Должно было быть не так - Павлов Алексей (е книги txt) 📗

Более длинных тюремных суток до сих пор не было.

На другой день вызвали к врачу, и сомнения рассеялись: это больница.

— Какие лекарства от головы принимали на воле? — приветливо осведомилась женщина в белом халате.

— Циннарезин, кавинтон.

— Циннарезин у нас есть, — обрадовалась женщина и не без гордости открыла створку шкафа, где на полке лежали зеленые упаковки лекарства.

— У врача был? — спросил Коля. — Чему так радуешься?

— У них есть циннарезин, это то, что мне нужно.

— У них есть нужное тебе лекарство, и они тебе его дадут? — глядя как на психически нездорового переспросил Коля, стараясь убедиться, не ослышался ли он.

— Да, именно так.

— Ты в это веришь? — лаконично усомнился Николай.

После того, как в течение нескольких дней Виктору, Коле и мне раз в сутки передавали «лекарства», а именно по одной таблетке глюконата кальция в день каждо-му, несмотря на то, что, например, заболевание Виктора — сломанное ребро, — стало понятно, что в Бутырке в среднем по больнице температура нормальная. Заглянула в кормушку главврач и передала Коле цветок в маленьком горшочке:

— Глядите за ним, а то завянет.

— Не завянет. Мы в ответе за тех, кого приручили.

— Кто это сказал — знаете?

— Конечно. Маленький Принц Лису.

Тётенька улыбнулась, кивнула и ушла.

Ха-рошая х…., как говорил один мой знакомый…

Пошли в баню. — «Ты там поаккуратней, старайся кожу не повредить, не поскользнись ненароком, а то ходишь скрюченный как саксаул. Там и спидовые, и тубики, и гепатитчики моются. А то и менингит бывает. Это вообще смерть на месте. Мыться будем сколько хотим, но стирать вещи лучше в хате — безопаснее» — наставлял Коля. В банный день обитатели больничных хат пересекаются на продоле и в самой бане. Завидев Николая, некоторые арестанты вжимали голову в плечи, а некоторые уважительно приветствовали, а он шёл с тростью(!) прихрамывая и надменно смотрел вперёд:

— Сегодня опять два один три не вышла в баню. Ничего, я их достану.

Когда на решке идёт разговор, нельзя ругаться, оскорблять, глумиться, решка — это дорога голосом, а дорога — это святое, но иногда народ срывается. Кто-то из хаты 213 непочтительно поговорил с Колей на решке и отказался назвать себя, за что Коля обещал покалечить всю хату. Вчера оппонент кричал в ответ о понятиях, а сегодня хата не вышла в баню в полном составе.

Так потекли спокойные дни. Изредка Коля взрывался, но уже в дискуссиях с Виктором, и было это нестрашно, потому что Николай стал обыкновенным сокамерником. Согласие с его некоторыми невероятными утверждениями, каких было множество, и спокойное отрицание того, что я не приемлю, постепенно уравнялонас в правах, а когда Коля молча взял тряпку, вымыл пол и убрал за котом, я его про себя простил.

— Знаешь, что было бы, если бы ты тогда на проверке вышел из хаты? — сказал как-то Николай.

— Знаю.

— Нет. Не знаешь. Пошёл бы прямиком к петухам, и в….. бы тебя по беспределу. Но теперь тебе нечего бояться. Во всей тюрьме тебя никто не посмеет тронуть.

Вдаваться в подробности я не стал. Сигарет было вдоволь, их подгоняли Коле через решку в знак уважения. Еды вдосталь. Подоспела и мне передача, холодильник был забит. Не хватало прогулок, но одного в хате не оставляют и гулять не пускают, а Коля на этот счёт был в полном отказе. Глядя как Виктор проигрывает одну партию за другой, Коля сел сыграть со мной. Более странной логики игры я не видел. Это была бы паранойя, если бы не результат: выиграть удалось с большим напряжением. Во время игры началась проверка. Открылись тормоза, Виктор встал перед проверяющим. — «Сиди, не вставай, пошёл он на х..» — сказал мне Коля. Вот тебе и на. — «Нет, я встану» — возразил я.

— Все на коридор, — скомандовал старшой. Мы с Виктором вышли. В хате последовал диалог:

— Пошёл на коридор!

— Я не пойду.

— Пойдёшь.

— Если я пойду, то ты пожалеешь.

— Ах, так? Ну, ладно, сиди. Посмотрим, кто пожалеет. Почему у тебя трость?

— А я больной. Мне разрешено.

— Кем разрешено?

— Главным врачом.

— Я проверю. Заходим в хату!

На следующий день после столь невероятных для Бутырки событий меня заказали с вещами.

— У тебя, говоришь, срок содержания под стражейистек? — сказал Виктор, — давно?

— Две недели.

— И продления не было?

— Нет.

— Хозяину заяву писал?

— Писал.

— На свободу идёшь. В девять утра освобождают. Все-таки нелегко на свободу людей провожать. А мне сидеть и сидеть. Выйдешь, загони мне блок кубинских сигарет.

— Да, похоже, на свободу, — согласился с Виктором Коля. — А все-таки он участвовал! Его, наверно, просто кинули. Ладно, Алексей, если вдруг не на свободу, отпиши. Сюда, правда, малявы с общака долго идут через перевал, но — будет в чем нужда, поможем, чем можем.

— Какой перевал? — переспросил я, пропустив мимо ушей слова о моем участии.

— Хата на спецу. Там мульки все в одном месте собираются. Ответственное место.

— Думаешь, отправят на общак?

— Не знаю. Может, через час будешь водку пить и петь «па-а тундре…».

Водку пить через час было не дано. Как только вышел на продол, кормушку хаты 211 захлопнули. Наискосок напротив были распахнуты двери. Рано утром там было слышно серьёзное движение, кого-то пиздили не по-детски, кто-то орал не своим голосом, по продолу летали со звоном шлемки, неистово матерились вертухаи. — «Иди туда» — тихо сказал старшой. В хате на пять шконок было пусто, не считая грязной занавески у дальняка. У дубка маячил двухметровый субъект, его вещей не было видно. На шконках ни одного матраса, голый металл, холодно, не то что в два два один. На свободу я уже не надеялся, поэтому переход в другую хату лишних нервов не истребил. Напротив, с радостью отметил, что остался в том же коридоре, т.е. на больничке. Общение с Колей осточертело, запах свободолюбивого кота яуже ненавидел, сытая жизнь без прогулок в два один один обрыдла и, наконец, закончилась, а главное, очередной мусорской ход потерпел неудачу. Коля, конечно, может написать куму какую-нибудь хрень, но не он, так кто-нибудь другой, главное — никто теперь не скажет, что я сломился с больницы. То есть на душе был праздник и уверенность, что когда-нибудь все будет хорошо. Кажется, это была хата 216, но это уже не важно.

— А где остальные? — поинтересовался я у субъекта, на радостях протянув ему руку. — Меня зовут Алексей.

— Меня Гоша, — ответил тот и уклонился от рукопожатия.

— Один в хате?

— Не-е, — проблеял Гоша, — их всех на сборку забрали, а меня — нет!

— Так это у вас с утра шум был?

— Да.

— За что всех забрали?

— Я и сам не знаю, — глядя вбок, ответил Гоша. — Меня тоже вызывали и опять сюда привели.

— Что хотели?

— Да кто их знает.

Мутный субъект. А ну-ка, внимание. Радость в тюрьме — первый признак перемены к худшему. Как говорится, солнечная погода — это к дождю.

— Ты, Гоша, на какой шконке отдыхал?

— На этой, — Гоша указал на ближнюю к тормозам верхнюю.

— Дорога есть?

— Да я туда и не подходил.

Я занял место под решкой, закурил и стал ждать, какие будут движения.

— Гоша, курить будешь?

— С удовольствием, — отозвался Гоша, подошёл и потянул пальцы к моей пачке.

— Стоп, Гоша. Не горячись, — я достал сигарету и положил на соседнюю шконку.

— Только у меня спичек нет.

Я зажёг спичку, Гоша повёл ладони к сигарете. Жест порядочного арестанта — прикрыть ладонями поднесённый огонь, касаясь руки того, кто держит огонь. Отведя горящую спичку в сторону, я дал понять, что прикосновение нежелательно. Гоша убрал руки за спину и прикурил. В отношении него ясность возникла полная.