Расстрельная команда - Алкаев Олег (книги хорошего качества .txt) 📗
Итак, казнь состоялась. Врач фиксирует наступление биологической смерти. Прокурор, руководитель специальной группы и врач подписывают, как правило, заранее составленный акт о приведении в исполнение смертного приговора. Этот акт является главным учетным и отчетным документом, на основании которого в последствии делаются соответствующие справки для суда, вынесшего смертный приговор, и органов «ЗАГС» для оформления свидетельства о смерти.
Акт о приведении в исполнение смертного приговора вместе с актом о захоронении, а так же с другими документами, относящимися к процедуре смертной казни, подшиваются к личному делу казненного и передаются на хранение в архив МВД.
Обычно партия расстреливаемых осужденных составляет от трех до пяти человек, но иногда бывают и одиночные исполнения смертных приговоров. Все зависит от того, как работает Комиссия по помилованиям при президенте и, естественно, сам президент. После расстрела осужденных, их тела упаковывают в полиэтиленовые мешки и производят захоронение. Поскольку места захоронения тел казненных являются тайной, я больше ничего на эту тему говорить не буду.
В качестве примера приведу одно из технических «изобретений», применявшееся нашими грузинскими «коллегами» в тот период, когда в их стране была такая мера наказания, как смертная казнь. Там осужденного в специальном помещении укладывали на пол лицом вниз, при этом голова приговоренного свешивалась в специальный канализационный сток. В таком положении исполнитель не мог произвести точный выстрел и попасть в мозжечок. Для того, чтобы облегчить «работу» исполнителя и обеспечить точное попадание пули в цель, один из членов расстрельной группы обыкновенным сачком для ловли бабочек приподнимал голову приговоренного к казни до нужного уровня, после чего исполнитель производил прицельный выстрел.
Возвращаясь к вопросу о людях, являющихся членами специальной группы, скажу, что все они достойны уважения, ибо выполняют самую черновую и неблагодарную в мире работу. При этом они рискуют своим авторитетом, положением в обществе и приобретением давно забытого в нормальном обществе средневекового клейма — «палач».
И тем не менее они остаются людьми, со своими достоинствами и недостатками, житейскими и бытовыми проблемами, семейными неурядицами и родительскими обязанностями. В быту это абсолютно мирные люди. Многие из них даже не способны ругаться или скандалить. Но, получив приказ, они выполнят его до конца. Внешне эти люди абсолютно неотличимы от других. Никто, даже близкие родственники, не должны знать о роде их занятий. Они не имеют права даже намеком высказать свою причастность к особому виду деятельности. У них есть одно право: точно делать порученное им дело и молчать.
Как лично вы принимали решение собственноручно приводить в исполнение смертные приговоры? Знала ли об этом ваша семья? Были ли какие-то курсы повышения «квалификации»?
Что касается личного исполнения смертных приговоров, то я этого не делал никогда. Насколько мне известно, этим не занимался так же никто из моих предшественников. Задачей руководителя было: осуществлять общее руководство специальной группой, а не нажимать на курок. Для этого имелись другие люди, и они прекрасно справлялись со своей задачей. Конечно, если бы я имел острое желание лично расстрелять кого-либо из осужденных, то вряд ли кто-то смог бы этому воспрепятствовать, но у меня такой потребности никогда не было, а стать палачом— любителем я так же не собирался.
Руководителем специальной группы я был назначен параллельно с назначением на должность начальника СИЗО в декабре 1996 года. Моя семья узнала о том, что я являлся руководителем группы по приведению в исполнение смертных приговоров только после публикаций об этом в средствах массовой информации в июле 2001 года.
Никаких специальных курсов «повышения квалификации» я не проходил. Их просто не существовало. Моими «преподавателями» были старослужащие сотрудники, которые являлись и носителями и хранителями определенных профессиональных навыков и традиций. Остальное образование палача я получил, изучив действующие приказы и инструкции, регламентирующие деятельность специальной группы по приведению в исполнение смертных приговоров. Точно так же происходит обучение и других сотрудников, зачисленных в штат специальной группы.
Когда вам первый раз в жизни пришлось участвовать в расстреле? Помните ли вы этот случай? Вам было страшно или нет?
Да, я помню ту ночь по сей день, причем в мельчайших деталях и подробностях. Это произошло в ночь с тридцатого на тридцать первое декабря 1996-го года. К тому времени я находился в должности начальника Минского СИЗО №1 уже три недели. Я успел познакомиться с личным составом специальной группы, посетить и осмотреть специальные объекты этого подразделения, ознакомиться с имеющейся документацией и инструкциями, регламентирующими порядок содержания в СИЗО приговоренных к смертной казни и процедуру приведения в исполнение смертных приговоров.
Все мои практические познания в этой области замыкались на специальном пистолете с глушителем, хранившемся у меня в сейфе, да на скупых сведениях о предыдущих расстрелах, которые мне рассказали ветераны специальной группы.
В моем служебном кабинете, в специальном металлическом шкафу, хранились все личные дела лиц, приговоренных к смертной казни. В то время их было свыше пятидесяти человек. Дела были разложены по полкам в алфавитном порядке, и я при наличии свободного времени изучал их так же в алфавитной последовательности. Я успел ознакомиться примерно с десятком личных дел и полагал продолжить это занятие уже в новом, 1997 году, но произошло следующее.
Двадцать девятого декабря 1996 года в СИЗО внезапно прибыл только что назначенный начальником КИН МВД Республики Беларусь Хомлюк. Он передал мне устное распоряжение тогдашнего руководителя МВД Агольца о том, чтобы я до наступления нового года расстрелял группу лиц, осужденных к смертной казни, которым президент отказа в помиловании. В связи с этим мне нужно было срочно получить в Верховном суде необходимые документы и доложить о готовности специальной группы министру, естественно, через Хомлюка.
Через час я был уже в Верховном суде, где получил объемистый пакет с документами, на котором стоял гриф «совершенно секретно». Прибыв в СИЗО, я вскрыл пакет и обнаружил пять Указов президента в отношении пяти лиц, осужденных к смертной казни. Я, как положено, зарегистрировал документы в специальном хранящемся у меня журнале и пригласил к себе на совещание некоторых членов специальной группы, потому что не знал, что мне делать дальше. Прибывшим коллегам я объяснил сложившуюся ситуацию и попросил их обеспечить техническую готовность мероприятия к завтрашнему дню. Мои сотрудники заверили меня, что все будет готово и пошли выполнять полученное задание. Я оповестил о готовящемся мероприятии прокурора и других участников «расстрельного» процесса, после чего позвонил Хомлюку и доложил о готовности группы провести «спецмероприятие» в ночь с тридцатого на тридцать первое декабря. При этом я поинтересовался, к чему такая спешка? Хомлюк сказал мне, что среди этих осужденных есть один негодяй, совершивший убийство дочери и внука одного высокопоставленного сотрудника МВД, который якобы обратился к министру с просьбой лично присутствовать при расстреле убийцы, однако Аголец ему в этом отказал, но пообещал, что до Нового года этот осужденный не доживет.
Фамилия этого осужденного была Невейко. Я поднял его личное дело и прочёл приговор. Действительно, это была конченая мразь. Он жил на одной лестничной площадке с сотрудником МВД. Был вхож в его семью. Пользовался по доверенности личным автомобилем этого сотрудника, который, в конце концов, продал, инсценировав его угон. Будучи вне подозрений, продолжал общаться с соседями, выражая им сочувствие и активно «помогая» в поиске «угнанной» машины. Однако этого ему показалось мало, и он с целью ограбления проникает в квартиру соседа. Будучи застигнутым врасплох внезапно вернувшейся домой дочерью сотрудника МВД, он убивает её ножом, а малолетнему ребенку разбивает голову. Забрав деньги и ценные вещи, уходит, однако через время возвращается и забирает ещё и импортный магнитофон. Опять он остается вне подозрений, опять выражает соболезнование убитым горем родителям и опять активно участвует в «розыске» преступников. Уверенный в своей безнаказанности, Невейко, как и все преступники, которым долгое время «фартило», потерял осторожность и начал сбывать похищенные им вещи. В одном из комиссионных магазинов и был обнаружен магнитофон, пропавший из квартиры сотрудника МВД. Так и вычислили Невейко. При обыске его квартиры были обнаружены и другие вещи, похищенные им у соседей. Дальнейшее, как говорится, было делом техники. Вина Невейко в совершенных им тяжких преступлениях была полностью доказана, да он и сам не отрицал её. Однако в содеянном не раскаивался. Сокрушался только, что допустил «промашку» с магнитофоном. Не менее «достойными» были и остальные члены «команды», которой, вместе с Невейко, предстояло принять определенную им судом суровую кару.
