Внеклассная алхимия - Силаев Александр Юрьевич (книги серии онлайн TXT) 📗
В 2001 году познакомился с одним из деятелей «секты Виссариона», что в Курагинском районе Красноярского края. Не членом, а именно деятелем. На российском форуме молодых писателей. Я был там прозаик, а он поэт. Мало что в поэзии понимаю, но, кажется, хороший поэт.
— В районе, когда берут на работу бригаду лесорубов, специально спрашивают — «вы не из секты»? Если из секты, тогда берут. Знают, что пить не будут, дурью маяться, воровать.
Сектантство — знак качества.
Был момент, когда при губернаторе Лебеде секту хотели просто закрыть. Бросить туда ОМОН с автоматами, погрузить всех на эшелон, и в 24 часа выслать… Вроде бы решили. Вдруг подумали: а выслать — это куда?
Позвали религиоведов, социологов, экономистов. Все выступили — за секту.
А куда такую уйму народа девать?
А так она сама девалась — куда хотела. Никого не трогает. Есть не просит, самое главное. А ведь только тронь, сразу попросят. И это самое страшное.
Вот так. И не тронули эффективные менеджеры — божьих людей.
Спрашивают меня молодые соратники:
— А мы гении?
— Гении, гении… По нынешним временам даже такой моральный урод, как я — духовная элита.
Интеллигент — как превратная российская форма интеллектуала, как мутация, как наш колорит и особое превращение. Ибо что суть интеллектуал? Без понтов и бытовых конвенций, а в более-менее формальном определении? Интеллектуал — это, прежде всего, профессия. Совокупность профессий, объединенных в духовное производство. Люди, предметом деятельности которых выступает изменение сознания — себя и окружающих. Люди, которые это могут и несут как жизненный стиль.
Но это в западной норме. А теперь — что такое Россия? Последние три столетия — кентавр: европейская голова с диким туловищем колонии-периферии. Культура здесь европейская, а политиэкономика тут бразильская. И вся жизнь стоит на этом зазоре. Еще цари завезли сюда европейского класса образование, но социальность тут, мягко выражаясь, не европейская. В итоге образование готовит людей, которые на хрен не нужны по типу своей деятельности в социальности. Людей гуманитарного мышления, например. Социализм мурыжил их социально, толкая в агитпроп, капитализм мурыжит экономически, толкая в маркетинг и медиа. В итоге они получают деньги не за то, что считают в себе наиболее ценным. Потенциал и реализация расстаются. Умение атрофируется. Самоидентификация начинает идти не по типу деятельности, а по образовательному цензу. Маркером типа становится не его культурная субъектность, но его культурная объектность, начитанность, погруженность, искушенность. По анекдоту: Бебеля отличить Бабеля, и Сару Бернар от сенбернара. Россия — самая читающая в мире.
Еще раз: интеллектуал — тип деятельности, интеллигент — пассивно-культурный ценз. Можно быть интеллектуалом, и не быть интеллигентом, можно наоборот, можно быть в пересечении множеств.
Интеллигент должен знать широко, по всему культурному фронту, это редкий тип, помнящий школьную программу более чем по одному предмету… Интеллектуал должен знать глубоко, и пусть он разбирается лишь в том, чем он занимается.
В интеллигентном кругу принято обсуждать «культурологию», то есть артефакты, события и обычаи из ряда искусственных сложностей — «театральную постановку», «новый роман», «сорта вина», «обычаи ацтеков»… В интеллектуальном — скорее «онтологию» и «методологию»: как устроена та или иная большая системность? как чего-то делать, чтобы делалось? когда начнем? Поскольку тяжко все время говорить о работе, говорят об… онтологии, в которой работают. Тем более что работа у каждого немного своя, а вот онтология — общая.
Интеллигенция — наше национальное достояние, модус нашей большой идеи, вроде как зима или водка. Интеллигенцию надо беречь, строить для нее питомники-заповедники, пестовать как медведей.
Но лучшее, что можно сделать — обратить в интеллектуалов. Дать ей деятельность. Будет деятельность — будет власть и реальность.
Хотя я сомневаюсь, что деятельность можно «дать». Ее можно только начать. Будьте интеллектуалами — или хана.
В любом случае интеллигенция исчезает.
А пока — живем. В диалектическом единстве и борьбе кентавровой головы и кентавровой задницы.
В «диалектике раба и господина» господин, как известно, прежде всего, рискующий. Ставящий на кон свою жизнь в «борьбе за признание», а раб трясется за жизнь, ничего не ставит — поэтому он раб. В дальнейшем стороны обмениваются символами. Господин периодически демонстрирует готовность немедля помереть, раб — отсутствие готовности, и все по местам.
Нынешняя элита не просто «не по Гегелю», она, полагаю, даже с приставкой «анти». Один ее представитель, сам по себе человек хороший, делился заветной формулой: «Условие там только одно — умение активно приспосабливаться. Именно активно, но именно приспосабливаться».
И десять человек говорили мне то же самое.
Да я и сам вижу.
Извернуться так, чтобы быть максимально полезным расплывчатому начальству, которое, в свою очередь, делает то же самое, и т. д., до бесконечности. Быть полезным — сунув куда поглубже свои желания, хотения, ценности.
В этом смысле «характер» — вещь при делании карьеры сугубо вредная. Если понимать его классически, как «сдохну, но будь по-моему». Определение воли мутирует в новый императив — являть оргазм от изнасилования…
Знакомый бизнесмен говорил:
— В 1990-х одно время меня крышевал приятный бандит… Умный был. Брал деньги, не унижая, а как-то даже наоборот. Заходит, поговорит, уважительно расспросит — чего и как. Как будто долг знакомому отдаешь.
— А сейчас?
— А сейчас, конечно, крыша ментовская. Говорят: чтобы пришла другая контора, у тебя еще оборот не тот. Но ничего, тебя мониторят… Еще немного подрастешь — другие люди придут. Пока меня смотрит милиция. Районного-городского уровня.
— Польза с крыши бывает?
— С моей — да. Никакие СЭС, никакие пожарные проверки. Редкая согласованность.
Давно дело было. Лежал я как-то в больнице. В палате с тремя мужичками, где самый образованный имел десять классов. Другие — что-то типа рваного среднего… Но боже, как эта братия щелкала кроссворды! Только хруст стоял и чавканье. Хрум-хрум, уноси готовенького. За день они поглощали целую пачку.
Каждый был ас в личном зачете, но предпочитали коллективизм: «слово из пяти букв, тэ на конце» — «есть такое слово».
Я участвовал временами.
Выглядел хило — на фоне асов.
Россия — самая образованная страна. По крайней мере, была. Самая культурная. Закультуренная.
Хотя довольно дурная. Одно другому не мешало нисколько.
Кажется, эта притча травилась где-то у Пятигорского. Известный буддистский учитель спрашивает ученика:
— И что нынче говорят про конец света?
— Ничего не слышно, учитель…
— Так если бы говорили — чему ему совершаться? Он и так уже, считай, присутствует…
В мире куда меньше говорят о ядерной войне, чем тридцать или пятьдесят лет назад. Тема явно выпала из мейнстрима что политологии, что кухонных посиделок.
Как будто ядерное оружие испарилось куда-то вместе с СССР.
Между тем вероятность его применения — стала выше. Даже так, специально усиливая: мир сейчас идет к ядерной войне.
Но в мире это не принято обсуждать.
Давайте честно признаемся: «социальный протест» в современной РФ тормозится еще и тем, что толком протестовать особо и некому. По-настоящему нищих — мало. В смысле — голодных, всего лишенных, не обогретых, в заплатах.
