Русское солнце - Караулов Андрей Викторович (электронные книги бесплатно txt) 📗
— Так сейчас вообще жрать нечего, Яков Борисович…
— Жрать нечего, дорогой… это государственные магазины. А в каждом магазине есть коммерческий отдел. Там все! Они все купили! А у кого они купили, скажи? У государства! Это ж нэп, — верно?! Чистый нэп двадцатых годов, дорогой, когда Владимир Ильич сообразил (только не сказал никому), что социализм — это говно! Ты смотри: немцы после войны… что те, что эти… они ж свой шнапс не в России, не у Никиты Сергеевича покупали, хотя в России он был лучше, а себестоимость спирта — четырнадцать копеек литр! Нет, они свои заводы поднимали, — почему? Во всей Европе водка — это ж… вторая национальная валюта! Я вот, — Акоп помедлил, — я Андропова не люблю. Он меня притеснял. Но ты послушай, Гайдар: Андропов гонялся за мной не потому, что у меня была плохая водка, — да? А потому что он свою собственную продать не мог. Вот не мог — и все! Я сделал водку дешевле и вышиб их в пять секунд. А ты, Гайдар, решил… похоже… вообще не связываться с Россией, — так на кой черт, Гайдар, ты нам нужен? Получили правительство! Спирт «Роял» как победа демократии! А интеллигенция твоя, парень, просто… партия дураков, вот что я скажу! Просрут Россию — и не заметят!..
Алешке показалось, что Акоп как бы составляет план его будущей статьи.
— Руцкому передай — не поеду. С радостью, мол, но не сейчас. Знаешь, почему? Вон, курская газетка лежит, возьми, да? 29 марта. Видишь? 90-й год. Читай! Вслух читай!
Алешка развернул мятую «районку». Город Железногорск, Курская область. На первой полосе — выступление Руцкого в местном райкоме партии. Заметка была расчеркана красным фломастером, а один абзац выделен в жирный квадрат.
— Читай!
— «Я — русский полковник, мне стыдно за этих демократов. Я был на митинге в Лужниках и посмотрел, какое хамство со стороны Афанасьева, Ельцина. Они на Владимира Ильича руку подняли! И они, эти подонки, рвутся возглавлять российское правительство…»
— Вот, парень… — Акоп раскраснелся и совершенно по-детски смотрел на Алешку, — Руцкой, ты говоришь, мастер… — да? Какой он мастер, что с тобой?! Неблагодарный нищий, вот он кто!.. Я ему понадобился, скажите пожалуйста!..
— Интересно, Ельцин куда смотрит? — протянул Алешка.
— Ельцин? Сердца у него не хватает, парень, — сердца!
— А вы… мафия, Яков Борисович? — вдруг спросил Алешка. Если у него рождались какие-то вопросы, он уже сам не понимал, зачем он их задает.
— Некультурный ты, — засмеялся Акоп. — Большой бизнес, любой большой бизнес, это, парень, всегда мафия, потому что большой бизнес не делается в одиночку. У меня нет большого бизнеса, я — одиночка. Видишь, в лесу живу? Ты пойми: если б не мафия, рубль в России давно бы грохнулся, сейчас только мафия рубль держит…
— То есть Ельцин… — Алешка решил поменять тему разговора, — Ельцин, Яков Борисович, будет несчастьем России, так… выходит?
— Не знаю я, парень. Он с Урала, да? Урал это уже не Европа, но ещё и не Азия. Он из двух половинок, этот Ельцин. Если в нем европеец победит — одно. А если победит азиат… — впрочем, чего гадать, это будет ясно знаешь как быстро…
24
— Коржаков! Коржаков!
По голосу шефа Коржаков решил, что Ельцин требует водку.
Когда Ельцин видел, что Коржаков или Наина Иосифовна прячут от него бутылку, он кричал так, как умет кричать только русский алкоголик: динамитный взрыв с визгом.
— Кор-ржаков!
Здесь же в коридоре крутился полковник Борис Просвирин, заместитель Коржакова по оперативной работе.
— Давай, Борис! Только чтоб в графинчике и не больше ста пятидесяти, — понял?
Кличка Просвирина — «Скороход».
Кремлевская горничная, старушка, убиравшая кабинет Президента России, упала однажды в обморок, услышав, как Ельцин орет. С испугу она звала Ельцина «Леонид Ильич», хотя Брежнев не имел привычки пить в Кремле.
— Где моя охрана, ч-черт возьми!
Коржаков открыл дверь:
— Охрана здесь, Борис Николаевич.
Ельцин сидел на диване в широких трусах и в белой рубашке, закинув ноги на стул, стоявший перед ним. Правая нога была неуклюже замотана какой-то тряпкой и бинтами.
— Доброе утро, Борис Николаевич!
Ельцин сморщился:
— Саша, коленка болит… В кого я превратился, Саша?..
Он был пьян. У Ельцина начинался полиартрит, — суставы разрывались на части.
— Сильно болит, Борис Николаевич?
— Наина велела мазать кошачьей мочой… вонь-то, вонь… тошнит, понимашь…
Коржаков хотел сказать, что Ельцина тошнит не от кошачьей мочи, но промолчал.
Уровень медицинских познаний Наины Иосифовны определялся разговорами с какой-то женщиной из Нижнего Тагила и телевизионными передачами, которые она смотрела без счета.
— Садитесь, Александр Васильевич, — сказал Ельцин. — Пить не будем. Не беспокойтесь.
— А покушать, Борис Николаевич?
— Не буду я… кушать. Не буду, — понятно?! Просто так посидим.
Солнце было до того ярким, словно собиралось сжечь стекла.
Накануне состоялась первая встреча «большой тройки». Она так ничем и не закончилась: Ельцин не смог выговорить те слова, ради которых он приехал в Минск. Кравчук, который тоже имел свой план, решил не опережать события, а Шушкевич молчал, потому что его вполне устраивала роль гостеприимного хозяина.
Они встретились здесь, в Вискулях, у «подножия» Беловежского леса, не потому, что кого-то боялись, нет: просто Шушкевич рассчитывал не на деловую встречу, а на пикник. Ему очень хотелось сблизиться с Ельциным, а ничто не сближает людей так, как застолье, тем более — на охоте.
Ельцин молчал. На самом деле он дорого дал бы, конечно, если бы все, на что он решился сейчас, было бы сделано чужими руками. В дни Фороса Ельцин рассчитывал, что ГКЧП раз и навсегда свалит Горбачева, после чего он, Ельцин, свалит ГКЧП, ибо победить ГКЧП в демократической России легче, чем Президента СССР. Когда — не вышло, когда Горбачев вернулся в Москву, у Ельцина началась депрессия; в начале сентября он уехал в Сочи, где пил, без отдыха, почти двенадцать ночей. Он и сейчас хотел чуда. Он хотел, чтобы все, на что он решился, за него сделал бы кто-нибудь другой. Пусть это будет Леонид Макарович, пусть это будет Станислав Сергеевич… — пусть! А ещё лучше, если Леонид Макарович объединится со Станиславом Сергеевичем, и они — оба! — поставят его перед фактом: так, мол, и так, Борис Николаевич, привет тебе, мы — уходим, пусть Россия сама решает, с нами она или как…
Ельцин молчал. Молчал и Кравчук. А Шушкевич без конца предлагал или пообедать, или — посмотреть зубров. Леонид Макарович — не охотник, он больше рыбак, зато зубр под пулю от Президента Российской Федерации был подобран ещё неделю назад…
Странно все-таки: Ельцин получил… не популярность, нет, славу, благодаря борьбе с партийными привилегиями. Но ведь таких привилегий, как у Президента России Бориса Николаевича Ельцина, не было ни у кого, даже у гражданина Сталина. Главная привилегия: Ельцин разрешил себе не работать. Либо — работать сколько он хочет. Никто не удивлялся, когда Ельцин вдруг ломал свой рабочий график и уезжал из Кремля в Сочи, на Валдай, в Завидово или — просто домой! О его дачах в Горках и Барвихе, о его машинах, вертолетах, о специально построенных банях, с огромными окнами (Ельцин требовал, чтобы было много света), о его врачах или подарках, которые обожала вся его семья, особенно Таня, его младшая дочь, говорить не приходится — все было в порядке вещей.
Коржаков пришел с дурными вестями. Баранников передавал Президенту, что Горбачев не только знает о «Колесе», но уже с самого утра ведет консультации с Бушем, с «семеркой», чтобы Соединенные Штаты, Европа и, конечно, Организация Объединенных Наций не признавали бы новый союз или союзы бывших советских республик, если они появятся.
Связной от Баранникова (в таких случаях силовые министры никогда не пользовались телефоном) просил передать, что Юрий Владимирович Скоков очень переживает — обижен, что его не взяли в Минск…
