НЛО как проект спецслужб. Кому выгоден миф о русских летающих тарелках - Наумов Александр Аронович
Покидая вытрезвитель, я размышлял, что было бы хорошо водить туда экскурсии школьников. Поучительно показывать им, как не надо жить. Было тягостно. Хотелось помыть руки, хотя особо я ни к чему не прикасался. Потенциальные смертники не вызывали жалости. Рождалось только одно чувство – отвращение.
Я был в замешательстве. Увиденное нисколько не потрясло. Я не проникся ни сочувствием, ни состраданием. Появилось ощущение, схожее с тем, когда тебя обманывают. Впечатлений не было. Была только досада.
Вскоре мне пришлось побывать на месте реальной трагедии. В одном из районных центров, недалеко от Иркутска, сгорел восьмиквартирный барак, погибли люди. Забегая вперед, замечу, что и здесь не обошлось без влияния «зеленого змия». Такую подробность впоследствии установили специалисты областной пожарной лаборатории. С ними-то я и приехал к месту очага. Каждый занимался своим делом: они – по пожарной части, я – по журналистской.
Местные жители, окружив нас плотной толпой, судачили о трагедии с явной охотой. Хозяина одной из квартир нашли на прогоревшем до пружин диване. Второго покойника достали из-под завалов обгоревшей домашней утвари. Оба трупа были брошены во дворе перед пепелищем. Страшное зрелище вызывало у людей явный интерес. Они толпились, вытягивали шеи. Конечно, люди сочувствовали. Но это было на втором плане. На первом плане было любопытство.
Помню, меня это поразило. Обратную дорогу я был в раздумьях. Чужие драмы вызывают патологический интерес простых смертных. Жуткими историями переполнена пресса. Криминальная хроника – самая популярная рубрика в СМИ. Масла в огонь добавляет кинематограф, штампующий фильмы ужасов и боевики, где тоже беспрерывно крушат, дробят, ломают, убивают. Даже малыши, едва научившись ходить, играют в войну, пересказывают друг другу видеоужасы, цитируют стишки из серии «черного юмора».
Группа подростков играла в войну. Поймали «пленного», стали пытать. И зверски убили. Эта история произошла в застойные годы. Опубликованная в одной из центральных газет, она вызвала буквально лавину читательских писем. Выродков предлагали как минимум засадить в тюрьму на долгое время. Сейчас же факты насилия уже не вызывают подобного общественного резонанса. На государственном уровне отменена смертная казнь.
Сами судьи все чаще ищут компромиссы, смягчая наказание. Общественность по-прежнему молчит. Впрочем, если воспринимать среднестатистического обывателя как частицу этой самой общественности, то возникает классический вопрос: «А судьи кто?» В одном ряду со словом «насилие» можно поставить понятия «прессинг», «давление», «внушение», «приказ», «команда». Давление оказывают на всех и всюду. Телевидение изо дня в день насилует зрителей до неприличия назойливой рекламой. Большой прессинг преобладает в деловых отношениях: начальники подавляют волю подчиненных как асфальтоукладочные катки, подминающие землю. Принцип субординации, в какой-то мере неизбежный и оправданный в обществе, входит в плоть и кровь граждан и порой доводится до абсурда. Даже в семьях нередко один из супругов пытается взять лидерство.
Классический вариант насилия – иерархия в тюрьмах. Став наболевшей, проблема перерастает рамки исправительных учреждений. В старейшем иркутском вузе студенты-второкурсники терроризировали первокурсников. Заведенное уголовное дело вскрыло, что двое старшекурсников были ранее судимы.
Общественность опять молчит. Как не подумать, что люди уже привыкли к насилию. Оно культивируется, принимая крайнюю форму – насилию над собой. Люди пытаются поджигать себя, вскрывают вены, травятся, вешаются. Когда неудачливых самоубийц доставляют в больницы, они вызывают у медперсонала волну жалости и зачастую непонимания. Зачем? Для чего такие жертвы? Что, плохо жилось? А кому сейчас хорошо? Синюшного цвета, с пеной у рта, без сознания, а бывает, что с бессмысленным, блуждающим взором, такие пациенты нередко доставляются в сильной степени алкогольного опьянения.
Череда схожих трагедий обнажает крайнюю степень отчаяния утомленных жизнью людей. В науке такое состояние в обществе называют аутоагрессией. То есть агрессией, направленной на себя и своих близких. По мнению ученых мужей, скрытой формой такой энергии со знаком минус являются практически все несчастные случаи. В этом смысле погибший в автоаварии лихач мало чем отличается от бедолаги, перерезавшего себе вены. Образно говоря, оба пришли к одному обрыву лишь по разным дорогам. Звено той же злополучной цепи – пьянство: тяга к спиртному – это «несчастный случай», растягивающийся на годы.
Еще Сократ заметил: пороки притягивают людей. Или сами люди предрасположены от рождения к порокам? В древнем Риме толпы зрителей бесновались на смертельных боях гладиаторов, поворачивая большой палец правой руки вниз: убей, вернее, добей «противника». Вот картина, достойная живописных полотен! Ожидание чужой смерти придает лицам людей более колоритные выражения, чем все прочие человеческие чувства. Возле знаменитой картины «Иван Грозный убивает своего сына» посетители Третьяковки неизменно задерживаются дольше, чем возле других полотен.
Как писал Карел Чапек, зарезавший свою любовницу официант вызывает больший интерес, чем его коллега, просто разносящий кофе. Частная драма порождает одновременно прилив любопытства и волну содрогания. Чем объяснить, например, тягу человечества к могилам «бессмертных» соплеменников? Знаменитые в мире кладбища принимают многолюдные экскурсии увешанных фотоаппаратами туристов. Конечно, кладбище – не морг: вместо секционных столов, луж крови и трупных запахов – ухоженные холмики, изысканные надгробия, «отутюженные» дорожки, вызывающие эйфорию, выпадающую из атмосферы скорби. Сюда приходят как в лесопарки на прогулки: отдыхать душой на аллеях, украшенных венками. Что, больше негде гулять, как по костям великих мертвецов? Какой интерес упираться взглядом на траурные барельефы?
Другой схожий факт: на аукционах продают вещи знаменитых покойников. Торговля процветает. Незримые тени пусть когда-то незаурядной, но все же отжившей плоти будоражат людей. Усыпальницы египетских фараонов, скифские курганы, лакированные саркофаги островных племен притягивают не меньше, чем тайны Вселенной. Эйфелева башня славится уже не своей высотой и нестандартной архитектурой, а большим количеством самоубийц, прыгнувших с ее смотровой площадки в последние годы. Чужие драмы опять вызывают массовый интерес.
Но вернемся в 1980-е годы. С наступившей перестройкой простым россиянам не уставали внушать, что они жили за железным занавесом. Такой тезис, помню, вызывал у меня улыбку. Я всякий раз мысленно пытался довести его до абсурда, представляя, как вдоль границы одной шестой части суши протянулся бесконечный, схожий с китайской стеной, металлический лист, прошитый стальными уголками.
Настоящий железный занавес мне довелось увидеть в музыкальном театре. Шли учения иркутских пожарных, штурмовавших зрительный зал. Отсекая условный огонь, на сцену проседал огромный металлический лист, прошитый стальными уголками. Железный занавес оказался противопожарным щитом. Вполне реальный, и главное, нужный предмет никак не вязался с образом того устрашающего, рожденного перестройкой идеологического занавеса, поднятого над страной. Пока весь мир горел, задыхался, плавился, одна шестая часть Земли жила за таким щитом вполне достойной жизнью. Но стоило поднять щит, и огонь перекинулся на Россию, выжигая ее метр за метром.
И это уже не аллегория. Картина за картиной всплывает в памяти драма, всколыхнувшая всю страну. Под Иркутском, на рабочий пригород, упал огромный самолет «Руслан». Узнав о трагедии, я поспешил к месту драмы со смешанным чувством. Поселок авиастроителей был моей малой Родиной, той землей, по которой я делал свои первые в жизни шаги. Здесь прошли детство и юность. Потом я, как молодой специалист, уехал жить в другой город. И вот – трагедия. Я не знал, что теперь увижу. И это волновало, как волнует любая неизвестность.
Картина разрушений оказалась масштабной, как на полотнах баталистов. В единственном на весь район кинотеатре «Луч», где я когда-то любил во время сеансов занимать пустые места на последнем ряду, были выбиты стекла, с корнем вырваны двери. В зрительный зал заглядывало небо, проломившее крышу. На месте бывшего колхозного рынка, стоявшего рядом, теперь был пустырь, изрытый траншеями. Зияло пустыми глазницами окон когда-то добротное каменное здание средней школы.
