Беспокойное соседство: Русская Православная Церковь и путинское государство - Верховский Александр (читать онлайн полную книгу TXT) 📗

В результате Чуев несколько раз перерабатывал проект. В последней (майской 2002 года) версии отменен критерий численности, критерий давности установлен в 85 лет (в промежуточных вариантах он достигал и 95 лет – от Манифеста 17 октября 1905 г. [54]), исчезли сложно устроенная Федеральная комиссия и понятие «представительства иностранной традиционной религиозной организации „Статус „традиционной конфессии“ должен предоставляться отдельным законом. Не упоминаются налоговые льготы, но остались бесплатный доступ к телеэфиру и привилегированный доступ в школу. Как-то урегулирован и сложный вопрос о „традиционности“ местных организаций – теперь она автоматически признается по факту признания «традиционности“ централизованной организации [55].

Понимая недостаточность своего политического веса, Чуев передал проект на доработку юристам представителя Президента в Центральном округе [56]. Но после летних каникул продвижение законопроекта не возобновилось. Видимо, сопротивление сильно.

Андрей Себенцов без устали повторяет, что любая привилегия для религиозной организации противоречит Конституции (по части 2 ст. 14, «религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом»), и оспорить это сложно. Но попытки оспорить продолжаются.

Наиболее жестко оппонирует Себенцову прот. Всеволод Чаплин:

Но все-таки покушение на Конституцию – аргумент, работающий только на стратегическую перспективу, а не на продвижение конкретного законопроекта. Пока представители Церкви ссылаются на исторически сложившуюся в Западной Европе практику особого статуса тех или иных религий и выдвигают теорию о том, что равенство религиозных объединений перед законом не тождественно равноправию, так как в Конституции есть оба понятия. Соответственно, можно быть равным в плане правоприменения, но иметь «расширенную правосубъектность» [58]. Но пока и эти аргументы не ускоряют продвижение чуевского законопроекта.

Не исключено, что скрытые разногласия вокруг него стали одной из причин выхода Чуева из фракции «Единство», о котором он объявил 5 декабря 2002 г. Выход Чуева из фракции и предполагаемое сближение его партии с православными националистами [59] вряд ли помогут законопроекту.

Утраченную «Единством» инициативу немедленно подхватила КПРФ. Сергей Глазьев внес в декабре, слегка подредактировав, свой старый (не позже 1997 года) законопроект «О социальном партнерстве государства и религиозных организаций в целях сохранения национальных духовных традиций и обеспечения социальной защиты населения России» [60]. Он оказался даже жестче чуевского. Законопроект Глазьева прямо определяет, что «к традиционным религиозным организациям относятся Русская православная церковь, а также ислам и буддизм в местах традиционного компактного расселения мусульманских и буддистских общин» – и только! При этом государство не может заключать договоров о социальном партнерстве с иными организациями во всех значимых областях – преподавания религии в стенах школы, доступа к ТВ, в тюрьмы и армию, совместных издательских программ и т.д. Зато для «традиционных» государство, по законопроекту, должно бы даже выкупать их утраченную собственность за рубежом.

Законопроект Глазьева прямо покушается на закон о свободе совести, предоставляющий некоторые перечисленные выше права всем, а не только «традиционным», религиозным организациям. Есть в законопроекте и еще целый ряд юридически сомнительных мест. К тому же, «Единая Россия» вряд ли отдаст КПРФ лавры «защитника православия». Так что в вопросе о статусе «традиционных религиозных организаций» предстоят еще сложные политические маневры.

Но если Патриархии не удается пока добиться взаимопонимания с властью в вопросе особого статуса для РПЦ, то в вопросе дискриминации так называемых тоталитарных сект взаимопонимание давно сложилось. Хотя до сих пор нет никакого более или менее общепризнанного критерия, позволяющего отличить именно «тоталитарные» или «деструктивные» секты и культы, и, соответственно, нет никакого более или менее общепризнанного списка таковых, все согласны, что такие религиозные группы существуют и их деятельность подлежит ограничению. Но без определения критерия эта банальная констатация утрачивает всякий смысл: неясно, что является специфическим правонарушением, существует ли оно вообще (или дело вполне сводимо к обычным статьям УК), как выявлять нарушителей, что считать признаками преступного в как-нибудь сформулированном смысле сообщества и т.д.

Официальное или просто достаточно общепринятое решение этих проблем до сих пор не найдено, так что представители «антикультистских» организаций, Церкви и властей бесконечно продолжают принимать резолюции и донимать, с переменным успехом, различные «нетрадиционные» религиозные объединения судебными исками и административными ограничениями. Само по себе это не является темой нашей статьи.

Отметим только, что при всех разногласиях о границах определения понятия «тоталитарные секты», это понятие всегда подразумевало два качественно разных слоя религиозных объединений: в первый входят так называемые новые религиозные движения (саентологи, муниты, Белое братство и т.д.), отвергаемые почти все и всегда; второй образуют более старые, но традиционно осуждаемые Церковью неопротестантские и подобные им течения, причем осуждение в среднем тем больше, чем менее представлена история этого течения в России (мормонов и тем более иеговистов гораздо чаще осуждают, чем пятидесятников и тем более баптистов, хотя и такое, конечно, случается). Но наиболее «респектабельные» религиозные меньшинства, такие как католики, старообрядцы, те же баптисты, не становились ранее объектом ксенофобной пропаганды на уровне властей светских или церковных, даже когда случались факты их дискриминации.

В этом смысле принципиальным новшеством стала антикатолическая кампания, развернувшаяся после решения Ватикана преобразовать свои временные структуры в России в митрополичий округ («церковную провинцию» в католической терминологии), включающий четыре полноценные епархии. Уже на следующий день после объявления об этом решении, 12 февраля 2002 г. Синод выступил с весьма резким заявлением, в котором решение Папы было названо покушением на «каноническую территорию» РПЦ и продолжением политики прозелитизма [61].

Мы здесь не будем повторять аргументы сторон в развернувшейся вслед за тем бурной дискуссии о понятиях «каноническая территория» и «прозелитизм». Московская Патриархия, разумеется, может иметь свой взгляд на эти вещи и вправе сколь угодно резко реагировать на действия другой религиозной организации. Оценивать соответствующие заявления Патриарха или членов Синода со светской точки зрения просто невозможно и неправомерно. Следует только отметить неуместные аналогии со средневековыми военными конфликтами [62], а также ссылки на этническую обусловленность религиозного выбора: