Андропов. 7 тайн генсека с Лубянки - Семанов Сергей Николаевич (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Но вот что любопытно: через пару недель ученица осторожно встретилась со мной и добавила, что Яковлева с супругом им тут же вежливо, но твердо от дома отказали… Ну, что телефон мой был «на кнопке», это дважды два, дело в ином: ни один опер, даже в большом чине, не посмел бы сообщить дочери Яковлева о контактах ее отца с Андроповым и предостеречь от продолжения знакомства. Ясно, что об этом докладывали «самому». Как видно, даже в покойные минуты отдыха Андропова не покидали мрачные размышления о «русистах»…
И вот еще эпизод той поры, очень интересно характеризующий личность Андропова. Тут надо представить пожилую уже в ту пору даму – поэтессу Екатерину Шевелеву, пропагандистские ее стишки и очерки не стоят внимания, но в Союзе писателей эта подвижная дама почти открыто была человеком от КГБ, поддерживала личные отношения с Андроповым, с которым вроде бы зналась с молодых лет (они примерно ровесники). Она тут же проявила нежное внимание ко мне, сочувствовала (ну ясно, для лучшего сбора информации).
В моих заметках отмечено, что 9 сентября она по «вертушке», которая имелась в СП, позвонила Андропову, в кабинете присутствовали Стаднюк, Ионов (секретарь Союза по оргделам) и еще кто-то, все чуть не потеряли сознание от страха. Но поскольку разговор был прилюдный и никаких клятв ни с кого не брали, то он стал достоянием сравнительно широкого круга лиц.
Цитирую по моей записи: «У меня важное дело. – Провожу совещание. – Это о Семанове. – Да, мне об этом говорил Игорь. – Я беседовала с Чебриковым. – Да, десять дней назад. – Документ очень путаный и неясный. – Ваш партком имеет право попросить дело. – Можно сослаться на вас? – Можно. – Или лучше все-таки не надо? – Да, я человек эмоциональный, смотрите сами».
Яснее ясного, что это был разговор «для публики»: Андропов, мол, ничего не знает (от сына, видите ли, узнал), показной либерализм («попросите дело» – ясно, что его и не подумали попросить) и, наконец, уход от собственного мнения («смотрите сами»). Не исключено, что и сам разговорчик с сексоткой был отрепетирован. (Характерно, что потом Шевелева, несмотря на дряхлость, печатала антикоммунистические стишки.)
И еще: Альберт Роганов, тогдашний Секретарь МК по идеологии, рассказывал своим близким (а те потом мне), что в эти осенние дни Андропов дважды говорил по спецсвязи с Гришиным. Нетрудно сообразить, что речь шла и о моей судьбе. Уставной порядок был такой: меня исключают из рядов партком, затем райком, а утверждает Московский горком. Значит, мой партийный труп окажется на участке т. Гришина, а зачем ему это надо? Была тут одна тонкость, передать мое дело (ввиду тяжести партийного преступления) прямо на Комиссию партконтроля, тогда Москва была бы в стороне. Между Андроповым и Гришиным были тогда уже очень плохие отношения (первый начал копать под второго, о чем далее). Зачем же Гришину оказывать хоть и мелкие, но услуги своему противнику?
Кое-что зависело и от решения первичной партийной организации по моему поводу. В начале октября заседание парткома состоялось. Это было многокрасочное зрелище. Я держался твердо и спокойно, осторожно и умело побил себя кулаком в грудь, то есть дал сочувствующим меня как-то защищать. В итоге при голосовании в парткоме я получил строгача со счетом 9:5. Это была победа! В ЦДЛ русские писатели ликовали, как будто это был счет матча на Кубок мира.
Добавим попутно один штрих, как по-разному относились Андропов и его люди к «русистам» и лицам из той же среды, но совершенно противоположного умонастроения.
Мое дело придирчиво разбирается Московским парткомом писателей… Примерно в те же поры Б. Окуджава пребывал в Париже, где жил у А. Гладилина, тот же работал на радио «Свобода», то есть прямо от ЦРУ. В паре они выступали по французскому телевидению, и выступали довольно-таки согласно. Другого советского гражданина, тем паче члена КПСС, за такое дело четвертовали бы, но Окуджаве это даже не поставили в вину. Почему с ним обошлись так «гуманно», не захотел при жизни объяснить он сам. Объясняться его друзья теперь не спешат, но любому современнику ясно, что без самых высших дозволений на Лубянке такое не выпадало никому.
Возвращаясь в Москву после парижских бесед, Окуджава дал небольшую промашку. Рассказывали тогда, что вез он с собой нечто печатное (ну, мы все тогда возили). Подъезжая к границе, он не придумал ничего лучшего, как прилепить провозимую литературу клейкой лентой под днище спальной полки. Видимо, не знал, бедолага, что пограничников уже на первых занятиях учат, где и как прячут «враждебную литературу». Нашли, составили протокол и запустили шифровку, как тогда водилось, в несколько адресов.
И тут-то обнаружились некоторые расхождения в дозах партийно-государственной ответственности для «русистов» и иных прочих. Окуджаве тут же пришел срочный вызов, насколько я помню, из Италии на какой-то прогрессивный фестиваль. И что же? Окуджаве партком потихоньку «ставит на вид» (пустяковое наказание, оно даже не заносилось в учетную карточку), и он отбывает на прогрессивное мероприятие.
Мне же оставался еще Краснопресненский райком и его приговор. Первый райкома Козырев-Даль прямо сказал, что будет «советоваться» (ясно, что с Гришиным). Дело все еще оставалось неясным: Андропов жаждал моего исключения, ибо тогда послушное правление СП лишало писательского звания меня, то есть хоть какой-то призрачной гражданской защиты и… со мной уже можно было поступать как будет нужно. И тут, как в классической трагедии, ударил гром небесный.
…Как сейчас помню, вечером в среду 10 ноября сидели мы семьей на кухне и ужинали. Приемник был настроен на «Голос Америки». И вот слышим: по сведениям из диссидентских кругов, на днях был арестован писатель Сергей Семанов…
Далее шла моя краткая биография. Мистика. Тут же последовало немало звонков, частью анонимных (дело нешуточное, понятно). На другой день утром сообщили: скончался Леонид Ильич Брежнев… Мир праху его, но назавтра, то есть в четверг вечером я обязан был явиться в райком по своему персональному делу. Впрочем, меня недолго оставили в сомнениях: позвонили из райкома и сказали, что бюро отменяется.
В четыре часа дня передали состав похоронной комиссии, во главе – Андропов. Все ясно, он взял власть. И подумал я тогда, что это хорошо, не начнет же он свое царствование с казни, да еще такого скандального преступника.
Так и произошло. 18 ноября состоялось бюро райкома, никто не произносил резкостей. Я отвечал покаянными банальностями. Это был не только лучший, но и единственный способ спасти не только себя, но и товарищей. А ну, порви я на себе рубаху? Ах, так вот они все какие?! А заплачь? Тогда потребуют голов, кто, мол, совратил?! Нет, ускользнул. Конечно, вытрясли со всех служб и службишек. Зампред РСФСР по культуре В. Кочемасов, мой добрый покровитель, даже циркуляр разослал по всей Руси Великой, чтобы меня изгнали изо всех подразделений Общества охраны памятников (одним из создателей которого я был). Но, снявши голову, по волосам не плачут. Главное же – воронку вокруг меня и моих друзей-«русистов» раскрутить не удалось. Итак, к новому, 1983 году «дело Семанова» прикрылось (пока!), а полновластное царствование Юрия Владимировича началось.
…Вот уже почти двадцать лет покоится в могиле прах Леонида Ильича Брежнева. Памятников ему не поставили. Единственный мемориал, что по нему остался в Москве, это мраморная доска на доме по Кутузовскому проспекту, где он долгое время жил. У доски почти всегда лежат свежие цветы. До сих пор. И это не от официальных делегаций, коммунистических или любых иных. Это просто людское чувство признательности к доброму, хоть и непутевому русскому человеку.
А вот то, что началось вскоре после кончины Леонида Ильича и продолжается по сей день… Это для иной книги!
