Американская империя - Уткин Анатолий Иванович (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Интернационализм. Великими носителями этой тенденции был президенты Вудро Вильсон и Франклин Рузвельт. Вильсон ощутил сложность задачи переустройства мира в соответствии с американскими идеями сразу же после начала Парижской мирной конференции. Его партнеры отнюдь не разделяли пафоса мироустройства. «Президент, — писал Ллойд Джордж, — смотрел на себя как на мессию, чьей задачей было спасти бедных европейцев от их стародавнего поклонения фальшивым и злым богам». Европейские политики смотрели на американского президента не как на обладателя сверхъестественной мудрости, а как на распорядителя колоссальной мощи Соединенных Штатов. Стремясь искоренить изоляционизм в США и привязать страну к мировой политике, Вильсон сделал решающие шаги в направлении интернационального международного сотрудничества. Сенат США не поверил в то, что Лига Наций может быть эффективным орудием американского воздействия на мир, потому-то в этот решающий момент Вильсон лишился внутреннего политического кредита.
Современный американский историк Т. Паттерсон полагает, что президент Франклин Рузвельт ясно определил свои цели на основе либерального интернационализма: «Восстановление мировой экономики согласно принципам многосторонности и открытых дверей; помощь жертвам войны; предотвращение прихода к власти левых сил; обеспечение безопасности Соединенных Штатов посредством создания системы глобальной обороны; комбинация дружественного подхода к Советскому Союзу и сдерживания его. От образования Организации Объединенных Наций до основания Мирового банка, от создания заморских американских баз до займов по восстановлению, от пересмотра границ до изменения состава чужих правительств мы можем видеть, как американцы хотели реализовать свои послевоенные планы посредством применения силы… Американские планировщики надеялись создать капиталистический, демократический мировой порядок, в котором Соединенные Штаты, занимая патерналистскую позицию, стали бы моделью и доминирующей нацией в системе разделения мощи и сфер влияния».
Сдерживание. Основной смысл знаменитых телеграмм Дж. Кеннана можно выразить одной фразой: «Мы имеем дело с политической силой, фанатически приверженной идее, что не может быть найдено постоянного способа сосуществования с Соединенными Штатами». Кеннан дал «рациональное» объяснение поспешному созданию американской зоны влияния. После так называемой длинной телеграммы (февраль 1946 г.) Кеннана проводники экспансионистской политики получили желанное моральное и интеллектуальное оправдание своей деятельности на годы и десятилетия вперед. «Сдерживание», термин из этой телеграммы, надолго стало популярнейшим символом американской внешней политики. Чтобы «сдержать» СССР, Соединенные Штаты окружили советскую территорию базами и военными плацдармами, позади которых оставался зависимый от США мир. В это время американские (а не советские) войска находились в Париже, Лондоне, Токио, Вене, Калькутте, Франкфурте-на-Майне, Гавре, Сеуле, Иокогаме и на Гуаме.
Стремление улучшить всю планету. Герберт Гувер в начале 1920-х г. раздавал продовольствие в Поволжье, президент Франклин Рузвельт в 1944 г. создал Мировой банк и Международный валютный фонд. Трумэн выступил с Планом Маршалла. Американцы строили «лучший Вьетнам». Президент Буш-ст. обещал странам Персидского залива «гуманитарные интервенции». Президент Билл Клинтон в 1998 году не посрамил мелочностью подхода: «В наших силах поднять миллиарды и миллиарды людей на планете до уровня глобального среднего класса». Все это было обещано с самых высоких трибун и сделано в порыве «сделать мир безопасным для демократии» (президент Вильсон) — а не какую-то часть этого мира.
Вот на таком идейном основании строила неоконсервативная администрация Дж. Буша-мл. свою мировую политику после того, как сентябрьские террористы подвигли их к более активной внешней политике. Президент Дж. Буш-мл. призвал на Совете национальной безопасности через три дня после террористической атаки 11 сентября: «Это новый мир. Генерал Шелтон должен дать генералам все необходимые цели. Смотрите на часы. Я хочу видеть план — стоимость, время. Все варианты на стол. Я хочу, чтобы решения были приняты быстро».
Впервые со времени окончания «холодной войны» в Вашингтоне формируется новая глобальная стратегия ответа на вопрос, как Америка должна расположить и генерировать свои силы, с тем чтобы создать устойчивый мировой порядок. Вашингтон создал военную доктрину, дающую возможность применения Соединенными Штатами атомного оружия в нарушение всех договоренностей. Администрация Буша-мл. не ограничилась просто пересмотром ряда стратегических принципов, таких, как паритет в военной сфере и взаимное сокращение ядерных арсеналов. Известный американский военный теоретик (и практик) Р. Перл так изложил новые стратегические принципы: «США имеют фундаментальное право на необходимую защиту. Если какой-нибудь договор мешает нам воспользоваться этим правом, следует выйти из этого договора». США отвергли конвенцию по биологическому оружию, отказались ратифицировать договор о полном запрещении ядерных испытаний, не признали юрисдикцию Международного уголовного суда.
Империя или не империя?
Империя — это форма правления, когда главенствующая страна определяет внешнюю и, частично, внутреннюю политику всех других стран. Кто будет спорить, что современная индустриальная Америка не похожа на аграрный Рим античности? Но оба центра стали осуществлять обе указанные функции. А осуществление обеих этих функций неизбежно ставит задачу создания иерархического порядка, системы организованного подчинения. И опыт истории неизбежно предлагает известные формы соподчинения.
Непосредственные предтечи еще испытывали внутреннее ограничение при сравнении с империями. Многие американцы и сейчас еще испытывают дискомфорт, когда их роль в мире определяется как имперская. Соблазн легализации термина империя казался им порочным (хотя односторонность и гегемония сумели войти в оборот) — они склонны были видеть в глобальной экспансии «манифест дестини», своего рода божественное предназначение, а не имперский подъем.
Сразу после 1991 г. имели место эвфемизмы. Государственный секретарь США в администрации президента Клинтона М. Олбрайт ответила на приобретший актуальность вопрос своим определением Америки: «Нация, без которой невозможно обойтись. Она остается богатейшим, сильнейшим, наиболее открытым обществом на Земле. Это пример экономической эффективности и технологического новаторства, икона популярной культуры во всех концах мира и признанный честный брокер в решении международных проблем». Место Америки, объясняла американскому сенату государственный секретарь Олбрайт, «находится в центре всей мировой системы… Соединенные Штаты являются организующим старейшиной всей международной системы». Ее заместитель С. Тэлбот в том же ключе подчеркнул: «Если мы не обеспечим мирового лидерства, никто не сможет вместо нас повести мир в конструктивном, позитивном направлении».
Правящей республиканской администрации Дж. Буша-мл. также не хотелось бы сразу расставлять акценты и однозначно называть свою политику имперской. Характеризуя современную Америку, невозможно говорить об империи в классическом виде — эмфатически утверждает советница президента Буша по национальной безопасности Кондолиза Райс. Ее отрицание принуждения других сводится в конечном счете к утверждению, что «у Соединенных Штатов нет территориальных амбиций и нет желания контролировать другие народы». (Это сказано после войны в заливе, Косова и Афганистана — и непосредственно перед вторжением американских войск в Ирак.) Подобным же образом и президент Буш, выступая в День ветеранов, открещивался от неизбежного лозунга: «У нас нет территориальных амбиций, мы не стремимся создать империю».
От эпитета имперский открещивается ряд представителей либеральной профессуры. Так, Филип Желиков из Вирджинского университета предлагает увидеть различие: «В империях метрополия контролирует другие нации, она пишет им законы и все тому подобное. Даже если у нас „неформальная“ империя — такая, какую англичане имели в случае с Афганистаном, вы все же обнаружите, насколько иную роль играют Соединенные Штаты». Читающей публике объясняется, что термин «империя» в новое время приобрел особую популярность во время войны англичан с бурами. Потом термин совершенно запутали марксисты, а их эпигоны совсем потеряли точку отсчета. «На протяжении жизни последнего поколения люди стали определять как империализм любое влияние одной страны на другую. В этом случае термин теряет смысл, но приобретает значительное негативное звучание». Может, Соединенные Штаты просто выглядят «излишне амбициозными»? Советник президента Буша-мл. Кондолиза Райс аргументирует в наступательном духе: «Что было сверхамбициозного в том, что Соединенные Штаты сделали демократию нормой в Японии, помирили Францию с Германией? Америка распространяла ценности, которые ценила сама. Трумэн и его люди понимали, что Америка не может позволить наличие вакуума в мире». Примечательный уход от проблемы «И» — определения империи — никак не разделяется теми, кто не считает зазорным иметь смелость и называть явления своими именами, кто энергично и открыто обеспечивает идейную подоплеку односторонней политики, кто никоим образом не смущен этим термином, воспевавшимся в Америке 1900 г., уничижительным в Америке 1950 г. и вернувшим былое обаяние в Америке после 2001 г. Для таких идеологов, как Чарльз Краутхаммер, для издателя неоконсервативной «Уикли стандарт» Уильяма Кристола, для популярного ныне аналитика Роберта Кэгена — и даже для заместителя министра обороны Пола Вулфовица — в имперских орлах, в имперском влиянии, в самом слове империями ничего, что заставляло бы опустить глаза. Как написал Уильям Кристол, «если кто-то желает сказать, что мы имперская держава, ну что ж, очень хорошо, мы имперская держава».
