Империализм от Ленина до Путина - Шапинов Виктор Владимирович (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗

Общественная сущность человека противостоит ему как индивиду, являющемуся частным собственником или представителю частной профессии в системе общественного разделения труда.

Именно поэтому коммунизм назван Марксом практическим гуманизмом. В отличие от буржуазного гуманизма, являющегося моральным выражением принципа равенства перед законом, практический гуманизм Маркса есть действительное преодоление противоречия между индивидом и родом и снятие таких форм коллективной деятельности людей, в которых сама эта деятельность противостоит им как нечто чуждое. Таких, как государство, право, религия, семья и т. д.

Это преодоление осуществляется через уничтожение частной собственности и разделения труда – этой основы классового деления общества.

Снятие отчуждения проходит как бы в два этапа, которые можно назвать формальным и действительным уничтожением частной собственности, «неполным» и «полным» коммунизмом.

«Коммунизм есть положительное выражение упразднения частной собственности; на первых порах он выступает как всеобщая частная собственность», – пишет Маркс о первой стадии.

«Отчуждение проявляется как в том, что мое средство существования принадлежит другому, что предмет моего желания находится в недоступном мне обладании другого, так и в том, что каждая вещь сама оказывается иной, чем она сама, что моя деятельность оказывается чем-то иным и что, наконец, – а это относится и к капиталисту, – надо всем вообще господствует нечеловеческая сила» [27].

Формальное обобществление снимает лишь одну сторону отчуждения, существующую в классовом обществе, но оставляет в силе другую. Над обществом продолжает господствовать, как нечеловеческая, сила государства, права, классовой морали и т. п., «вещь оказывается иной, чем она сама» хотя она уже и принадлежит всем (т. е. и мне), а не «другому».

Экспроприация буржуазии ликвидирует ту сторону отчуждения, которая проявляется наиболее зримо, как прямая нищета, отчуждение пролетариата от средств существования, являющихся частной собственностью капиталиста и обмениваемых на рабочую силу пролетария при крайне невыгодных для последнего условиях. В этом смысле Сталин писал, что рабочий класс в Советском Союзе перестал быть пролетариатом, преодолев отчуждение от средств собственного существования. Но эти средства его собственного существования остались средством существования рабочих как особого класса в условиях разделения труда. То есть, несмотря на формальное обобществление, рабочий остался рабочим на заводе, профессор – профессором в университете, партработник – партработником в парткоме. (Формальное обобществление названо у Маркса «грубым коммунизмом». Не правда ли поразительное совпадение: Ленин в «Письме к съезду» дает Сталину характеристику «грубого» коммуниста?)

В сталинский период развития советского социализма была решена задача «ликвидация буржуазии, как класса». Буржуазия была экспроприирована, и основные средства производства стали государственной собственностью в руках пролетарской диктатуры. Была решена и более сложная задача – миллионы мелких собственников – крестьян – были объединены в крупные коллективные сельские хозяйства. Однако оставалась другая, гораздо более сложная, задача – ликвидация рабочего класса как класса.

Естественно, что здесь вставала проблема, связанная с изолированным положением социалистической страны и ее отсталым экономическим положением.

Трудность перехода ко второму этапу заключалась и в том, что в Российской империи пролетариату оказалось просто взять власть в свои руки, но весьма непросто решать задачи социалистического преобразования.

Кроме тяжелых процессов индустриализации и коллективизации, создание материальной базы социализма в СССР потребовало предоставления определенных привилегий слою специалистов, необходимых для развития науки, техники, обороны, управления и т. д. Встала задача подготовки кадров – интеллигенции, которая могла бы освоить передовую технику. Для того чтобы быстро, в экстренные сроки такую интеллигенцию вырастить, приходилось вводить и некоторое неравенство. Создавались лучшие условия для жизни «бюрократии». В сталинский период это было вынужденной мерой. Внедрить новую технику, развить производительные силы (без чего бюрократию не уничтожить) невозможно было без бюрократии – такова диалектика.

На этом этапе, который в области взаимоотношения классов может назван решением задачи ликвидации буржуазии и мелкой буржуазии, интересы рабочего класса и его бюрократии в целом совпадают. В этот период Сталин мог вершить дело рабочего класса руками бюрократии.

Но эти интересы рано или поздно вступают в противоречие. Этот час бьет, когда наступает время перехода к действительному уничтожению частной собственности, ликвидации разделения труда, когда особый слой, освобожденный от непосредственно физического труда для решения общественных задач (или «бюрократия»), превращается из условия развития общества в его тормоз.

По-видимому, интересы рабочего класса и его бюрократии впервые столкнулись в конце 30-х годов, что стало причиной трагедии Большого Террора, основным объектом которого, как показывают новейшие исследования, была именно бюрократия. Но террор стал тем, чем он стал именно в силу того, что материальных условий для действительного снятия отчуждения и уничтожения бюрократии, как особого слоя (а не просто физического ее истребления), еще не было.

Так получилось, что имя Сталина ассоциируется именно с тем периодом, когда дело коммунизма двигалось вперед с опорой на бюрократию. Как относится к этому? Хорошо это или плохо?

Как и всякое историческое явление, социалистическая бюрократия – это не хорошо и не плохо, она возникает как необходимое условие становления социализма, особенно в отсталой стране, и должно вместе с государством, деньгами и прочим наследием классовой цивилизации занять свое место в историческом музее рядом с ручной прялкой и каменным топором. Но в определенный период и каменный топор и ручная прялка были серьезными факторами прогресса.

«История так же, как и познание, не может получить окончательного завершения в каком-то совершенном, идеальном состоянии человечества; совершенное общество, совершенное «государство», это – вещи, которые могут существовать только в фантазии. Напротив, все общественные порядки, сменяющие друг друга в ходе истории, представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей. Каждая ступень необходима и, таким образом, имеет свое оправдание для того времени и для тех условий, которым она обязана своим происхождением. Но она становится непрочной и лишается своего оправдания перед лицом новых, более высоких условий, постепенно развивающихся в ее собственных недрах» [28]. Этот фрагмент «позднего» Энгельса как будто специально направлен против антисталинистов и поверхностных «сталинистов», которые не видят оправдания для диктатуры пролетариата сталинский период или, напротив, делают из нее мерку для всех времен и народов. Здесь в предельно общей форме выражено и наше отношение к периоду Сталина.

Вопрос заключается только в том, когда же эта система изжила себя? «У нее [диалектики], правда, есть и консервативная сторона: каждая данная ступень развития познания и общественных отношений оправдывается ею для своего времени и своих условий, но не больше» [29], – пишет Энгельс. Но, когда наступило это «но не больше»? Когда именно «сталинская бюрократия» стала оковами на пути к коммунизму?

Собственно, здесь мы должны выйти за пределы периода жизни Сталина и обратиться к позднесоветским временам, когда, по нашему мнению, были созданы условия перехода к высшим стадиям коммунистического общества.