КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Бэррон Джон (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Я не могу этому поверить, — говорил Левченко.
— Как же не верить, — отвечал дед. — Хрущев сам все это признал и рассказал партийному съезду. Я сохранил эти газеты. На, почитай!..
По мнению деда, ужасы, которые довелось ему пережить, были вызваны не только безумными действиями Сталина — человека, страдавшего манией величия, как теперь вдалбливают народу партийные пропагандисты. Дедр тут было скорее в неизбежных логических последствиях извращения марксизма, причем извратил его не Сталин, а еще Ленин. Именно Ленин создал систему тирании, предопределившую успех самих тиранов, — систему, которая существует только ради сохранения самой себя и привилегий правящего меньшинства. Эта система основана на терроре и может выжить лишь благодаря террору.
Этот террор то нарастает, то спадает, подобно волнам; он может приобретать новые разнообразные формы, но пока существует система, завещанная Лениным, то есть советская система, будет существовать и террор. Если его прекратить, система рухнет, лишенная своей главной опоры.
В библиотеке деда было собрание сочинений Маркса — разумеется, в русском переводе. Видя, что Станислав воспринимает подобные разговоры, как кощунственные, дед настоятельно посоветовал ему почитать Маркса и сравнить его теории с окружающей советской действительностью. Конечно, Левченко не одолел все тома собрания сочинений Маркса, но и то, что он прочел, в сочетании с рассказами деда жены посеяло в его душе серьезные сомнения.
Его жизнь в этой семье была приятной и интеллектуально насыщенной. Он редко ссорился с Еленой, их связывала подлинная дружба. Но их отношения были скорее братскими, и это не устраивало обоих. Прожив вместе года два, они решили разойтись.
Прошел еще год с небольшим, и Станислав женился на совершенно необыкновенной девушке. Она была студенткой архитектурного факультета и звали ее Наташей. Лицом и фигурой она напоминала манекенщицу — так совершенна была ее внешность. Ее отец — специалист по лесоводству — служил в президиуме Академии наук. От родителей Наташи Станислав тоже услышал немало о преступлениях советской власти. Услышанное совпадало с тем, что говорилось в доме Елены. Многие друзья и родные Наташи и ее родителей, несмотря на свою верность партии, оказались в годы сталинских чисток на Лубянке и в лагерях. И многие годы Наташины родители тратили большую часть своих средств, чтобы помогать их осиротевшим семьям.
Но в начале 60-х Левченко еще верил, что, может быть, Хрущев и партия «преодолеют» это ужасное прошлое. В то же время, желая оставаться искренним с самим собой (как наставлял отец) и стараясь не закрывать глаз на истинное положение вещей, он не мог проходить мимо мелких, но зловещих фактов, вовсе не свидетельствующих о преодолении культа личности.
Как-то утром, в начале недели он встретил сокурсницу, которая пожаловалась: «Ужасно болит нога». Оказалось, что накануне она побывала на неофициальной выставке художников, устроенной молодыми энтузиастами на каком-то пустыре на окраине города. Вдруг подъехали машины, из них высыпали гебешники. Одни кинулись уничтожать выставленные картины, другие разгоняли и били художников и собравшихся зрителей. Позже Левченко узнал, почему так болела нога у его сокурсницы: в тот день ей сломали ногу.
Время от времени из университета исчезали студенты. Обычно это были те, кто вслух высказывался за ту или иную экономическую реформу, которая, по их мнению, назрела. Они пропадали бесследно, и о их судьбе ничего нельзя было разузнать. Но уж вовсе невыносимой была ложь повседневности, в которой Станислав сам вынужден был участвовать, хотя и считал это «беспредельным цинизмом».
К 1962 году он уже довольно хорошо говорил по-японски — ведь за плечами у него было три года учебы на восточном факультете. И теперь его иногда привлекал для сопровождения приезжающих в СССР японцев Международный отдел ЦК. Инструкции, которыми снабжали всех работающих с иностранцами, предусматривали ответы на всевозможные вопросы простодушных иностранных гостей.
— Почему у вас заставляют женщин делать мужскую работу? — спросил его как-то молодой японский социалист. — Мы у себя никогда бы не позволили женщинам носить кирпичи или собирать мусор.
— Социализм, — втолковывал Левченко японцу, — не допускает дискриминации женщин, и советские женщины требуют полного равноправия с мужчинами, в том числе и права выполнять ту же работу, что и мужчины. Вот почему у нас так много женщин-ученых, инженеров, преподавателей.
— Но я видел из окна поезда, как старые женщины носили тяжелые железнодорожные шпалы. Я просто удивляюсь, откуда у них берутся силы. У них был совершенно изможденный вид…
Станиславу пришлось изобразить возмущение:
— Неужели вы это видели собственными глазами?! Постойте-ка… сейчас я достану блокнот. Повторите, пожалуйста, чтобы я мог точно записать, когда и где это происходило. Я сейчас же сообщу об этом в совет профсоюзов той области. Будьте уверены: виновников такого безобразия строго накажут. Это прямой долг наших свободных профсоюзов: ни при каких обстоятельствах не давать трудящихся в обиду!
На последнем курсе университета Левченко добровольно в течение трех месяцев занимался несколько необычным делом: находясь все это время на борту советского патрульного судна в Японском море, он участвовал как переводчик в допросах японских рыбаков, задержанных в советских территориальных водах. Он показал себя с такой хорошей стороны, что Министерство рыбного хозяйства после окончания им университета — дело было в 1964 году — закрепило его за собой. Впрочем, Международный отдел ЦК КПСС продолжал время от времени привлекать его как переводчика к выполнению разовых заданий, а в 1965 году предложил ему постоянную работу в Комитете защиты мира.
Эта организация совместно с Комитетом солидарности с народами Азии и Африки, куда в дальнейшем перешел работать Левченко, начала активную антиамериканскую кампанию. Ее цель заключалась в том, чтобы вынудить США бросить Юго-Восточную Азию на произвол судьбы, после чего весь этот район неминуемо подпал бы под коммунистическое господство. Левченко тогда искренне верил в справедливость этого дела. В его представлении Америка обнаружила свою агрессивную сущность, набросившись на нищих, безоружных и беззащитных вьетнамских крестьян, применяя против них самое современное оружие. И, конечно, он безоговорочно поддерживал официальные цели своего Комитета — борьбу за дело мира и за ядерное разоружение.
Оба Комитета — и защиты мира, и солидарности с народами Азии и Африки — содержались в значительной степени на средства, выжимаемые партией из русской православной церкви, и на пожертвования, которые демонстративно делались видными писателями, спортсменами и т. п. во имя «дела мира». Церковь убеждала и рядовых прихожан жертвовать их трудовые копейки на то же пресловутое дело мира, и небезуспешно. Бывали случаи, когда прихожане расставались во имя мира со своими фамильными драгоценностями. Люди легко поддавались на пропаганду, и иной раз пожертвования приобретали комический характер. Левченко помнил, например, одну старушку, которая принесла в Комитет цыпленка, полагая, видимо, что он будет отправлен голодающим Вьетнама или какой-нибудь другой страны.
На самом же деле Комитет солидарности с народами Азии и Африки использовал значительную часть пожертвований на то, чтобы приобретать оружие и военное снаряжение для так называемых национально-освободительных движений в Африке и на Среднем Востоке.
Левченко видел, что партия эксплуатирует точно так же, как церковь, и советский Красный крест. Чтобы расположить к себе московских корреспондентов зарубежных коммунистических газет, Международный отдел ЦК предоставлял им бесплатных помощников и выплачивал ежемесячные субсидии в размере трехсот рублей. Но Международный отдел, разумеется, не хотел, чтобы журналисты знали, что эти блага исходят от партии или советского государства. Поэтому все это делалось за счет Красного креста. Люди, платящие взносы в эту организацию, и не подозревали, что их деньги идут на подкуп зарубежных журналистов.
