Имитаторы. Иллюзия «Великой России» - Казинцев Александр Иванович (читать книги без сокращений TXT) 📗
В 2004 он шел на второй президентский срок. Обязательства перед окружением Ельцина были выполнены, олигархи «равноудалены». Собственно, с этого времени начинается самостоятельное правление Владимира Владимировича. В 2010 Путин готовит триумфальное возвращение в Кремль. Он входит в образ «мачо», «настоящего мужика», как назовет его на столичном предвыборном митинге С.Собянин. Путин умело использует запрос общества, рожденный на стыке отчаяния и агрессивности. Именно с этого момента его поведение становится все более демонстративным, а его решения – все более «безальтернативными».
В новой брутальной манере угадывалась нарочитость. «Мачизм – утверждают специалисты – это психофизическая деформация, которая возникает у психологически очень слабых мужчин… Мачизм и мужественность – противоположные понятия».
Любопытно, что западные лидеры легко распознали уловку. «Я понимаю, зачем ему приходится это делать (демонстрировать мачизм. – А.К.), – чтобы доказать, что он мужчина», – не без яда заметила А. Меркель и безжалостно уточнила: «Он боится собственной слабости. У России ничего нет, ни успешной политики, ни экономики. У них есть только это».
Но отечественная аудитория простодушно приняла аффектацию за подлинную силу. Путин вернулся в Кремль олицетворением «сильной руки»…
Не стану разбирать события последних месяцев: внешнеполитические ходы президента, которые привели к фактической изоляции России на мировой арене, и внутренние инициативы, обрушившие рубль, остановившие экономический рост, ускорившие бегство капиталов, а заодно и утечку мозгов. В 2012 году из страны уехали почти 123 тысячи человек, в 2013 – 186 тысяч, в 2014 – более 200 тысяч.
Впрочем, упомянуть о них уместно – как о свидетельстве очевидной деградации системы. Что делает предельно актуальным обобщение и осмысление долговременных тенденций, отмеченных в предисловии.
С одной стороны, мы видим череду серьезных проблем, которые воспроизводятся из года в год. С другой – грозные заявления с вершины «властной вертикали». То обещание «мочить в сортире» террористов, то требование навести порядок в ВПК, то угрозы в адрес валютных спекулянтов. А воз и ныне там! «Сильная рука» не в состоянии сдвинуть его с места.
Это и есть главная проблема. Система управления государством сверхцентрализована. Фактически она подстроена под одного человека. А он не способен справиться с разрешением многообразных задач.
В чем причина? В чрезмерной централизации? В недостатке способностей и знаний правителя? Возможно, и в том, и в другом. Эти аспекты еще предстоит исследовать. А сейчас необходимо зафиксировать: система не справляется! Не может удовлетворить завышенные ожидания, которые население связывает с ней и персонально с В. Путиным.
Судить следует по результатам. То, что мы имеем сегодня, говорит о подмене государственной деятельности имитацией. Мастерской, с точки зрения пиара, но недостаточно эффективной с практической стороны.
Пытаясь лучше понять явление, обратимся к историческим аналогиям. Русская история знала подобного руководителя – это Николай I. Император неустанно сновал по стране. Учил воевать генералов, торговать – купцов. Случилось ему наставлять в благочестии митрополита московского Филарета, прославленного позднее в лике святых. Но в результате этой бурной деятельности ни одна коренная проблема не была решена. Итогом стало поражение в Крымской войне. И обрушение системы после смерти императора.
Замечательный русский поэт и мыслитель Федор Тютчев, имевший возможность вблизи наблюдать деятельность Николая I, откликнулся на его смерть горькими и предельно жесткими стихами:
Не Богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей,
И все дела твои, и добрые и злые, —
Все было ложь в тебе, все призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей.
Откровения русских пророков на столетия вперед освещают путь народа. Намечают вехи, помогают сориентироваться. Может быть, и сейчас нам полезно вслушаться в тютчевские строки, почерпнуть в них мудрость и мужество, столь необходимые для оценки явлений наших дней.
Часть I
ГОСУДАРСТВО? ГДЕ ВЫ ВИДИТЕ ГОСУДАРСТВО?!
Рейды по тылам
Вопрос о способности Путина контролировать ситуацию с особой остротой встал летом 2004-го. Собственно, уже в мае, когда был убит старший Кадыров, стало ясно: события пошли вразнос.
Дело в том, что если общественная безопасность в России деградировала столь резко, что даже теракты в метро не вызывают ни особого удивления, ни особого ужаса, то охрана первых лиц государства остается на уровне советских времен, когда она заслуженно считалась надежнейшей в мире. Кадыров был едва ли не самым охраняемым – после Путина – человеком в стране. И то, что террористам удалось с видимой легкостью, столь технологично (да простится мне это слово!) расправиться с ним, не пожертвовав ни одним из своих людей и даже не оставив следа, способного привести к ним, показывало – ситуация изменилась кардинально.
В дыму и бетонной пыли на стадионе в Грозном угадывалось появление на кавказской (и российской) политической сцене некоего глобального игрока, без труда расправляющегося с мощным аппаратом президентской охраны. Было бы нелепо приписывать эту акцию горстке боевиков, вылезших из горных ущелий, где их денно и нощно стерегут бойцы доблестного российского спецназа. Не случайно в первый момент возникли подозрения, что к случившемуся приложил руку Кремль («Гибель Кадырова выгодна Кремлю?» – вопрошал «МК», 11.05.2004).
Для подобных подозрений основания были. Кадыров, пользуясь поддержкой Москвы, забрал слишком много полномочий. Фактически персонифицировал власть в Чечне. ««Государство – это я», – мог бы он повторить слова легендарного монарха. И как человек, некогда благословлявший боевиков Дудаева на джихад, намеревался распорядиться этим государством, – большой вопрос.
Однако по мере того, как стали проясняться последствия покушения, обнаружилось, что Кремль больше, чем кто-либо, потерял от смерти Кадырова. Тут-то и обозначился в полной мере глобальный контекст произошедшего. Его подлинный масштаб, несводимый к местным кровавым разборкам, где главные ставки – деньги и месть. В данном случае ставки были подняты максимально: на карту поставлена не только победа России в Чечне, но и российское присутствие на Кавказе, да и весь «восточный вектор» политики РФ.
Повторю: Кадыров персонифицировал власть в Чечне. И он имел на это право. Не столько благодаря победе на президентских выборах – весьма спорных. Нет, истоки легитимности Ахмад-Хаджи, как с уважительной фамильярностью именовали Кадырова в республике, коренились в предшествующем периоде, когда он, будучи верховным муфтием, занимал второе после Дудаева, а затем Масхадова место в ичкерийской иерархии. С не меньшим основанием, чем опальные лидеры, он олицетворял независимую Чечню. И в этом качестве стал символом национального выбора – вынужденного, но достойного: признать верховенство Москвы, сохранив значительную часть привилегий, обретенных благодаря независимости.
Убийство Кадырова поставило этот выбор под сомнение. Не говоря уже о том, что лишило республику властного и талантливого руководителя – из тех, кто формируется не в тиши кабинетов, а в грозном гомоне толп на площадях. Достаточно сравнить его с нынешним обитателем президентского дворца – А. Алхановым, чтобы понять: один – просто креатура Кремля, другой – настоящий национальный лидер. Именно поэтому он был больше, чем ставленник, – союзник России. Да, возможно, только на определенном этапе, но едва ли не самом трудном и ответственном.
Обращал на себя внимание и момент убийства. Оно произошло через несколько дней после падения Аджарии. Передел Кавказа из проекта аналитических центров и лозунга уличных шествий стал политической реальностью.
Это мы, когда произносим «Кавказ», представляем нечто грандиозное – исполинские вершины, бездонные ущелья. Кстати вспоминаем о дюжине республик и автономий. На самом деле Кавказ – это пятачок Евразии, где все «двунадесять языков» теснятся на нескольких равнинах среди бесконечных и бесплодных гор. События в одном уголке тут же грозным эхом отдаются по всему региону. Гибель влиятельного лидера на границе со стремительно милитаризующейся Грузией создает опасную нестабильность и повышенные риски на российской стороне Кавказского хребта.
