Восхождение Запада. История человеческого сообщества - Мак-Нил Уильям (читать книги полные txt) 📗
В результате административная машина постепенно распалась. Распад начался во времена Шестой династии (2350-2200 гг. до н. э.); вскоре после этого местные магнаты и князьки превратились в полноправных властителей, а некоторые из них претендовали и на верховную царскую власть, пусть даже не имея возможности отстоять этот титул у своих соперников.
Этот так называемый Первый промежуточный период (2200-2050 гг. до н. э.) сопровождался упадком искусств. Объем монументального строительства сильно сократился, огрубели стиль и мастерство, явно проявились местные различия [123]. Все это можно объяснить тем, что высокое искусство ранее было продуктом царского двора. Однако в области философии и литературы этот период общественной встряски способствовал укреплению национальных традиций Египта. Писцы, чье место в социальной иерархии было серьезно подорвано упадком упорядоченного правления, брали в руки перо, чтобы осуждать и протестовать против того, что случилось с египетской землей. Некоторые сохранившиеся произведения литературы этого периода передают полное отчаяние; другие — провозглашают неприкрытую жажду наслаждений; а третьи — ищут основу для восстановления социального порядка, настаивая на необходимости личной праведности [124].
Этические принципы, выраженные авторами, относящимися к третьей группе, иногда вызывали восхищение современных ученых [125]; но нравственные принципы, с такой силой провозглашаемые негодующими летописцами, так никогда и не были встроены в религиозную систему Египта. Социальный разлад постепенно был ликвидирован, и идеалы, провозглашенные в трудные времена нестабильности, тоже постепенно исчезли, оставив слабый след в цивилизации Египта [126]. Изначальный консерватизм египетской религиозной системы, который ранее предопределил неудачу систематизационных попыток, воплощенных в «мемфисской теологии», поглотил и этот вид нового литературного истолкования основ человеческой жизни, даже не почувствовав его воздействия. Лишь в одном отношении распад Древнего царства дал толчок постоянной перемене в религии: с этого времени надежда на вечную жизнь больше не зависела всецело от связей с богом-царем, но открылась простым смертным при наличии у них соответствующих гробниц, заклинаний и подобающих обрядов.
Египетская литература характеризуется определенно приземленным содержанием [127]. Литературные произведения были работой писцов, нанимаемых для светских или близких к светским задач, и их внимание привлекал прежде всего мир людей. Так, правила поведения, предписанные высоким государственным чиновникам, занимают значительное место в литературе Древнего царства. Эти правила были созданы для того, чтобы показать молодым, как можно преуспеть в делах, почитая вышестоящих и поступая правильно по отношению к нижестоящим. Богобоязненность в духе Месопотамии тут просто не присутствовала. Даже во времена трудностей, последовавших за распадом Древнего царства, египетские писцы считали, что в ответе за бедствия и беспорядки не боги, а непокорные и высокомерные люди.
Светский характер египетской литературы, несомненно, указывает на глубинный контраст между мировоззрениями Египта и Месопотамии. Это различие отчасти можно объяснить относительной защищенностью Египта как от нападений чужеземцев, так и от стихийных бедствий [128]. В стране, где боги были так надежны в своем покровительстве, где регулярно происходил разлив реки и где враждебные варвары никогда неожиданно не появлялись на горизонте, ученые писцы могли себе позволить не обращать внимания на богов, за исключением определенных, предусмотренных ритуалом случаев. Имея возможность не слишком заботиться о выживании в этом мире, религиозная мысль сконцентрировалась на достижении бессмертия в следующей жизни, а литературные произведения могли с чистой совестью быть направлены только на мирские заботы. Иная ситуация сложилась в Месопотамии, где природные и военные катастрофы были постоянной угрозой и где боги считались то намеренно капризными, то непредсказуемо опасными, то поразительно великодушными, но они никогда не игнорировались.
Эта сидячая статуя из диорита из храмового придела гробницы Хефрена в Гизе изображает царя-бога как в виде человека, так и в виде сокола Гора. Скульптор великолепно преодолел внутренне присущее такому художественному замыслу неудобство: крылья сокола, защищая фараона, неразрывно соединяют вместе две фигуры, и величественная суровость лица фараона подкрепляется равнодушной благожелательностью сокола. Такая скульптура символизировала и, символизируя, возможно, помогала также укрепить и определить всеохватывающую роль бога-царя в Древнем Египте. Искусное и стилистически совершенное творение было выполнено во времена Четвертой династии (2650—2500 гг. до н. э.), когда ресурсы всего Египта были использованы на строительстве великих пирамид. (Пирамида Хефрена уступает по размерам лишь пирамиде его непосредственного предшественника, известного Геродоту как Хеопс и египтологам как Хуфу.)
Пропасть, таким образом открывшаяся между устным мифотворчеством и письменной литературой, предоставила египетским писцам намного больше свободы, чем та, которой пользовались месопотамские летописцы. Вследствие этого египетская литература появилась раньше месопотамской, и очень рано в ней появились некоторые сугубо светские жанры -рассказы, притчи, диалоги и песни о любви, — которые были слабо представлены или вообще не имели аналогов в Месопотамии [129].
Беспорядки, последовавшие за распадом Древнего царства, конечно же, принесли много страданий жителям Египта, и идеал объединенной земли, покорной богуцарю, никогда не стерся из их памяти. Наконец, где-то в середине XXI в. до н. э. местный правитель из Фив в Южном Египте добился военного превосходства и объединил страну снова, таким образом основав так называемое Среднее царство (2050-1800 гг. до н. э.) [130]. Эта новая династия (Двенадцатая) возродила нечто похожее на централизацию Древнего царства; но под этой внешней схожестью скрывалось существенное различие. Местные магнаты и жрецы не были отстранены от управления. Они остались у власти, осуществляя посредническую функцию между придворными чиновниками и крестьянами. Центральная власть была менее превозносимой и более ограниченной. Рабочая сила всего Египта больше не призывалась на строительство гробницы для царя, так же как и официальная идеология больше не провозглашала, что бессмертия можно достичь, лишь имея связь с божественным царем в загробной жизни [131]. Изменение основ жизни Египта проявилось и в том, что стили искусства продолжали отражать мелкие, но заметные местные различия в рамках единого канона, унаследованного от Древнего царства [132]. Несмотря на это, некоторые более энергичные цари Двенадцатой династии смогли распространить свое господство на весь Египет, хотя более слабые личности легко могли выпустить бразды правления из рук.
К 1800 г. до н. э. Египет опять утратил политическое единство. Поэтому египтянам не удалось оказать эффективное сопротивление новому и непривычному феномену в их историческом опыте: массированным вторжениям иноземцев. Начиная приблизительно с 1730 г. до н.э. народ, именуемый гиксосами, пересек пустыню Синая и проник в Египет, легко завоевав северные районы страны и установив чужеземное господство, просуществовавшее до 1570 г. до н. э.
123
См. William C. Hayes, The Scepter of Egypty Part I: From the Earliest Times to the End of the Middle Kingdom (New York: Harper & Bros., 1953), pp. 135-48.
124
Переводы этой литературы можно найти в работе: Adolf Erman, The Literature of the Ancient Egyptians. Aylward M. Blackman (trans.) (London: Methuen & Co., 1927), pp.75-108.
125
См. James Henry Breasted, The Dawn of Conscience (New York and London: Scribner's Sons, 1935), pp.207ff. Другие ученые в тех же текстах видели призывы к социальной революции и классовой борьбе , при этом не умаляя своего восхищения этими памятниками письменности . см. Joachim Spiegel, Soziale und weltanschauliche Reformbewegungen im alten Agypten (Heidelberg: F.H.Kerle Verlag, 1950), pp.7-56.
126
John A. Wilson, The Burden of Egypt, p. 124.
127
Священные традиции Египта не были сохранены в письменных источниках. Намеки на существование мифических циклов прослеживаются в уцелевших текстах; но греческий историк Плутарх, который жил во II в. н. э., когда цивилизация Египта была уже в прошлом, был первым, кто записал последовательный рассказ об одном таком мифе - историю Осириса, Исиды и Гора. Современники знают эту историю только благодаря Плутарху - неточному и сомнительному источнику для элемента египетской религии, часто считающегося центральным для религиозного сознания целой цивилизации. Жители Месопотамии начали записывать религиозные сюжеты лишь тогда, когда язык шумеров стал мертвым языком, значение слов которого нужно было разъяснять. Никакого похожего кризиса системы передачи информации в Египте никогда не было, и у египетских жрецов не было причины записывать священные секреты.
128
John A.Wilson, The Burden of Egypt, pp. 12-13.
129
См. T. Eric Peet, A Comparative Study of the Literatures of Egypt, Palestine and Mesopotamia (London: Oxford University Press, 1931), p. 17 and passim.
130
Завоевание всего Египта из Фив похоже на завоевание Менесом в том смысле, что оба правителя пришли с юга, из относительно отсталых пограничных районов. Два объединения иллюстрируют преимущества пограничного правителя в борьбе за власть среди мелких цивилизованных государств. См. выше замечания в связи с Саргоном из Аккада.
131
John A.Wilson, The Burden of Egypt, pp.112-37.
132
William C. Hayes, The Scepter of Egypt, Part I, p. 154.
