Должно было быть не так - Павлов Алексей (е книги txt) 📗
Глава 6.
ПАХАН ИЛИ СЕАНС МАНУАЛЬНОЙ ТЕРАПИИ
Вечером из обезьянника повели в подвал, который удивил чистотой и дурацкими, не к месту приляпанными, например перед дверью в туалет (служебный, конечно), голубыми занавесками в цветочек. Гудит кондиционер, воздух свежий, прохладный. Поставив меня лицом к стене, мусор открыл одну из металлических дверей (без занавесок) и велел зайти.
Вначале я не понял, куда попал: в нос шибануло горячей мерзостью, ни на что не похожей, и меньше всего на воздух. Дверь тотчас громко захлопнулась. Тусклая жёлтая лампочка висит в табачном мареве. Стены, пол, потолок — грязно-коричневые, чёрные. Напротив двери окно с решёткой и досками вместо стёкол. Под решёткой деревянный подиум на деревянном же полу. На подиуме сидят и лежат люди. Все курят. Посередине — ноги по-турецки, голый по пояс, живого места нет от татуировок — беззубо улыбается во мраке абсолютно уголовного виду мужик.
Глядя на меня, длинно и абстрактно отматерившись, вдруг как заорёт:
— А иди сюда!!
Ну, думаю, началось, вот он — пахан. А как говорить-то с ним. Я таких только в кино и видел. Пахан опять орёт: «Как зовут?!»
— Алексей.
— Погоняло есть?!
На всякий случай говорю: «Нет».
— Рассказывай, за что взяли!
Я к нему со всей серьёзностью, оробел прям:
— Не знаю.
— А что клеют?!
— Говорят, деньги украл.
— Сколько?!
— Сто миллионов.
— Рублей?! — порвёт на куски, если скажу не так.
— Долларов.
— А-а! Ну, тогда ясно! Присаживайся. Здесь не тюрьма, здесь мы все запросто! — Цифра пахана совершенно успокоила. И орать перестал и вопросы задавать, но говорил громко, радостно и не переставая, по тридцать раз в минуту вбивая в воспалённый мозг одно и то же слово — «уебашенный». Уебашенный мент; какой-то уебашенный Пыша, которому Коля (пахан) дал с ноги, после чего уебашенный Пыша упал как уебашенный; уебашенный грузовик и так далее, до бесконечности. Всю душу вкладывал Коля в это слово.
Голова шла кругом, в прямом смысле: тошнотворное чувство не быстрого, но непрестанного вращения на широкой тёмной карусели, не проходящее странное ощущение двух голов, из которых болит лишь одна, и карусель стала вдруг наклоняться, подошвы поехали вниз, зацепиться было не за что.
— Давай-давай, здесь лежи, — вполне по-человечески говорил Коля, подкладывая мне под голову что-то заменяющее подушку. — Вот, водички выпей. Колёса есть. Пей, пей, помогает.
— Да меня малость…
— Вижу, не слепой. Менты — они ж уебашенные! Пройдёт! Привыкнешь!
На спине лежать тяжело: меж лопаток будто клин забит, руку бесхозную никак не пристроить. Головная боль не даёт думать. Утешение одно — когда-нибудь пройдёт. Тогда ещё не знал, что ближайшие полгода мыбудем неразлучны, и хорошо, что не знал, потому что ещё не привык.
Что были за колёса, так и не спросил, но заснул крепко, впервые от того московского вечера, который был так давно, теперь уже в прошлой жизни.
Футбольный матч проходил в Бразилии, на стадионе Марокана. Я играл за сборную Франции. Замечательное зеленое поле, яркие жёлтые и синие майки игроков. Трибуны забиты до отказа. Никого из своей команды я не знаю, и как попал в сборную, тоже неизвестно. Игроки — рослые атлеты, я же в сравнении с ними как ребёнок. Майка мне явно велика, достаёт до колен, трусы тоже длинные и широкие. Наша команда атакует. Долго бегу к посланному мне низом на выход мячу. Нет, не догоню. Но соперник зачем-то нарушает правила: сбивает меня с ног. Штрафной удар. До ворот далеко. Мяч тяжёлый, его бы с места стронуть. Явно не смогу даже добить до ворот.
Ухожу от мяча подальше, долгий разбег, от навалившегося чувства ответственности слабеют ноги. Бью по мячу, он не летит — катится по траве мимо выставленной стенки в сторону ворот. Охватывает отчаянье: разве это удар. Вратарь смотрит на мяч и не трогается с места: не долетит. Однако мяч катится в дальний угол ворот, вратарь, опомнившись, делает запоздалый бросок, но поздно: гол! Ко мне подбегают могучие атлеты, поздравляют, хлопают по плечам, спине. Стадион взрывается яркими красками.
Хлопнула кормушка: «Хлеб получать! Чай». Настало ивээсовское утро.
Выдали по полбатона чёрного и «чай» — тёплую воду в пластмассовых жирных, плохо вымытых тарелках.
Коля Терминатор, не успев глаза продрать, заорал во всю глотку:
— Ага! Чай! Вася, стой, дело есть!
Дежурный мент весело откликнулся за дверью:
— Какое дело?
— Вася, сделай нам кипятку, чайку хорошего заварить!
— Ладно! Сделаю! — с героическим задором отозвался «Вася», и впрямь скоро принёс в пластиковой бутылке кипяток.
Без промедления Коля сделал чифир. Мне: «Чифиришь?» — «Не пробовал». — «Будешь?» — «Нет». Кружка пошла по кругу, по два глотка за раз. Коля замлел:
— Вася!
— Что ещё? — по тону ясно, что «Вася» лимит доброты исчерпал, хотя с Колей они знакомцы и чуть ли не соседи по посёлку. Тут все, кроме меня, местные.
Коля с чувством:
— Хороший ты мент, Вася! — И благодарно: «В хорошем гробу поедешь!»
«Вася» не только не обиделся, но просто-таки чувствовалось, как он там, за дверьми, польщён. (В Бутырке за такие слова могут убить).
Послышался собачий лай взахлёб. Открылась дверь: «На коридор! Проверка!» Один мент с автоматом, другой двумя руками еле сдерживает на поводке рвущуюся на нас, потерявшую от злобы достоинство немецкую овчарку. В прохладном ярком коридоре собачий лай и свежий воздух оглушают. Пришёл начальник ИВС: «Просьбы? Жалобы? Нет? Заходим». Глоток воздуха — и выдыхать не хочется, но дверь захлопывается и — надо дышать. Алкоголики-суточники сменили парашу — огромное помойное ведро, каких и на помойке не сыщешь.
— Ну, я пошёл на дальняк, — решительно и с удовольствием объявил Коля, снял ботинки, приладил их на край параши подошвами кверху — вот и сиденье готово.
Вентиляции в камере нет. Есть маленькая щель у двери, как раз на уровне носа; через неё проникает струйка свежего воздуха и тут же уходит через эту же щель назад, как бы не выдержав здешней атмосферы.
Решил, что, пока могу, буду ходить. Движение — это жизнь. Так и приловчился, ковыляя по камере, делать вдох, подойдя к воздушному родничку, и выдох, уходя назад. Большое подспорье.
Познакомился с гусекрадами и куроедами. Один по пьянке свернул шею соседской утке. Другой проник, по той же причине, в чужой курятник, оторвал головы всем курам, погрузил их на тележку из того же сарая и повёз раздавать знакомым, не оставив себе ничего. Потерпевшим на воле уже возместили ущерб, и заявления свои потерпевшие забрали назад, но один из парней уже получил «объебон» — обвинительное заключение и ждал суда; другой, придя с вызова от следователя, в отчаянье восклицал: «Да где же я полштуки возьму?! Я ему — мешок сахара возьми, а он — мало. Опять, блядь, на зону поеду!» Коля же с подельником чувствовали себя бодро. Коля говорил, подельник cлушал. И так каждый как бы был при своём, и как-то шло бесконечное время.
С неработающей рукой надо было что-то делать. Меж лопаток явно не на месте позвонок. С тех пор, как однажды, после неудачной тренировки, я стал постоянным клиентом специалиста в области мануальной терапии, — приёмы её мне известны, но как ими пользоваться… Оставалось довериться интуиции и случаю. Прислушался к себе. Нужно принудительное скручивающее движение корпуса, но в какую сторону?.. Последствия могут быть необратимы. Виктор (отрывавший курам головы) внимательно выслушал, что ему предстоит сделать.
…Хрустнуло громко, на всю камеру. Однако сквозь ожидание худшего, стало понятно, что клин из спины ушёл и — сразу заработала рука! Наблюдавший за операцией Коля, на время прервавший свои бесконечные тирады, развёл в изумлении руками: «Ну, ты, Вась, в натуре доктор!»
