Фидель. Футбол. Фолкленды: латиноамериканский дневник - Брилёв Сергей (читать книги без сокращений TXT) 📗
— Даниэль, я, кстати, как-то никогда тебя не спрашивал А ты за кого болеешь?
— За «Урракан».
— Это что такое?
— Ну, есть такая команда из квартала Серро. У них стадион как раз там, под холмом, в честь которого назван город.
— А, да, видел как-то, когда мимо проезжал. Но как это ты можешь за них болеть? Это же совсем не твой квартал! — А квартира у Даниэля находится в двух кварталах от центральной площади. До Серро — объезжать весь залив.
— Знаешь, лучше — за «Урракан». Болеть за «Пеньяроль» или «Насьональ» — себе дороже.
Рассказ Даниэля —самая поверхностная иллюстрация того, как схожи диктатуры при любом социальном строе. Капитализм и социализм — вторично. На Кубе борются с империализмом. В Уругвае боролись с коммунизмом. А результат — одинаков. Несвобода. И расставание с прежними иллюзиями.
— Ты видел, сколько у нас в стране богатых ресторанов, народных «боличе» и студенческих клубов под названием «Мара- кана»? — спросил меня как-то уругвайский сенатор Хуан Карлос Бланко.
— Конечно, видел. И даже собираюсь обыграть этот феномен, если когда-нибудь соберусь написать о Монтевидео книжку.
— Знаешь, когда мы в 1950 году второй раз взяли Кубок мира, нам казалось, что мы можем всё. Маленькая страна на вершине мира. Кто знал, как всё обернётся...
Когда мы разговаривали с Хуаном Карлосом, ни он, ни я не знали, чем скоро обернётся его собственная жизнь. Арестом. В годы диктатуры сенатор Бланко был министром иностранных дел. Именно при нём случилась отвратительная история. От рук уругвайских военных карателей погибла девушка-венесуэлка. Венесуэла тогда была демократией не революционной, а достаточно либеральной. Разразился жуткий международный скандал. Министру Бланко пришлось прикрывать своих военных. Сенатору Бланко пришлось отвечать за те свои действия, когда к власти в Уругвае пришли уже не просто гражданские, а теперь — левые.
Самые свежие такие разговоры я слышал в Чили, когда в декабре 2006 года летал туда освещать похороны генерала Пиночета. Это когда страна вновь разделилась. Приспускать флаги или нет? Нынешнее правительство социалистов, где и у самой Мишель Бачелет, президента, в диктатуру погиб отец, приспускать флаги не разрешило. Но военные всё-таки приспустили: в память о бывшем главкоме. И на церемонии прощания с диктатором овацию заслужил его внук, офицер Аугусто Пиночет-третий, когда заговорил об оправданности переворота. Приспустили в тот день в своих штаб-квартирах флаги и правые партии: в память о каком-никаком, но о бывшем главе государства.
В тот вторник я как раз оказался там, где его отпевали, чтобы выйти в прямой эфир на Москву. К спутниковой тарелке у забора военной академии мне нужно пробиться от станции метро. Навстречу — те, кто уже поклонился гробу. По пути — много полиции. И не зря. Людей с телекамерами встречают либо матом, либо боевыми речёвками. В этот момент над площадью в сторону крематория пролетает вертолёт с телом Пиночета. А над митингующими плакальщиками мелькают чёрно-белые стяги боевиков из правой группировки «Родина и Свобода», а также бутылки, которые вот-вот полетят в журналистов, прежде всего в испанских, потому что испанский суд пробил брешь в неприкосновенности Пиночета.
— Я вас, испанцев, не люблю, — кричит мне одна из женщин, видя мой иностранный микрофон и не слушая мои возражения, что я не испанец. — Вам здесь нечего делать. Испанцы не знают, что здесь происходило. Вы не знаете истории. Вот где история Чили! Народ благодарен за то, что Пиночет спас страну от коммунизма!
Тем временем левые заполнили площадь напротив расстрелянного по приказу Пиночета президентского дворца «Ла Монеда» и устроили по случаю похорон Пиночета праздник. Я и там побывал. И там из глубин митинга мне вывели дочь бывшего генсека чилийской компартии донью Викторию Диас, которая сказала мне, что отцу было 60, когда его арестовали, и больше она его не видела. И предложила мне договориться с активистами компартии о поездке в район Ла Виктория, где все годы диктатуры существовала неподконтрольная властям «партизанская республика». В этом районе, где теперь правит наркомафия и куда я заезжал в сопровождении «верных людей», меня ждал глава местной ячейки компартии Давид Дудела:
«У вас в Европе нацистских преступников за преступления против человечности сажали в тюрьму и казнили, а Чили остаётся одной из немногих, если вообще не единственной страной в мире, где даже внук Пиночета вновь публично грозит всей стране», — возмущался Дудела.
Всем моим чилийским собеседникам, и левым и правым, я задавал один и тот же вопрос. «Сальвадор Альенде мёртв. Теперь мёртв и Аугусто Пиночет. Эпоха закрыта?» Почти все правые говорили «да». Почти все левые говорили «нет». Вели меня к табличкам с именами погибших товарищей. Такие висят и в ЦК Компартии, и в социальных клубах, и на «народном радио» в районе Ла Виктория, да по всей стране. И вывод — преступники должны быть наказаны. Естественно, раны свежи. Но Пиночет, как мы помним, под суд так и не попал. Ни в Англии, ни у себя в Чили.
Ну а если бы Пиночет оказался под судом? Что, если ему пришлось бы отвечать за свои преступления не политическими контраргументами («спас страну от коммунизма», что справедливо), а по существу приказов? Как судили генералов и адмиралов в соседней Аргентине. И что получили?
Судили. Посадили. И разворошили улей. Получили в ответ серию «мятежей протеста» офицеров, солидарных с генералами. Особенно тех, кто прошёл через Мальвины. Особенно тех, кто считал, что подавление левых — это священный долг патриота. Что левые — это жидомасонская мафия, которая хотела оттяпать у Аргентины её Север и основать там еврейское государство. Такие разговоры в среде аргентинских военных, к сожалению, ведутся на полном серьёзе. Сам слышал. Вот и протестовали такие военные против показательных процессов над своими генералами и адмиралами. И такие мятежи каждый раз ставили под сомнение будущее только было восстановленной демократии. Вооруженные силы и спецслужбы корпоративные интересы блюдут и обид не терпят.
В конце восьмидесятых по Южной Америке ходил то ли удивительно меткий анекдот, то ли удивительно точный вывод политологов: «В Аргентине военные хотят, но не могут. В Бразилии — могут, но не хотят. В Уругвае — не хотят и не могут».
Уругвайские военные были действительно настолько напуганы собственными действиями, что поспешили побыстрее убраться в казармы. А куда деваться, когда под конец их правления уже весь Монтевидео выходил на балконы и по вечерам, после начала комендантского часа, бил кастрюлями. Баста! Довольно! В какой-то момент обвал диктатуры происходил уже настолько быстро, что (в отличие от Пиночета) уругвайские военные никакого особого статуса «неприкасаемых» для себя выторговать не успели. А значит, они под ударом мстителей оказывались на следующий день после восстановления демократии. Выдающуюся роль в деле «национального примирения» предстояло тогда сыграть мудрому президенту Сангинетти (который уже наказал своих военных переездом в их «бункер», а мне дал беспрепятственно снять военный мавзолей Артигаса). Когда левые потребовали расправы над виновными в репрессиях, Сангинетти предложил референдум по мудрому вопросу: «за» вы или «против» амнистии для всех виновных в гибели людей. И для военных, и для «тупамарос». Победила формула «за».
Мудро тогда поступил президент Сангинетти. После падения диктатуры Уругвай на удивление быстро пришёл в себя. То есть в отличие от чилийского Сантьяго и аргентинского Буэнос- Айреса в Монтевидео случился не «суд победителей», а «нулевой вариант». И уже только в качестве «забавы воскресного дня» газеты печатали все эти годы статьи с ответом на вопрос, а что сегодня делает президент Бордаберри, который передал власть в руки военных. Да на даче сидел президент Бордаберри! До сих пор приходил в себя.
Но при всей их нынешней респектабельности, когда после Сангинетти к власти в Уругвае пришли теперь собственно левые, повели они себя странно. Так, как если бы команда из города Роча, став чемпионом, устроила суд над «Пеньяролем» и «Насьоналем». А «Широкий фронт» вот уже арестовал сенатора Хуана Карлоса Бланко. Зачем? Я не понимаю.
