Черная сотня. Происхождение русского фашизма - Лакер Уолтер (е книги TXT) 📗
Зная о природных богатствах страны, иностранные наблюдатели предрекали ее бурный рост, а некоторые даже предполагали, что к концу XX века Россия будет ведущей в экономическом отношении державой мира. По оценкам демографов, к 1948 году в царской России должно было жить 348 миллионов человек. Русская культура, по крайней мере в лице ее лучших представителей, достигла мировой славы; такие писатели, как Толстой и Достоевский, не имели себе равных в мире.
В свете этих данных русская история весьма отличается от марксистского видения отсталой, разоренной, невероятно нищей и несчастной страны. Короче говоря, революция и советская власть были не только морально-политической катастрофой, но и повлекли за собой в высшей степени неблагоприятные демографические, экономические и социальные последствия. Однако в приведенном кратком обзоре многое упущено, и картина получается односторонней и неполной. Верно, что Россия вела экспансию в разных направлениях и стала ведущей военной державой. Однако очень мало было сделано для интеграции нерусских народов; правители России противились любым их устремлениям к культурной автономии и даже ограниченному самоуправлению. Темпы экономического роста выглядят внушительно, но в основном потому, что стартовый уровень был очень низким, — таковы «преимущества» отсталости. Кроме того, экономическое развитие было в основном результатом инициативы западников, подобных графу Витте (которого русские националисты ненавидят), его предшественнику Бунте, а также Столыпину (которого националисты уважают больше, однако его социальную политику они по-прежнему отвергают). Евреи и другие «инородцы» играли центральную роль в модернизации России. Но главное, устои режима никак нельзя было назвать прочными. За исключением Александра II, правители страны не отличались государственным умом и предвидением. Они полагали, что народ не готов и, вероятно, никогда не будет готов принять большее участие в управлении страной. Поэтому монархи и их окружение все более отдалялись от народа. «Общество» — то есть интеллигенция, многие представители средних классов и даже отдельные группы дворянства — оказывалось в оппозиции царской власти. В этой расстановке сил церковь занимала гораздо более скромное положение, чем принято считать, она немногим отличалась от правительственного департамента. Были национальные государственные деятели высокого ранга, которые понимали, что страна нуждается в более динамичной политике, однако монархи давали им весьма ограниченную свободу действий, и то неохотно и лишь в периоды кризисов.
Правители ни разу всерьез не попытались добиться большей спаянности и единства общества. Консервативные мыслители много раз выступали с осуждением утопического разрушительного радикализма русской интеллигенции, который прослеживался на протяжении всего XIX века и прямиком вел к революции. Но отчуждение было не случайным: Александр III постоянно говорил о «гнилой интеллигенции», которая пыталась вмешиваться в государственные дела. Поскольку легального выхода для политической энергии интеллигенции и других широких слоев общества не было, то взрыв был неизбежен, этим Россия и отличалась от Запада, где политическая энергия была укрощена и приобрела конструктивный характер.
Еще до 1917 года было немало тревожных сигналов, не принятых во внимание: Крымская война, терроризм, революция 1905 года, поражение в войне с Японией. Может быть, и верно было бы считать, что монархия — лучшая форма правления для России, однако даже убежденным монархистам было все труднее верить, что личности, находящиеся на самом верху общества, обладают необходимой квалификацией для выполнения их миссии. Героями правой стали Столыпин и Николай II, «царь-мученик». Солженицын публикацией своих исторических романов в 70–80-е годы во многом способствовал возрождению славы Столыпина. В годы гласности речи Столыпина были опубликованы в сотнях тысяч экземпляров, появились также его биографии и статьи о нем [147].
Петр Аркадьевич Столыпин (1862–1911) сначала приобрел известность как жесткий, эффективный и неподкупный губернатор (в Гродно, затем в Саратове). В 1906 году он стал министром внутренних дел и председателем Совета министров. Несомненно, он был самым разумным и сильным государственным деятелем России последних лет царизма. Левые ненавидели его за безжалостные преследования революционного движения и разгон Думы. В то же время они сознавали, что если бы начатые им аграрные реформы проводились с той же энергией и после его убийства, а мирное развитие продолжалось еще лет десять — двадцать (на что Столыпин надеялся и о чем молился), то революционное движение утратило бы значительную часть своей энергии: лозунг «земля — крестьянам» перестал бы быть привлекательным и Октябрьская революция, возможно, не произошла бы.
В 1991 году в Москве был проведен круглый стол, на котором обсуждались причины ограниченной привлекательности патриотического движения. Участвовавший в дискуссии Ю.Д.Речкалов предположил, что причина тому — ортодоксальность патриотов и их тенденциозное стремление разглядывать русскую историю через очки мифологии: истинно русские — только православные; рынок и демократия — априорное зло; последний царь упоминается обязательно лишь в сусальных тонах; в Столыпине адепты движения видят фундаменталиста, защитника автократии, который всякую минуту жизни только и ломал голову, как бы укрепить самовластие.
Однако реальный Столыпин, заметил Речкалов, отстаивал просвещенный патриотизм, он в полной мере осознавал преимущества и ценности конституции, ему были нужны двадцать мирных лет не для укрепления и совершенствования полицейской системы, а для насаждения в народе гражданского духа, воспитания в людях уважения к законам и создания таким образом условий для демократизации общества. Консервативные современники Столыпина отлично знали о его долгосрочных планах, и поэтому крайние правые ожесточенно нападали на него за подрыв и даже разрушение царской власти, церкви, коллективистского духа русского народа и так далее [148]. Столыпин был энергичным руководителем и отличным думским оратором, его искренность и верность слову признавали даже его политические противники. Вначале он пользовался доверием царя, но с годами отношение к нему Николая II изменилось из-за постоянного давления, которое Столыпин оказывал на колеблющегося монарха, стремясь побудить его к решительным действиям, а также из-за интриг придворных и царицы, желавшей избавиться от Столыпина. После его убийства Богровым (революционер, ставший полицейским агентом, выходец из семьи крещеного еврея) Александра просила преемника Столыпина не упоминать при ней имени человека, который «затмевал ее мужа».
Некоторые крылатые слова Столыпина снова стати популярными в период гласности: либералам и революционерам были нужны великие потрясения, а ему была нужна великая Россия; «мы должны дать свободу русскому народу, но сначала он должен стать достойным свободы»; «политика должна заботиться об исправных и сильных, а не о пьяницах и слабых». Так распространилась легенда, что, если бы не убийство Столыпина, все было бы хорошо, а погубили его сатанинские силы, ответственные за падение России.
И в самом деле, обстоятельства убийства Столыпина по сей день окончательно не выяснены. Однако нет никаких оснований полагать, что, останься он в живых, судьба России была бы иной. Его противники при дворе непременно добились бы его отставки — это был лишь вопрос времени. Он нажил себе многочисленных врагов, его политическая база была весьма узкой, он уже слишком часто угрожал отставкой, состояние здоровья ухудшилось. Кроме того, его политику никак нельзя назвать успешной и просвещенной; в отношении нерусских народов он проявлял значительно меньше гибкости и готовности к компромиссу, чем в социально-экономической стратегии. Эти народы никогда не разделили бы его идею «великой России». Столыпин не мог добиться примирения. Рано или поздно произошли бы острые конфликты и, вероятно, взрыв. Говоря коротко, упования на Столыпина основываются на плохом знании фактов. Еще более напрасными представляются в ретроспективе надежды на последнего царя. В момент прихода к власти это был обаятельный молодой человек приятной внешности, неагрессивный и стеснительный. Внешне невозмутимый, в душе он был нерешителен и не отличался блестящими способностями. Он обожал жену и любил свою семью. Доведись ему только представительствовать, как некоторым его европейским кузенам, он, вероятно, играл бы свою роль блестяще. Беда в том, что он вступил на трон в эпоху кризиса, а также в том, что он убедил себя (к этому толкала его и царица), будто может играть активную, даже главную роль в российской политике. Для такой роли он был совершенно не пригоден; правление Николая началось с катастрофы и ею же закончилось. Самое лучшее, что можно о нем сказать теперь: он был слабым человеком с благими намерениями, окружившим себя плохими советниками. Страшное убийство царя и его семьи — преступление по любым стандартам. Но Николай был святым (каким он стал в глазах правых) не более, чем любой другой политический лидер [149]. Обстоятельства убийства царской семьи недостаточно выяснены до сего дня. Поскольку они продолжают занимать важное место в аргументации «русской партии», следует хотя бы кратко их изложить.
