За языком до Киева - Успенский Лев Васильевич (читаемые книги читать txt) 📗

Прежде чем вплотную заняться самими именами мест, пожалуй, неплохо выяснить: а что собою представляют по численности все эти особенные языковые образования? Много их или мало?

Был случай, когда на одном публичном выступлении мне пришло в голову задать моим слушателям простой на поглядку вопрос: «Сколько, по-вашему, топонимов на земном шаре?»

Большинство скромно умолкло, и только один разбитной товарищ, в свою очередь энергично донимавший меня каверзными вопросами, снисходительно пожал плечами: «Это, товарищ лектор, все равно что спросить: сколько звезд видно на небе?»

Ну так вот: звезд, которые можно одновременно рассмотреть у нас над головой, — так записано в Большой Советской Энциклопедии, — около двух с половиной тысяч. А топонимов вокруг нас?

КАК ЗВЕЗД НА НЕБЕ

Прежде чем вплотную заняться самими именами мест, пожалуй, неплохо выяснить: а что собою представляют по численности все эти особенные языковые образования? Много их или мало?

Был случай, когда на одном публичном выступлении мне пришло в голову задать моим слушателям простой на поглядку вопрос: «Сколько, по-вашему, топонимов на земном шаре?»

Большинство скромно умолкло, и только один разбитной товарищ, в свою очередь энергично донимавший меня каверзными вопросами, снисходительно пожал плечами: «Это, товарищ лектор, все равно что спросить: сколько звезд видно на небе?»

Ну так вот: звезд, которые можно одновременно рассмотреть у нас над головой, — так записано в Большой Советской Энциклопедии, — около двух с половиной тысяч. А топонимов вокруг нас?

Есть подсчеты их численности в больших городах мира. В частности, в Москве, по данным географа Э. Мурзаева, в начале шестидесятых годов насчитывалось «более 5300 топонимов».

Имеются все основания предположить, что в Ленинграде, Киеве, Харькове, Баку, Ташкенте и других советских городах «первого ранга» число местных названий тоже даст величину, выражаемую четырехзначным числом.

А пространства между городами?

Я только что проделал такой несложный опыт: нашел на карте с масштабом пятнадцать километров в одном сантиметре место в Псковской области, случайно известное мне. Случайно — потому, что туда ездят на отдых мои дети.

Я поместил деревушку — она зовется КОТЕНИЦЫ — в центр квадрата 2,5 на 2,5 сантиметра, то есть площадью примерно около полутора тысяч квадратных километров. Сосчитал надписанные на карте названия, уместившиеся в прямоугольнике. Их оказалось, считая и реку Плюссу, шесть: ПОДОБРУЧЬЕ, ПОЛИЧНО, ГДОВ, МОШКИ, КРАПИВЕНСКОЕ и ПЛЮССА.

Если бы я отсюда рассчитал число топонимов по всему СССР, у меня получилось бы всего-навсего около 95–100 тысяч имен мест в его границах.

Но я взял другую карту, старенькую десятиверстку. И нашел то же самое место на ней и тоже окружил его квадратом со стороной в 2,5 сантиметра. И занялся подсчетом надписей-названий.

Хотя мой квадрат уменьшился теперь по площади (в натуре!) почти в десять раз, дело оказалось куда более сложным. В нем обнаружилось уже не шесть, а шестнадцать названий, и притом, за исключением Крапивенского и Котениц, все совершенно другие: квадрат-то уже не тот!

На территории СССР таких квадратов уместилось бы около 170 тысяч. Значит, я мог рассчитывать обнаружить в нашей стране уже 1 354 896 названий. Ну, скажем, 1 миллион 355 тысяч их.

Это более похоже на правду?

Я решил сделать контрольный эксперимент. «Вырезал» точно такой же квадрат в другом хорошо мне знакомом месте — в бывшем Великолуцком [4] уезде Псковской губернии, где прошло на реке Локне мое детство. Взяв карандаш, я стал подсчитывать то, что было обозначено на карте. Названий набралось 14. А затем закрыл глаза и припомнил вдобавок к ним те деревни в этом тысячекратно искрестанном мною в юности квадрате, память о которых сохранилась у меня в голове и теперь, сорок пять лет спустя. И — ахнул.

На той же стокилометровой площадке я без малейшего труда засек сорок девять хорошо мне знакомых имен населенных пунктов. Можно было бы прибавить к ним еще десяток мелких хуторков — каждый из них тоже обладал каким-либо названием. Но попутно, воображая свои пути от деревни к деревне, я быстро понял: между деревнями и вокруг них лежали рощицы и перелески. Я отлично знал и их имена: дача СТЕХНОВО, дача СИНЦОВО, роща ПОВАРИЩЕ. Я переходил, бродя там, болота, а они тоже назывались: ТРОСТА, БОЛЬШОЙ МОХ, АНКИПОВСКИЕ КЛЮКОВНИКИ… Там змеились речки и ручейки, у каждого было имя. Даже деревенские поля имели отдельные названия: СЕНЬКИН ВУЗОК, ЗАЯЧЬЯ ЛЫТКА, КАМЕНИСТКА, ДОЛГИЕ НИВЫ, КОРМЫ… Любой овражек был кем-то когда-то назван, и это название хранилось как зеница ока. И безусловно, при восстановленных моей памятью (сорока девяти) деревнях, вокруг каждой из них, на земле, составлявшей ее владение, густилось столько же, пятьдесят или шестьдесят, «внутренних топонимов». А кто сказал, что их не следует принимать в расчет, что они менее существенны или менее интересны для науки, чем имена столиц, областных городов или великих рек?

Но ведь тогда же ясно: в квадрате 10 на 10 километров реально, не по карте судя, существовали и существуют уже не 49, а по меньшей мере 2400–2500 географических имен. И если даже принять в расчет, что я обследовал сравнительно густонаселенный район нашей страны, а в ней есть и тайга, и пустыни, и тундра, если уменьшить эту покилометровую насыщенность названиями вдвое, если в среднем по всей территории Союза принять их число равным 500 (то есть впятеро меньше, чем на моей родине) на 100 квадратных километров, то всего их наберется уже не полтора миллиона, а около ста миллионов… Чудовищно!

У меня возникло ощущение, что я все-таки где-то просчитался, сделал ошибку. И я полез в книги.

Нет, вероятнее всего, я ошибки не допустил. Исследователи указывают: в Швеции учеными учтено примерно 12 миллионов топонимов. А ведь площадь Швеции в 50 раз меньше, чем площадь СССР.

С одной стороны. С другой же — вероятно, даже аккуратные шведы переписали далеко не все до единого названия своих «географических мест».

В самом деле, что тут регистрировать, что отбрасывать, какую мелочь брать на заметку, а от какой пренебрежительно отворачиваться?

Если вы не горожанин по происхождению (в городе все это проще и официальнее) или если у вас живет в вашей памяти какая-нибудь малая часть нашей Родины, которую вы осознаете как свою личную микрородину, попробуйте проделать такой внутренний опыт. Вообразите, что вы выходите летним утром из отчего дома и идете куда угодно — на прогулку или в соседнее село. Припомните, что вы при этом видели бы по дороге и что из виденного как называлось.

Скажу про свой дом. Вот я встал ясным утром 1913 года и решил пройтись просто так.

Спускаюсь с крыльца в сад. Справа от меня — глубокий травянистый овраг БОЛЬШАЯ КРЮЧА. На его дне течет речка ДРЕГОШЬ, приток Локни. За речкой на горке пышные кусты сирени: они называются ЛЕНОЧКИН САДИК, видимо пережиток еще крепостного, помещичьего времени. Иду по аллее. Она кончается полянкой, и полянку зовут — с тех же крепостных времен — ТЕТИ ЛИЗИН ЛУЖОК. Спрашивается: если бы я задался целью регистрировать топонимы, должен я отметить этот Лужок или нет?

Дальше прохожу мимо разрушенной плотины: место зовется СТАРАЯ МЕЛЬНИЦА, и так его зовут все, не только жители того Щукина, в котором я обитаю. Значит, она-то подлежит регистрации? Дальше, справа от меня остается большой луг — ГУМНИЩЕ; действительно, на другом его краю возвышается гумно. Перехожу вытекающую из пруда струйку воды и знаю, что это КОНЕЦКИЙ РУЧЕЙ, а в противоположной части щукинских земель есть другой ручеек — ГОРСКИЙ РУЧЕЙ, вытекающий откуда-то из болот на территории помещичьего имения ГОРА. Очевидно, они уже бесспорные топонимы (точнее, «гидронимы», имена водных потоков или бассейнов). Поднимаюсь на гору. С ее вершины видно широкое, многокилометровое пространство, посредине которого там, вдали, течет Локня. Это пространство носит общее название ЛУГИ. Есть МИШКОВСКИЕ ЛУГИ — налево, есть ЮТКИНСКИЕ ЛУГИ — направо. Есть ЯКОЛЬЦЕВСКИЕ ЛУГИ — впереди, уже там, за Локней. Но на Лугах имеется еще множество отдельных мест. Вот еловая роща, и она называется ДОХЛЫЕ ПУСТЫРИ; говорят, когда-то, во время эпизоотии сибирской язвы, там были зарыты туши погибших домашних животных. Вот похожая на каравай хлеба горушка, округлый холм, на котором стоит изба-пятистенка. Тут живет Степан Яковлев из деревни Копачево, а холм называется МОЛОТОВКА.