Так говорил Саддам - Пруссаков Валентин (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
Что ж, быть может, если бы халиф Хусейн не бросился очертя голову в схватку со своим врагом Язидом и не потерпел поражение в той битве, сегодня, тринадцать веков спустя, никто бы и не помнил его и, уж конечно, не поклонялся бы на его могиле в священном городе шиитов — Кербеле. Быть может, тринадцать веков спустя отдаленные поколения будут с таким же священным трепетом припадать к тем камням, которые освящены прикосновением нового Хусейна — Хусейна XX века.
Западники, да и наши паладины демократии, часто иронизируют по поводу обожествления лидеров в третьем мире. Но ведь и Запад знал культ Кромвеля и Робеспьера — и это в революционные эпохи, которые вроде бы были временем освобождения оттирании! Что говорить о столетиях всеохватных монархических культов? А обожествление римских пап, наместников Бога, — даже сегодня миллионы готовы пресмыкаться в пыли перед троном экс-актера Кароля Войтылы, ставшего по воле судьбы Иоанном-Павлом II… Да что папа римский — в любой мало-мальской монархии в каждом городе торчит либо конная, либо пешая статуя.
В «демократиях» третьего мира больше привычен засиженный мухами портрет местного президента в мелочной лавке (за сим надзирает полиция или какие-нибудь тонтон-макуты), можно встретить изваяние в треть человеческого роста посреди базарной площади, постамент его, как водится, обклеен замызганными рекламными плакатами и бумажонками с объявлениями о продаже ишака, сухого навоза и почти новой швейной Машинки.
Но то культишки более от привычки, нежели от необходимости. Другое дело культы, порожденные эпохами переворотов и жестокой борьбы за власть. Представляется, что проведение державной воли после смут становится возможным только с наделением одного лица непререкаемым авторитетом…
История Ирака необъяснима без учета того вызова, который бросали государству различные деструктивные силы. Бесконечные восстания курдов (начиная с 1891 года их были десятки), волнения на юге, столкновения по всему периметру границ. Государство, возникшее в этих условиях, просто не могло себе позволить роскошь быть разоруженным. Там, где имеется армия, тем более армия сильная, всегда есть негативные последствия ставки на силу. Это рок нации, а не грех ее.
Никто никогда не видел и не слышал здесь о демократическом образе правления. За много столетий завоеватели, сражавшиеся за самую плодородную землю на свете, довели страну до обнищания, а народ, ее населявший, — почти до полного исчезновения. В IX веке, при Аббасидах, Месопотамию населяло 35 миллионов человек, а в год рождения Саддама (1937) — в десять раз меньше. Сегодня число иракцев перевалило за 20 миллионов. И пока не была введена блокада, эти люди жили куда лучше, чем население соседних стран.
Несомненно, дух истории живет в поступках и мыслях государственных мужей. Но столь же верно и то, что их духовный облик находит выражение в событиях, направляемых ими. Для Востока это особенно существенно. Здесь личность обладает возможностью прямого воздействия на историю, без посредства «приводных ремней». Впрочем, смотря какая личность, вернее, смотря по тому, на какую высоту ей удалось взобраться. А если за точку отсчета принять не покои королевского дворца, а скромное жилище сапожника в захолустном Гори или глинобитную хижину феллаха в среднем течении Тигра, то масштабы деяний такого политического персонажа заставляют подозревать, что и личность не малого калибра…
Первое, что бросается в глаза, когда подъезжаешь к Тикриту, родине Саддама Хусейна, — все очень ухожено, гораздо более ухожено, чем в других местах, которые я посетил в Ираке. Город новенький, свеженький. Почти все дома возведены недавно, видны подъемные краны, строятся какие-то солидные, престижные здания. Потом мне сказали, что это мечети.
Тикрит — единственный город в Ираке, где устроены пешеходные эстакады с эскалаторами. Не уверен, правда, что эскалаторы когда-нибудь работают, потому что людей не густо на улицах.
Мы переправились через Тигр по мосту со странными металлическими заграждениями, устроенными по принципу жалюзи, — благодаря им ничего не увидишь на стороне Тикрита, видна только противоположная сторона. Возможно, таким образом от нескромных взглядов укрываются какие-то важные объекты мемориального города. На выезде с моста стоит статуя с винтовкой. Я спросил, кто это. Оказывается, памятник поставили человеку, покончившему жизнь самоубийством (бросившемуся, видимо, с этого моста в Тигр), так как ему отказали в приеме добровольцем в армию во время ирано-иракской войны. Своеобразная ситуация.
Окрестные места живописны. Они похожи на наше Поволжье или Украину. Равнина с легкими складками, до самого горизонта покрытая спелой пшеницей. Редкие деревни, наверное, были бы неразличимы в этом золотисто-желтом просторе, если бы не легкая опушка тутовых и абрикосовых деревьев. Дома, сложенные из сырцового кирпича, по цвету мало отличаются от господствующей желто-серой гаммы, они кажутся как бы продолжением самой земли. За глинобитными стенами течет неприметная для постороннего глаза жизнь арабской семьи.
Вокруг домов небольшие садики, хотя фруктовых деревьев могло бы быть и больше. Растут тополя, вполне похожие на наши. В общем, если бы не мужики в дишдашах (длинных белых облегающих платьях), не женщины в абаях (черные широкие накидки), погоняющие коров, не глинобитные хижины, обнесенные глухими саманными дувапами, то можно было бы подумать, что находишься где-то за Пензой.
По этим дорогам и полям полвека назад ходил миловидный мальчуган, которому предстояло стать одним из самых знаменитых людей XX века. Он был работящим и исполнительным, ловким и сильным. Хорошо бы расспросить стариков, ведь кто-то из них может ответить, что за сила вознесла над миром их земляка. Но может быть, ответ надо спросить у этих горячих Выцветших небес, у этих плавных складок библейской земли, у этого мутного потока, точно такого же быстрого и неостановимого, как во времена Хаммурапи и Навуходоносора?..
Перед въездом в резиденцию губернатора устроено хитроумное сооружение, с которым управляется солдат. Это длинная металлическая ручка, подняв которую из асфальта выпускают шипы — по ним, естественно, ни одна машина не проедет.
Губернатор Гази Ахмад аль-Хаттаб — высокий мужчина в мундире с пистолетом. Холеное лицо, аккуратная щеточка усов, внимательный взгляд. Когда мы обменялись рукопожатиями, неожиданно сказал по-русски: переводчик не нужен. Это была, в общем-то, бравада. На самом деле он, конечно, не настолько хорошо знает русский.
Оказывается, 33 года назад нынешний руководитель ливы (провинции) Тикрит пять месяцев провел в Рязани, где учился в военном училище, которое готовит экипажи самолетов Ту-16. Губернатор сказал: «Там же очень рано светает, в 6 утра, поэтому у меня день был длинный и я подолгу учил русские слова». За несколько дней он выучил пятьсот слов и настолько хорошо овладел языком, что многие считали его переводчиком того обитателя общежития, который жил с ним.
Интерес мой к теме «Племя и Саддам» губернатор не одобрил, всячески давал понять, что не надо на этом особенно сосредоточиваться. Однако я гнул свое, и разговор все же вращался вокруг племенного происхождения президента Ирака. Я спросил, какие великие люди вышли из его родного племени бегат. Оказалось, никого с мировым именем прежде не было.
«Зачем об этом писать?» — недоумевал губернатор. Понять его обеспокоенность можно в свете постоянных разговоров и писаний в мировой печати о том, что Ираком правит тикритский клан. Меня в данном случае интересовали не племенные корни современных правителей Ирака, а духовная атмосфера, в которой воспитывался Саддам Хусейн. Поэтому, когда губернатор сказал, что предыдущим шейхом был его отец, Ахмад аль-Хаттаб, который правил племенем многие десятилетия, я сосредоточился в своих расспросах на фигуре этого могучего старца. То, что старец был могучим, мне продемонстрировал один из помощников губернатора, показав фотографию, на которой шейх был снят на коне, — он обратил мое внимание на кончик сапога, выглядывающего где-то на уровне колена лошади: «Видите, какого роста был вождь?»
