Огонь по своим - Бушин Владимир Сергеевич (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
И последняя закавыка с книгой де Кюстина. Вот цитата: «Поскольку широкое распространение получили лишь ее значительно и тенденциозно сокращенные переводы на русский язык, она считается «антирусской», всячески, мол, дискредитирующей Россию. В своей статье под названием «Маркиз де Кюстин как восхищенный созерцатель России» (журнал «Москва», 1999, № 3) я стремился показать, что в действительности этот весьма наблюдательный француз был (при всех возможных оговорках) потрясен мощью и величием России; в частности, на него произвел огромное впечатление факт создания столь могучей державы на столь северной территории: «Эта людская раса оказалась вытолкнута к самому полюсу. Война со стихиями есть суровое испытание, которому Господь пожелал подвергнуть эту нацию-избранницу, дабы однажды вознести ее над многими иными».
Откуда эти возвышенные слова? Представьте себе, из статьи Вадима Кожинова «Россия как цивилизация и культура». Где эта статья была напечатана? Представьте себе, в журнале «Наш современник» (№ 5, 2000), который г-н Куняев столь многоуспешно редактирует вот уже двенадцать лет, иногда отвлекаясь на выпивки, дебоши и юбилеи. Когда я ему еще тогда в редакции сказал о статье Кожинова, он, конечно, как всегда, стал решительно отвергать: «У него совсем не о том, о чем у Герцена!» Да как же не о том? Сличи цитаты… Я книгу де Кюстина не читал, но что-то подсказывает мне, что в суждении о ней правы Герцен и Кожинов, а не Вяземский и Куняев.
К сожалению, в раздумьях о Великой Отечественной войне, как порой и о Великой Октябрьской революции, на Вадима Кожинова не всегда можно опереться, как это удалось нам в вопросе о книге де Кюстина… Вот рассуждая о том, что-де после каждой революции рано или поздно происходит реставрация, он пишет: во Франции после революции 1789 года реставрация наступила довольно скоро, а у нас «нечто подобное реставрации началось только в 1991 году, т. е. не через четверть века, а через три четверти». Это не так. У нас было не «нечто подобное реставрации», а отказ от многих революционных крайностей, излишеств, и началось это еще в 1934 году с решительной критики Сталиным статьи Энгельса «Внешняя политика русского царизма». Вслед за этим с разумной постепенностью были возвращены звания маршала (1935), генерала (1940), офицера (1941–1942)… Впрочем, еще в 1920-е годы мы напевали: «Ведь с нами Ворошилов, первый красный офицер…» Уже в войну были учреждены ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского (все три — в 1942 г.), орден Славы на георгиевской ленте (1943), введены погоны (1943), ордена Ушакова, Нахимова (оба — в 1944 г.), в 1943-м была поддержана церковь, разрешен колокольный благовест, избран патриарх. Вскоре после войны Красная Армия стала Советской и т. д. — вплоть до восстановления еще в 1936 году новогодней елки, запрещенной, между прочим, вовсе не большевиками в 1917-м, а царским правительством еще в 1914-м как «католической затеи»…
Но читаем дальше: «Быстрая реставрация во Франции определялась, конечно же, ее военным поражением в 1812–1814 годы. И если бы в 1941–1945 гг. мы потерпели поражение, у нас произошло бы то же самое» (цит. соч., т. 2, с. 381). Что — то же самое? Во Франции вернули Бурбонов, и сделали это сами французы. А у нас немцы вернули бы Романовых и весь прежний строй? Примерно так думал когда-то и Солженицын: «Что за беда, если бы победили немцы! Справляли елку на Новый год, стали бы, как при царе, на Рождество». Но даже он не думал, что немцы вернут Романовых, ибо тут же добавлял: «Вешали портрет с усами, стали бы вешать с усиками», т. е. портрет того самого, кто еще до нападения на нас изрек: «Россия должна быть уничтожена!» Со всеми ее Романовыми в прошлом и большевиками в настоящем, со всеми орлами и красными знаменами…
Можно привести еще немало таких странностей в сочинениях В. Кожинова. Так, в книге «Россия, век XX. 1939–1964», являющейся продолжением той, о которой только что шла речь, в главе «Итоги войны» он писал: «Наших воинов погибло в боях в 1,7 раза больше, чем вражеских, и это объясняется главным образом (!) более высоким уровнем выучки, дисциплины и технической оснащенности армии врага» (с. 128). Тут все неверно. Во-первых, не в 1,7 раза больше, а в 1,3. Это сейчас общепризнано. Во-вторых, автор говорит о войне так, словно она была 3-4-месячным блицкригом, как и планировали немцы. А она длилась почти четыре года. И если в начальную пору, примерно до конца 1942 года, вермахт действительно имел более высокий уровень выучки (опыт двух лет войны в Западной Европе!) и технической оснащенности, то ведь потом все изменилось: мы решительно превзошли врага и в том и в другом. Однако автор настаивает на постоянном и всестороннем превосходстве немцев: «Чтобы убедиться в превосходстве германского воинского мастерства (!), достаточно (!), полагаю, знать следующее. Наши наиболее „результативные“ истребители трижды герои Советского Союза (в таких случаях у нас принято писать Герои. — В.Б.) И. Н. Кожедуб и А. И. Покрышкин сбили соответственно 62 и 59 вражеских самолетов, а в авиации врага имелись 34 летчика, сбивших более 150 („корифей“ — Эрих Хартман — сбил 352)». Это поразительно во многих отношениях! В. Кожинов очень привержен цифрам, его сочинения испещрены ими, он любит их анализировать, сопоставлять, вычислять процент и т. п. Так, говоря о нашем и вражеском наступлении и отступлении, он непременно вычислит и сообщит нам среднюю ежедневную скорость движения. Например, мы узнаем, что от границы до Москвы немцы наступали со скоростью 7 километров в день. Но это не все. Кожинов вычел время, когда враг вынужден был останавливаться, и у него получилось, что наступал он со скоростью 16–17 км в день.
А тут аналитик встретил цифровые показатели одного и того же рода воинского успеха, и видит, что показатель вражеского летчика почти в шесть раз — поразительно! — превосходит показатели наших, и он не говорит свое обычное «необходимо вдуматься», не сомневается, не проверяет, а тотчас принял за истину. У Кожинова была «Энциклопедия Третьего рейха» (М., Локид-Миф, 1996), он неоднократно ссылается на нее. Так вот, даже там статья о Хартмане заканчивается так: «Многие военные историки подвергают сомнению количество сбитых им самолетов» (с. 493). Многие!.. Русского патриота Кожинова, увы, среди них не оказалось…
А ведь следовало бы задуматься хотя бы о том, что, когда началась война, Покрышкину было уже под тридцать — лучший для воина возраст, — он имел немалый летный опыт и воевал с первого дня. А двадцатилетний юнец Хартман попал на войну прямо из училища лишь в августе 1942 года. Но главное в другом: у нас и у немцев были разные системы подсчета побед. Если немецкий летчик сбивал трехмоторный бомбардировщик, ему засчитывалось три победы; если такой бомбардировщик сбили совместными усилиями пять немецких истребителей, каждому летчику засчитывалась победа; засчитывались также самолеты, уничтоженные на земле… Ничего этого у нас не было. Кроме того, у нас требовалось подтверждение и фотоконтроля и очевидца, а если сбитый самолет падал на территории, занятой врагом, то это не засчитывалось. У немцев в начальную пору фотоконтроля не было, и победа записывалась со слов летчика. Все это достаточно хорошо известно. Но ведь вот что самое-то удивительное: уверив себя в том, что немецкие летчики невероятно превосходили наших, Кожинов из этого, так сказать, единичного заблуждения относительно одного-единственного рода оружия сделал вывод о всестороннем и общем превосходстве «германского воинского мастерства», в том числе, разумеется, и полководческого. И вот всему этому верить, не сметь этому возразить?.. Нет, товарищ Кожемяко, это не для нас…
Дальше в этой же книге, произведя ряд сомнительных манипуляций с рядом сомнительных данных, Кожинов делал вывод: «На основе этих цифр сторонний эксперт мог бы прийти к выводу, что в 1941 году имела место не столько война, сколько капитуляция наших войск…» (с. 94). При чем здесь какой-то «сторонний эксперт»? Капитуляция?.. Даже иностранные, даже немецкие генералы и историки ничего подобного не говорили. А как сам-то автор думает? Да точно так же, как придуманный им «сторонний эксперт»: для него вне сомнения «тот факт, что в 1941 году не менее трети наших тогдашних вооруженных сил так или иначе „сдались“ врагу…»
