в эксплуатацию ядерного реактора продолжались.
30 сентября 1980 года Иран, на который напали за неделю до этого саддамовские вооруженные силы, предпринял неудавшуюся попытку разбомбить иракский ядерный реактор. То, чего не сумели сделать иранцы, 7 июня 1981 года осуществили израильские летчики: реактор был полностью разрушен. Не скрывавший своей ярости Саддам выдвинул версию тайного ирано-израильского сговора. Если вспомнить о так называемом «Ирангейте», нельзя говорить о том, что его предположение совершенно лишено оснований.
Обращаясь месяц спустя к народу, он сказал: «Если бы вы не встретили столь доблестно персидского врага, сионистские изверги не налетели бы в июне на Ирак, ибо этот налет — результат их страха перед нами. Однако мы не отступим перед сионистской агрессией и не будем уклоняться от войны, на тропу которой вступили».
В 80-е годы Саддам восстанавливал иракскую ядерную программу с помощью французов и немцев. Но в 1990 году, во время войны в Заливе, как полагают российские военные специалисты, самолеты союзников скорее всего уничтожили ядерные установки Ирака.
Надо сказать, что наращивание иракского военного потенциала в 1970 — 1980-е годы сопровождалось неустанными усилиями по формированию имиджа Саддама как международного деятеля самого высокого уровня. Этой цели активно содействовала объявленная Ираком политика неприсоединения. Осенью 1979 года иракский лидер (в первый раз в качестве президента) отправился на очередную встречу глав неприсоединившихся государств, проходившую в Гаване. Там было решено, что местом следующей встречи станет Багдад. Саддам Хусейн, казалось, вырос даже в собственных глазах, ибо, как писала иракская печать, он превратился в «ведущего арабского руководителя».
В соответствии с провозглашаемой им политикой неприсоединения, Саддам старался продемонстрировать свою дистанцированность от Москвы. В Багдаде перестали говорить о «стратегическом союзе» с СССР Ухудшение отношений с Советским Союзом стало явным после советского вторжения в Афганистан в декабре 1979 года. Саддам участвовал во все-исламском собрании в Исламабаде, потребовавшем немедленного и безоговорочного вывода всех «шурави» из Афганистана. Москва незамедлительно нанесла «иракскому козлу» (выражение Громыко) ответный удар: после вторжения в Иран в сентябре 1980 года СССР объявил о своем нейтралитете и приостановке поставок оружия в Ирак.
Отношения с западными странами строились по принципу дифференциации: «друзья» четко отделялись от «империалистов» и «сионистских подпевал». Саддам проявлял откровенно теплое отношение с Францией, сотрудничество с которой в разных сферах росло и ширилось, и яростно, по крайней мере на словах, нападал на США, которые обыкновенно называл «врагом арабов номер один». В то же время он заявлял: «У нас нет каких-то комплексов, и без особых угрызений совести мы можем иметь дело с любой компанией в мире на основе сохранения нашего суверенитета и законных обоюдных выгод… Иногда мы сотрудничаем с ними по стратегическим мотивам, как с социалистическими странами. Иногда мы имеем с ними Дело, руководствуясь временным взаимным интересом, как с некоторыми западными и американскими компаниями».
Надо отдать ему должное: он часто говорил то, что думал. Несмотря на отсутствие дипломатических отношений с Соединенными Штатами, Ирак развил с ними тесные торговые контакты. По сведениям из западных источников, к началу 80-х годов иракский гражданский импорт из США превысил импорт из Советского Союза, а в иракской столице были открыты представительства примерно двухсот американских фирм.
В своей активности на международной арене Саддам, Разумеется, не забывал и про «арабских братьев». Им была подготовлена Национальная Хартия, в которой излагалась про-грамма единства арабских государств. В ней содержался призыв к прекращению любого иностранного присутствия в странах арабского мира и подчеркивалось, что интересы арабов «могут быть защищены и осуществлены только арабами, и никем другим». Хартия также предлагала запретить применение силы между арабскими государствами: «Разногласия, которые могут возникнуть между арабскими государствами, должны решаться мирным путем, в соответствии с принципами совместных национальных действий и высших арабских интересов» Запрет на применение силы распространялся на страны, «соседние с арабской родиной». («Естественно, — отмечалось в Хартии, — сионистское образование сюда не включается, ибо детище сионистов не государство, а уродливое создание, незаконно занявшее арабскую территорию».) Очевидно, что это замечание было рассчитано прежде всего на Тегеран: Саддам хотел убедить иранцев в том, что у него нет враждебных намерений против них. С другой стороны, стремление к единому арабскому фронту против «любой агрессии и насилия, исходящих от какой-либо иностранной державы против суверенитета любого арабского государства» было призвано убедить «неистового» аятоллу Хомейни в том, что Ирак не изолирован. Ведь пришедшие к власти в Иране исламские революционеры надеялись экспортировать свою революцию в Ираке его шестидесятипроцентным шиитским населением. Саддам же хотел продемонстрировать тегеранским муллам, что за ним — поддержка всей арабской нации.
Иранская угроза обретала реальные очертания, и понятно, что Хусейн хотел отвести ее. Но если с шахом ему удалось купить иранскую лояльность путем уступок, с муллами, вероятно, договориться было невозможно. Они открыто ненавидели Саддама, называли его «главным американским агентом в исламском мире» и не скрывали, что их основная цель не какие-либо приобретения, а «свержение проклятого безбожника».
А ведь Саддам приветствовал новый исламский режим Тегеране, выразил желание установить «прочнейшие братские отношения на основе уважения и невмешательства во внутренние дела» и неоднократно говорил о сочувствии и поддержке борьбе иранского народа за «прогресс и свободу». Однако Тегеран не ответил ему взаимностью. Более того, с первых дней своего пребывания у власти хомейнисты предпринимали попытки свержения Саддама. Они надеялись, что иракские шииты восстанут против собственных суннитских «угнетателей» и покончат с «еретической» властью, «оскорбляющей ислам». Позицию иранских исламистов в отношении Ирака, пожалуй, лучше всего характеризуют следующие слова одного из членов тогдашнего тегеранского руководства Халхали: «Мы вступили на истинно исламский путь, и нашей целью является победа над Саддамом Хусейном, ибо мы считаем его главным препятствием к распространению подлинного ислама в регионе».
Стало очевидным, что из-за давления Ирана и его откровенного подстрекательства шиитского населения к восстанию в Ираке возникла серьезнейшая внутренняя опасность. Шиитская проблема была даже хуже и труднее разрешимой, чем курдская проблема. Курды никогда не могли угрожать БААС настолько, насколько ей могло угрожать шиитское движение. Хотя курды всегда были проводниками иностранного влияния в Ираке, они являлись неарабским меньшинством, и потому их национальные устремления встречали враждебность большинства иракцев, которых можно было сплотить вокруг власти, отвергавшей попытки «отнять у арабской родины часть ее земель». Что же касается шиитского сообщества, оно было неразрывной частью арабской нации и крупнейшей религиозной общиной в Ираке. Следовательно, если бы арабы-Шииты бросили открытый вызов правлению БААС, это могло бы стать смертельным ударом для власти Саддама. А в идеологическом плане возможное отделение шиитов выбивало почву из-под ног БААС, ибо как эта партия могла нести знамя пан-арабизма, если ей не удавалось сохранить единство в собственной стране? В практическом же плане мятеж большинства иракского народа неизбежно привел бы к дестабилизации положения в стране.
Что следовало Саддаму делать в подобных условиях? Непрекращающаяся подрывная деятельность Ирана и начавшиеся приграничные стычки привели его к выводу, что обуздать иранскую угрозу можно лишь с помощью полномасштабной войны. Думается, что абсолютно не правы те, кто объясняет такое решение Саддама его «личной агрессивностью и безудержными геополитическими амбициями». Действительно, он был очень честолюбив, но можно сказать, что его втянули в войну фанатизм и бескомпромиссность хомейнистов и проявленная ими непреклонность в стремлении свергнуть «режим багдадского выродка». Саддам же прибегнул к войне только после того, как убедился, что с иранскими муллами невозможно договориться и что лучше нанести удар первым, чем ждать, когда они нападут в наиболее благоприятный для себя момент. Стоит ли обвинять его за решение пойти на упреждающий шаг? Несомненно, очень многие выдающиеся лидеры прошлого и настоящего, попав в аналогичное положение, сделали бы то же самое.
