По Южной Индии - Шапошникова Людмила Васильевна (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
В глубине Телинганы, в дистрикте Махбубнагар расположен небольшой коллекторский центр Нагаркарнуль. Поселок вытянулся вдоль мощенной камнем проезжей дороги. Сразу за домами начинаются рисовые поля. Между полями и зарослями веерообразных пальм разбросаны островки деревень. Поселок и деревни лежат в стороне от железной дороги. Я добралась до Нагаркарнуля к вечеру на джипе местного коллектора. Солнце село, но было еще не поздно.
— Достопримечательностей в нашем поселке нет, — сказал коллектор. — Все, что есть, здесь перед нами, как на ладони. Впрочем, неподалеку отсюда есть американская баптистская миссия.
— В таком месте?
— Представьте себе. В Телингане не одна такая миссия. Они действуют в самых отдаленных местах штата. Даже англичане сюда не добирались, а американцы — те попредприимчивей. Мы можем съездить к миссионерам в гости.
— Ну что же, давайте поедем.
Шофер включил фары, и коллекторский джип, ныряя в ухабы, понесся в сторону от поселка. Минут через пятнадцать свет автомобильных фар вырвал из кромешной тьмы кусок ограды густого сада и заплясал на белых стенах двухэтажного особняка. За оградой залаяли собаки, и навстречу нам вышел седой сгорбленный человек, завернутый в кусок ткани. В руках он держал керосиновый фонарь и прикрывал ладонью глаза от яркого света фар.
— Эй, сторож, — крикнул коллектор, — хозяева дома?
— Дома, дома, — прошамкал человек. — Входите, я придержу собак.
Через несколько минут мы сидели в ярко освещенной гостиной миссионерского дома. Под потолком мерно жужжал фен. Всеми делами в миссии ведали две американки, одетые в сари.
Одна из них привлекла мое внимание широким крестьянским лицом славянского типа. В ее английской речи слышался какой-то акцент.
— Откуда вы? — спросила я ее. — Из Америки, конечно.
— Вы и родились в Америке?
— Нет. Я родилась в России, на Украине.
— А как вы попали в Америку?
— Очень просто. Мой отец уехал из России в 1930 году и поселился сначала в Канаде.
— В 1930 году? Во время коллективизации?
— Да, во время коллективизации. — В глазах женщины блеснул злобный огонек. — С тех пор я считаю делом своей жизни проповедь идеалов страны, где собственность является священной.
— Но вы, кажется, проповедница «божьих идеалов»?
— Да, но одно другому не мешает. Америка живет по божьим законам. Это ваша страна погрязла в безбожии.
— Ваш отец имел какую-нибудь собственность?
— У нас была земля, лошади и мельница. А потом ничего не стало.
— Вы помните ваш родной язык?
— Нет. Не считаю нужным.
Передо мной сидела грубо скроенная типичная украинская кулачка. Человек, проклявший и забывший родину во имя собственных лошадей и собственной мельницы. Все остальное ее не трогало. Слово «мое» было ее богом. И не зря, очевидно, именно такая, как она, нашла свое призвание на поприще американской баптистской миссии в далекой и чуждой ей стране. Такие, защищая «идеалы» своих хозяев, не останавливаются ни перед чем. «Служение богу» является лишь эффективным средством в их руках.
— Наша миссия довольно богатая, — сказала вторая проповедница. — У нас много прихожан среди хариджан [13]. Здесь мы организовали начальную школу и построили больницу. Те, кто хочет продолжать образование, могут поступить в среднюю школу при соседней миссии. Она недалеко отсюда.
— Не могли бы вы показать нам школу и больницу? ― попросила я.
Миссионеры замялись:
— Видите ли, уже поздно.
— Ничего, у нас есть еще время, — поддержал меня коллектор.
— Но уже темно.
— Нам достаточно фонаря, который мы видели у вашего сторожа.
— Тогда пойдемте.
Мы вышли в темный сад. Ветер тревожно шумел в деревьях. Фонарь мигал и бросал на землю желтые нечеткие круги. Вдруг перед нами из темноты возникло приземистое одноэтажное строение. В незастекленных окнах слабо мерцали огни керосиновых ламп.
— Это наша школа, — сказала проповедница. — Здесь занимаются 80 мальчиков и девочек. Все они дети бывших неприкасаемых. Их родители — наши прихожане.
Мы входим в класс. Низкие потолки, обшарпанные стены, грубо сколоченные скамьи и столы. В классе на полу сидит группа мальчиков. Ветхая одежда едва прикрывает грязные темно-бронзовые тела детей. При нашем появлении мальчики встают и приветствуют нас по-английски. Их родной язык телугу. Но здесь, в миссионерской школе, они обязаны учить английский. В классе застоялся душный жаркий воздух. Керосиновая лампа коптит, и около нее вьются москиты.
— Это учитель, — нам показывают высокого пожилого человека. — Сейчас дети вместе с ним готовят уроки.
Мальчишки стоят, переминаясь с ноги на ногу. На нас устремлено около двух десятков пар черных глаз. Но какие они все разные, эти глаза. Одни — хитрые, с лукавой искринкой, другие — смешливые, третьи — озорные. А в некоторых застыла какая-то грусть и тупая покорность. Та же картина и в классах для девочек.
— Дети у нас на полном пансионе. Они здесь же питаются и живут.
— Какая плата в вашей школе?
— О, немного. Две рупии в месяц за ребенка. За эту сумму они получают у нас все. Самые бедные могут отдать своих детей в школу. Конечно, если они христиане.
Видимо, плата за обучение не такая уж маленькая, как это кажется на первый взгляд.
Рядом с классами разместились и жилые комнаты для школьников. Правда, комнатами эти тесные и грязные каморки назвать трудно. В каждой такой каморке живет двадцать ребят. Высоко, почти под потолком, прорезаны небольшие оконца. Также как и в классах, тут нет никакой вентиляции. Керосиновые лампы тускло светят сквозь закопченные стекла. На земляном полу лежат жесткие циновки, на которых дети спят. Около циновок брошены жестяные крестьянские баулы со скудным скарбом. В углу, прямо на полу, свалена металлическая посуда. Дети из нее едят. В каморках нет ни одной скамьи, ни одного стола. Я читала об американских тюрьмах. Они мне представляются верхом благоустроенности по сравнению с тем, чем располагают ученики миссионерской школы. А за все это «благодеяние» крестьяне закладывают свои души американским миссионерам.
Вслед за школой мы осмотрели больницу. Служба здравоохранения в Индии еще не налажена. Американские миссии под маской «человеколюбия» по существу эксплуатируют в собственных интересах трудности, которые переживает страна. Больниц и медицинских пунктов в деревне еще мало. Один врач обслуживает многие деревни. И вот в этих условиях миссионеры создают больницу для своих прихожан. Но то, что я увидела в миссии, больницей назвать нельзя. Это длинный грязный барак с клетушками-палатами. Все нужды «больницы» обслуживает единственная сестра. У нее небольшая комнатка с элементарным медицинским инвентарем и маленьким шкафчиком для лекарств. Больные, окрестные крестьяне, лежат на деревянных кроватях. У многих из них нет даже постельных принадлежностей. Но это «счастливчики». У входа в барак прямо на земле спят человек пятнадцать, завернутых в грубые одеяла.
— Что это за люди?
— Родственники больных. — Проповедница замялась. Они ухаживают за ними.
В это время из-под одеяла поднялась иссушенная годами и какой-то болезнью старуха. Ее слезящиеся глаза с мольбой уставились на одну из проповедниц. Старуха подползла к ее ногам и, припав к ним, заплакала и стала просить о чем-то. Проповедница с выражением брезгливости на холеном лице отошла в сторону. Старуха говорила на телугу, и я ее, конечно, не поняла. Я тихо спросила у сторожа:
— О чем она просит?
— Хочет, чтобы ее поместили в больницу. Она больная. А эти люди вовсе не родственники больных, — быстро прошептал он. — Они тоже больные. Но некоторые не христиане. Мэм-саб поэтому не хочет класть их в больницу. И вот эту старуху тоже.
В эту ночь я долго не могла заснуть. У меня перед глазами все время стояла старая больная крестьянка, с мольбой протягивающая руки на пороге миссионерской больницы. И эта мольба в слезящихся глазах была живым символом «милосердия» американских «охотников за душами».
