Человек, похожий на генерального прокурора, или Любви все возрасты покорны - Стригин Евгений Михайлович

«Хотя по итогам „чёрного вторника“ было возбуждено уголовное дело, — писал тот же Скуратов. — но оно расследовалось вяло, материалы месяцами лежали без движения в папках, руководящие сотрудники ФСБ жаловались — нет сил на расследование. В результате — время было безнадёжно упущено.

Придя работать в Генпрокуратуру, я дал команду поднять материалы, возобновить расследование, но вернуть упущенное было уже невозможно, а следователи ФСБ спустя два месяца вновь прекратили дело». [375]

Виновные не понесли наказание, прихватизация продолжалась. «Самые прибыльные предприятия российской промышленности были отданы кучке бессовестных магнатов, которые разворовывали активы, уклонялись от уплаты налогов и вывозили свои неправедно нажитые богатства за рубеж. Позволив этим хищникам построить частные империи за счёт государства и большинства россиян, само правительство, по сути, обанкротилось. Чтобы не латать дыры в бюджете за счёт печатного станка и избежать нового витка гиперинфляции, правительство просто перестало платить зарплаты военным, учителям, медикам и пенсионерам. Оно также брало крупные ссуды в банках — тех самых, которым оно отдало государственные деньги и активы несколько лет назад». [376]

Все это неизбежно должно привести к катастрофе. Вот она и наступила. «Летом 1998 года Россию постигла тяжелейшая финансовая катастрофа, — напишет позже Ельцин и тут же лукаво добавит. — Замечу сразу, что произошла она не только у нас, но и в странах с другой экономикой, с другой историей, с другим менталитетом». [377]

Лукавство состоит в том, что огромная для страны катастрофа как бы уравнивается с мелкими проблемами, которые возникли в некоторых странах. [378] Он как бы говорит, что не все так страшно в нашей стране, в других тоже есть проблемы. Правда при этом он забывает, что за гораздо более мелкие катастрофочки руководители западных государств обычно лишаются своих постов, несмотря на то, что их правление не такое самодержавное как правление российского президента.

Однако на этом президентское лукавство не кончилось. Борис Николаевич и дальше продолжает лукавить, перенося ответственность на других:

«Много в те дни, перед августовским кризисом, давалось ценных советов — и банкирами, и аналитиками, и журналистами, и экономистами… Почему правительство оставалось глухо к этим советам?..

С самого начала своей работы правительство Кириенко декларировало создание антикризисной программы. Под руководством Сергея Владиленовича наконец начали писаться грамотные экономические законы, выстраиваться правильные макроэкономические схемы (наработками кириенковского правительства, кстати, пользовались потом все последующие кабинеты министров и пользуются до сих пор). Но вот беда: за этой долгосрочной перспективой молодые экономисты совершенно проглядели текущую катастрофу! Закладывая фундамент, напрочь забыли о крыше. Произошёл удивительный парадокс: самое грамотное в экономическом смысле российское правительство приняло самое неграмотное, непросчитанное решение….».

Вот кто оказывается виноват: правительство! Правда, он при этом скромно умалчивает, что именно президент предлагает Госдуме проголосовать за премьер-министра, что ради премьера Кириенко президент практически «изнасиловал» ту же Госдуму, что заместителей премьера и всех министров назначает и освобождает от должности сам президент, что он является главой государства и определяет основные направления внутренней политики страны. Это только по Конституции, а если по существу, то власть первого российского президента ещё больше.

Проблема была в особой экономической политики руководства страны. «Основной формой правительственного долга были ГКО с нулевым купоном, обычно выпускающиеся на три месяца. Разработанный Чубайсом рынок ГКО опять-таки являл собой солидную субсидию, которую государственная казна выделяла избранным российским банкам. Покупать ГКО могли только российские банки, иностранные учреждения в этой операции не участвовали. Таким образом, конкуренция на аукционах по продаже ГКО ограничивалась несколькими российскими учреждениями, в 1885-1998 годах ежегодный доход по этим ценным бумагам составлял около 100 процентов в долларах, — писал редактор журнала „Форбс“ Пол Хлебников, не отличающийся симпатиями к „красно-коричневой оппозиции“ и, тем не менее, критически оценивающий правление Ельцина. Далее он продолжил. — Если бы участвовать в приобретении ГКО тогда разрешили иностранным банкам с их огромными фондами, проценты на ГКО не были бы такими астрономическими. Вследствие этой политики в России исчез рынок внутренних кредитов — какой компании охота занимать деньги при ставке 100 процентов, в долларах?». [379]

Ельцин пояснял позже: «Внешне все выглядело очень просто. Западные инвесторы медленно, но верно начали уводить с „проблемного“ российского рынка свои капиталы. Непрерывно росла доходность на рынке ГКО (государственных краткосрочных облигаций). Уже с начала 1998 года многие специалисты заговорили о том, что рынок государственных ценных бумаг работает не на государство, а как бы сам на себя. Не правительство использует этот рынок для пополнения бюджета, а участники рынка используют правительство, высасывая финансовые ресурсы. Центральный банк, занимавший тогда тридцать пять процентов рынка ГКО, покупал у правительства новые ценные бумаги, а правительство этими рублями расплачивалось за старые выпуски ГКО. Получив рубли, владельцы ценных бумаг (в основном, конечно, коммерческие банки) несли их на валютный рынок, покупая доллары. Создавали давление на курс рубля. А чтобы удержать этот курс (напомню, тогда он был определён „валютным коридором“ и практически не менялся уже в течение долгого времени и равнялся шести рублям за один доллар), Центральный банк тратил свои золотовалютные резервы. Только за январь резервы Центрального банка сократились на три миллиарда долларов. Лишь такой ценой удалось удержать курс внутри „валютного коридора“. Так работала кризисная машина 1998 года. Она остановилась лишь тогда, когда кончилось топливо: правительству стало не хватать рублей для оплаты старых госбумаг, а Центробанку — валюты для поддержания курса». [380]

«Правительство обанкротилось за счёт высокой стоимости обслуживания долга. Банки, получившие от государства эти огромные проценты — „Онэксим“, „Менатеп“, „Альфа“ и „Столичный“, — почти ничего не вкладывали в российскую экономику. Наиболее заметно выпуск ГКО вырос в 1996 году — когда режиму Ельцина позарез требовались деньги, чтобы взбодрить экономику в период предвыборной кампании, — но ГКО продолжали выпускать и дальше, и через два года их было выпущено на общую сумму 70 миллиардов долларов. К тому времени, когда Кириенко стал премьер-министром, все доходы от новых ГКО шли на погашение старых. Проводя операции с ГКО, российское правительство оказалось на механической беговой дорожке, и вот эта дорожка стала двигаться все быстрее, и правительство не могло за ней угнаться. Ему приходилось продавать все больше ГКО по все более высоким ставкам — просто для обслуживания старого долга. Было ясно: механизм вот-вот разладится. Операция с ГКО превратилась в пирамиду». [381]

Это можно было понять задолго до начала кризиса. Знающие люди это поняли, но выводы сделали только в своих собственных интересах.

«Три года правительство вело такую политику — взять кредит, с его помощью пережить несколько месяцев и взять новый. Деньги занимались и за границей, и внутри страны, продавая ГКО — государственные краткосрочные обязательства. Это была жизнь взаймы». [382]