Русское солнце - Караулов Андрей Викторович (электронные книги бесплатно txt) 📗
Быстро подошел Шахрай:
— Капризничает?
Бурбулис смотрел как слепой — непонятно куда.
— Приказал вызвать Назарбаева, — доложил Коржаков.
— Это — конец.
Шахрай никогда не повышал голоса.
— Лучше уже Горбачева… — промямлил Бурбулис.
— Надо отменить, — твердо сказал Шахрай.
— Не-э понял?
— В Вискулях нет ВЧ. Мы же не можем звонить по городскому телефону.
— А как он с Бушем собрался разговаривать? — удивился Бурбулис. — Через сельский коммутатор, что ли?
Шахрай внимательно посмотрел на Коржакова:
— Как состояние.
— Нормальное.
— Да не у вас, — у него как?
— Темнеют глаза. Похоже — начинается.
— Надо успеть, — Шахрай резко взглянул на Бурбулиса.
— Зачем? — удивился Бурбулис. — Если начнется — точно успеем…
— Ждем?
— Конечно…
Тишина превращалась в кошмар, тишина издевалась.
«Православный неофашизм», — подумал Шахрай.
Они все — все! — всё понимали.
Шахрай и Бурбулис молча ходили по коридору — бок о бок…
Когда приближался запой, Ельцин ненавидел всех — и все это знали.
Молча вошел официант, на подносе красовался «Мартель».
— Это за-ч-чем? — сжался Ельцин. — Я шта… просил?
— От Станислава Сергеевича, — официант нагнул голову. — Вы голодны, товарищ Президент.
Не сговариваясь, Коржаков и Бурбулис посмотрели на часы. Они знали, что между первым и вторым стаканом проходит примерно восемь-двенадцать минут, потом Ельцин «впадет в прелесть», как выражался Бурбулис, то есть все вопросы надо решать примерно на двадцатой минуте, не позже, пока Президент не оказался под столом.
«Не пить, не пить, — повторял Ельцин, — потом, я… потом… опаз-зорюсь, — па-а-том…»
Волосы растрепались, белая, не совсем чистая майка вылезла из тренировочных штанов и висела на Президенте, как рубище.
Ельцин поднялся, он вдруг почувствовал, как ему тяжело, что он задыхается, что здесь, в этой комнате, нечем дышать. Он схватился за стену, толкнул дверь и вывалился в коридор. За дверью был Андрей Козырев. Увидев мятого, грязного Ельцина, Козырев растерялся:
— Доброе утро, Борис Николаевич…
Ельцин имел такой вид, будто он только что сошел с ума. Он посмотрел на Козырева, вздрогнул и тут же захлопнул за собой дверь.
Смерть?.. Да, смерть! Рюмка коньяка или смерть, третьего нет и не может быть, если горит грудь, если кишки сплелись в каком-то адском вареве; хочется кричать, схватить себя и задушить, — или выпить, пиво, одеколон, яд, неважно, лишь бы был алкоголь.
«Сид-деть… — приказал себе Ельцин, — си-деть…»
Он застонал. Холодный пот прошиб Президента России с головы до пят: удар был настолько резким, что он сжался, как ребенок, но не от боли — от испуга; ему показалось, что это конец.
Так он и сидел, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону.
«Не пить, не-э пить… пресс-конференция, нельзя… не-э-э пить…»
Ельцин встал, схватил бутылку, стал наливать стакан, но коньяк проливался на стол. Тогда он резко, с размаха поднял бутылку, мельком взглянул на неё и припал к горлышку.
Часы пробили четверть шестого.
Ельцин сел в кресло и положил ноги на журнальный столик. Бутылка коньяка стояла рядом.
…Потом Коржаков что-то говорил, что Назарбаева нет в Алма-Ате, что он, судя по всему, летит в Москву на встречу с Горбачевым, что Бурбулис нашел в Вашингтоне помощников Буша и Президент Америки готов связаться с Президентом России в любую минуту, — Ельцин кивал головой и плохо понимал, что происходит.
В голове была только одна мысль — выпить.
Америка предала Горбачева сразу, не задумываясь, в течение одного телефонного разговора. Буш просто сказал Ельцину, что идея «панславянского государства» ему нравится, и пожелал Президенту России «личного счастья».
Тут же, не выходя из комнаты, Ельцин подмахнул договор об образовании СНГ, ему дали выпить и отправили спать — перед пресс-конференцией.
Встреча с журналистами состоялась только в два часа ночи — Президента России не сразу привели в чувство.
«Протокол» допустил бестактность: Ельцин сел во главе стола, слева от него, на правах хозяина, водрузился Шушкевич, справа оказался переводчик, а рядом с переводчиком — Кравчук. Невероятно, но факт: Бурбулис и Козырев убедили всех, что если президенты всех трех стран будут говорить только по-русски, это — неправильно. Но Кравчука никто не предупредил, что он будет от Ельцина дальше, чем Шушкевич, на целый стул! Кравчук схватил флажок Украины, согнал переводчика, сел рядом с Ельциным и поставил флажок перед собой.
Пресс-конференция продолжалась около тридцати минут: оказалось, говорить не о чем.
На банкете Ельцин пил сколько хотел и в конце концов — упал на ковер. Его тут же вывернуло наизнанку.
— Товарищи, — взмолился Кравчук, — не надо ему наливать!
Поймав издевательский взгляд Бурбулиса, Президент суверенной Украины почувствовал, что он ущемляет права гражданина другого государства, тем более — его Президента.
— Или будем наливать, — согласился Кравчук. — Но помалу!
27
— Нурсултан, не занимайся х…ей, — понял? Ты… ты слышишь меня, Нурсултан? Возвращайся в Алма-Ату и будь на телефоне, — я все им к черту поломаю!
Горбачев швырнул трубку так, что телефон вздрогнул.
Рядом, по-детски поджав ноги, сидел Александр Николаевич Яковлев — самый умный человек в Кремле.
Коржаков все-таки нашел Назарбаева во Внуково (приказ есть приказ), и Назарбаев тут же, не мешкая, доложил Горбачеву о звонке Коржакова.
Если бы не Назарбаев, Президент СССР узнал бы о гибели СССР только из утренних газет.
— Бакатина убью, — подвел итог Горбачев. — На кой хер мне КГБ, который потерял трех президентов сразу?
Яковлев зевнул. Он вернулся в Кремль к Горбачеву после Фороса, размолвка продолжалась недолго, хотя взаимные обиды — не исчезли. Горбачев был мелочен. Он мог, конечно, отомстить по-крупному, но Горбачев всегда мстил мелко, — хотя, чем, спрашивается, маленькая подлость отличается от большой? Подписав указ об отставке Яковлева, он в этот же день отнял у него служебный автомобиль, и Яковлев возвращался домой из Кремля на машине своего друга Примакова. Впрочем, Горбачев никогда не доверял Яковлеву полностью: он ценил его за ум, но трусил перед его хитростью.
В 87-м, на заре перестройки, Яковлев предложил Горбачеву разделить КПСС на две партии. Первый шаг к многопартийности: у рабочих — своя КПСС, у крестьян — своя.
— Уже и Яковлев гребет под себя… — махнул рукой Горбачев.
Откуда ему было знать, что Валерий Болдин (с ним был разговор) все тут же расскажет Яковлеву!
Пожалуй, Горбачева не боялся только один человек — Владимир Крючков, зато сам Президент СССР боялся Крючкова всерьез.
Зимой 89-го многотиражка Московского университета опубликовала небольшую заметку, где утверждалось, что Горбачев всегда сотрудничал с КГБ — и в комсомольские годы, и позже. Автор статейки доказывал, что КГБ «подписал» Горбачева на стукачество в 51-м, когда он, ещё мальчишка, получил свой первый орден — за урожай. Именно Комитет, утверждала газета, рекомендовал Михаила Сергеевича на комсомольскую, потом на партийную работу.
Яковлев так и не понял, кто все-таки положил на его рабочий стол — рабочий стол члена Политбюро — эту газету, но показал её Горбачеву. То, что случилось с Президентом СССР, было невероятно: он размахивал руками, что-то бормотал, потом — вдруг — сорвался на крик… Нечто подобное, кстати, произошло (когда-то) с Михаилом Андреевичем Сусловым, главным идеологом партии. Яковлев имел неосторожность показать Суслову письмо от группы ветеранов КПСС, «сигнализировавших» родному ЦК, что он, Суслов, не платит (по их сведениям) партийные взносы с гонораров за издание своих речей. Яковлев сразу отметил это сходство: растерянность, почти шок, какие-то странные, нелепые попытки объясниться…
Сменив Виктора Чебрикова на посту председателя КГБ СССР, Крючков намекнул Горбачеву, что какие-то документы (досье Генсека, если оно было, конечно, уничтожалось — по негласному правилу — в день его вступления в должность) целы, невредимы и в чьих они сейчас руках — неизвестно.
