Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями - Смагин Никита (читаем книги онлайн TXT, FB2) 📗
Конструкция и так непростая, но национальная специфика добавляет сложности — в политической системе Ирана полномочия институтов разделены не четко, одни зачастую дублируют другие. В результате реальные полномочия и влияние определяются не столько тем, что написано на бумаге, сколько тем, кто из политиков и функционеров сейчас пользуется большим авторитетом. Неформальный статус столь же важен, как и формальный.
Так, Рафсанджани в 1997 году перестал быть президентом, но сохранил пост главы Совета по определению целесообразности (второстепенный орган, который решает спорные вопросы, если Меджлис и Совет экспертов не смогут договориться по тому или иному закону). Однако роль Рафсанджани в политике осталась огромной, несмотря на не самый высокий пост. Он всегда высказывался по поводу того, каких кандидатов должно поддержать реформистское движение, и к его мнению прислушивались — как политики, так и избиратели.
В результате в Иране сформировалась самобытная и рабочая модель, нормально функционировавшая с начала 1990-х до конца 2010-х. Выглядела она следующим образом: во главе Ирана стоит верховный лидер Али Хаменеи, который задает общую рамку государственной политики и обозначает красные линии — что можно, чего нельзя. Но внутри этой рамки действуют уже другие институты: президент и Меджлис, определяющие, какие принимаются законы, и управляющие большей частью процессов в стране. Верховный лидер может в любой момент вмешаться, если ему что-то не нравится, но делает это только в крайних случаях. Таким образом, рахбар скорее отвечает за стратегию внешнего и внутреннего курса и верность принципам Исламской революции, а президент и Меджлис — за текущую политику и ход реформ. Поэтому иранцы понимали важность выборов, хотя и не все спешили в этом признаться — в беседах с иранцами легко услышать, насколько проблемна сама система, — но за предвыборной гонкой граждане страны следили, в программы кандидатов вникали и приходили на участки, чтобы голосовать. Мы не диктатура
С Сетаре мы познакомились случайно, примерно тогда же, когда с Арашем, незадолго до президентских выборов 2017 года, но, в отличие от музыканта-весельчака, студентка Сетаре была политически активной. Встретились мы тоже из-за политики: 13 мая мы с друзьями из России шли по исфаханской улице, когда к нам вдруг подбежали несколько молодых девушек и парней. Вообще-то они агитировали за своего университетского преподавателя, который баллотировался на муниципальных выборах, но в президентской гонке поддерживали Рухани, поэтому призывали в паре проголосовать за своего учителя и кандидата от реформистов.
Сетаре в этой группе была заводилой. Она приехала в Исфахан из небольшого городка и училась в бакалавриате одного из местных университетов по специальности «компьютерная инженерия». По рваным потертым кроссовкам сразу было видно, что семья у Сетаре не из богатых. Зато вся предвыборная движуха ей очевидно нравилась: оживленно и дружелюбно улыбаясь, она рассказывала, почему надо голосовать за Рухани.
— Рухани должен переизбраться. Он далеко не идеальный кандидат — обещает много, а на деле все далеко не так радужно. Но при нем мы начали открываться миру. Не надо искать везде врагов. Нужен диалог с другими странами, сотрудничество, — тараторила она.
Сетаре предложила на следующий день сходить на митинг в поддержку Рухани, и мы согласились. Чтобы увидеть своего кандидата, на центральной площади Накше-Джахан в Исфахане собралось несколько тысяч людей. Фиолетовые шарфы участников (этот цвет Рухани использовал во время кампании), флажки со слоганами и прочая атрибутика — классика популярных предвыборных мероприятий. Рухани вещал с огромной сцены прямо перед величественной мечетью Имама, самой большой в городе, что возвышается над площадью.
Вся стилистика мероприятия подчеркивала: Рухани — кандидат от реформистов. На большом плакате он стоял вместе с покойным Рафсанджани, а толпа на митинге вовсю кричала: «Йа Хусейн — Мир-Хосейн![10]». Этот лозунг появился во время протестов «Зеленого движения» в 2009 году, когда протестующие требовали пересчета бюллетеней. В том году соперник ультраконсерватора Ахмадинежада, кандидат от реформистов Мир-Хосейн Мусави, недополучил голосов из-за фальсификаций (по мнению протестующих). К моменту митинга Рухани он давно находился под домашним арестом, однако оставался одним из символов реформистского движения.
Наконец, в какой-то момент в первых рядах, прямо у сцены, загорелись фаеры, источавшие плотные клубы фиолетового дыма — спецэффекты тут же добавили согласованному митингу налет несанкционированной демонстрации. В 2009 году такие же фаеры и дымовые шашки пытались использовать участники протестов.
19 мая 2017 года. День выборов
Как и обещал Араш, еще до полудня мы вернулись в Исфахан. Сетаре предложила встретиться с ними около четырех часов на центральной площади — той самой Накше-Джахан, где был митинг. Она пришла в компании четырех подружек.
Избирательный участок располагался прямо на площади, у небольшой, но очень красивой мечети Шейха Лотфуллы. Я ожидал, что основной утренний наплыв избирателей к тому времени уже сойдет на нет, но и в четыре часа дня к участку тянулась очередь человек в пятьдесят. Мы встали в ее хвост и медленно приближались к участку. Светило солнце, градусов двадцать семь — далеко не самая страшная жара по иранским меркам, но припекало все-таки заметно. Никого из избирателей, впрочем, жара не отпугнула, и до участка мы добрались только минут через сорок. Все это время мои иранские спутницы весело галдели, общаясь со мной и друг с другом. Вскоре соседи по очереди заинтересовались иностранцем и начали спрашивать, откуда я.
— Из России.
— Из России?! У вас же не любят иностранцев. Русские же все расисты, правильно? — встрепенулся один из стоявших рядом иранцев.
— Да нет, ты путаешь! Это немцы все расисты. Русские — нет, — тут же разъяснила ему взрослая женщина с другой стороны очереди.
Мои приятельницы тем временем обсуждали в основном выборы.
— Все помнят, за кого голосовать? Шенаснаме не забыли? Ручки у всех есть? — проверяла Сетаре.
— А все за Рухани? — спросила одна из девушек. Остальные одобрительно закивали.
— А я проголосую за Раиси, — вдруг сказала одна из них.
— Неет! Зачееем?! — хором закричали остальные, но девушка твердо объяснила, что с кандидатом от консерваторов знаком ее отец и вся ее семья голосует за Раиси. Похоже, этих объяснений оказалось достаточно: никто из подруг больше не спорил.
Получив бюллетени, девушки тут же принялись их заполнять прямо за столиком. Никаких кабинок «тайного голосования» — пара столов на улице, у каждого из которых толпилось по несколько человек. Заполнение заняло некоторое время, потому что в иранских бюллетенях некуда ставить галочки или крестики — имя, фамилию и номер кандидата в бланк нужно вписать самостоятельно. С президентскими выборами проблем немного, нужно вписать только одного человека. А вот с муниципальными сложнее, приходится переписывать от руки целый список. Впрочем, студентки, да и другие люди с бланками, просто смотрели списки кандидатов в рассылках телеграм-каналов.
Все это время Сетаре и ее подружки безостановочно фоткались: с пустым бланком, с заполненным бланком, без бланка на фоне избирательных столов.
— Здесь же нельзя фотографировать, — сказал я ей. Формальную сторону дела я, как мне казалось, знал неплохо.
— Пффф… — Сетаре пренебрежительно махнула рукой. Так что и я принялся активно все снимать на телефон.
После голосования весь женский студактив сделал финальные фото с поднятыми вверх указательными пальцами, синими от чернил. В Иране, как и в некоторых других странах, каждый избиратель оставляет свой отпечаток на бюллетене, окунув указательный палец в чернильницу. Считается, что так можно избежать фальсификаций: человека с синими пальцами второй раз голосовать не пустят.