Александр Солженицын. Гений первого плевка - Бушин Владимир Сергеевич (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
Но тут же осекся, посмотрев на меня и водителя». То есть человек плохо владеет собой, просто проболтался. Ну допустимо ли такое лопоушество для специалиста, прибывшего из центра!
Да, проболтался, но ничего внятного и четкого все-таки не сказал, о смысле происшедшего можно было лишь гадать. Тем более странно слышать указание «Иванову»: «Все в порядке. Новочеркасские материалы направишь в центр». Какие материалы? Сообщить, что «все в порядке»? Но ведь «шеф» сам будет завтра в центре и может доложить начальству о всех подробностях «операции».
МЭРИ ДОСОН ПРОТИВ ПОДПОЛКОВНИКА ИВАНОВА
«Подполковник Иванов» рассказывает немало и других совершенно фантастических вещей из области его сферы деятельности. Например: «КГБ СССР направлял в Ростов заранее подготовленных иностранных писателей…» Что за чушь! К чему готовили этих писателей? Кто готовил? И каким образом КГБ мог посылать куда-то иностранцев, да еще и писателей, словно своих агентов? Как — по путевкам или в приказном порядке? Дальше: «Их подробно знакомили с ростовским периодом жизни Александра Исаевича, преследуя цель: дать материал для чернящих его зарубежных публикаций, — и так на протяжении многих лет…» Позвольте, а если иностранца, хотя и приехал он по приказу Шелепина в Ростов, вовсе не интересовал Солженицын? А если даже заинтересовал, то разве обязательно возникнет желание писать о нем, причем непременно в чернящем его духе? И сколько же писателей прислал КГБ «на протяжении многих лет»? По имени назван лишь чехословацкий журналист Томаш Ржезач, причем действительно только по имени — Томаш.
А вот «не очень популярная писательница из Канады» как раз не только не пожелала написать нечто антисолженицынское но, оказывается, еще и «публично разоблачила эту аферу КГБ». Где? Когда? Что именно сказала или написала? И почему дан обстоятельный портрет этой бесстрашной женщины, но в отличие от Ржезача скрыто ее имя? Зачем скрывать славное имя разоблачительницы КГБ? Наоборот, его надо протрубить на весь свет. Могу тут помочь: это известная писательница Мэри Досон. Она не раз бывала в разных краях нашей страны, даже в Сибири. И разоблачала она вовсе не КГБ, а Солженицына и Сахарова. К последнему из них она обратилась с открытым письмом. Оно было напечатано в «Литгазете» и начиналось так: «Я слышала, что вас наградили Нобелевской премией мира. Поздравляю! У вас есть теперь лицензия на то, чтобы распространять еще больше злостной клеветы о вашей собственной стране, кусать руку, которая вас кормит. Есть и у нас несколько отважных белых, которые борются за человеческие права для наших индейцев, но они не получают Нобелевских премий, т. к. Запад никогда не признается в каких-либо нарушениях прав человека». Писательница предлагала большому ученому пошевелить мозгами и сопоставить некоторые факты: «Вы плачете об „отсталости“ Советского Союза из-за того, что у вас нет прекрасных квартир, оборудованных всякими хитроумными штучками, какие есть у нас, и из-за того, что ваше мясо хуже нашего. Да, я была в нескольких квартирах в Москве и согласна, что они не так современны, как наши. Но ведь вы никогда не видели маленьких однокомнатных жестяных лачуг, в каждой из которых ютится целая семья лишенных всего на свете индейцев! Они живут так вовсе не потому, что они диссиденты, а потому, что индейцы. И не мучайтесь особенно из-за куска жесткого мяса в вашей тарелке!.. Это мясо, может быть, и не такое нежное, как наша вырезка, но очень немногие у нас могут позволить себе вообще покупать бифштексы». Так не потому ли скрыто имя писательницы Мэри Досон, чтобы читатель при желании не мог найти приведенный выше текст?
С этим сюжетом связана одна характерная частность. Тов. Иванов пишет: «Сопровождающий ее (М. Досон) представитель московской спецгруппы КГБ имел документы прикрытия и визитную карточку с указанием телефона-коммутатора — не КГБ, а другого, что навело на мысль о резиденции КГБ в московском издательстве АПН». С одной стороны, непонятно, почему эта «мысль» застряла в голове чекиста областного масштаба, — какое дело ему до московского издательства? С другой, если уж так засела, он мог легко узнать телефон АПН и сличить. Так вот, никакого коммутатора тогда в АПН не было, вот его телефон: 228-73-37. Я выписал его из телефонной книжки тех лет. Если для Иванова было проблемой и это, то непонятно, как его тридцать лет держали в органах.
ПОРУЧИК КИЖЕ ОБОЖАЛ СОЛЖЕНИЦЫНА
Итак, образ чекиста «Иванова» на наших глазах рассыпается. Тогда кто же он — поручик Киже? С уверенностью пока можно сказать одно: это человек с явной тягой к литературной живописи, к разного рода красивостям. Этого в его «повествовании» — хоть пруд пруди. С самых первых строк, с описания своего рабочего стола — «массивного, отливающего коричневым глянцем»… И без конца дальше: «Знакомый чуть суховатый голос произнес…» «Черная с отливом „Волга“ мчала нас по гладкой, освещенной фарами бетонке…» «За легким ужином, орошенным (!) легкой выпивкой…» «Стояла теплая ясная предосенняя погода…» (Между прочим, 8 августа — слова относятся именно к этому дню — ничего предосеннего быть не могло: в Ростове-на-Дону это макушка лета.) Наконец: «Темная островерхая стена соснового бора вырисовывалась на фоне звездного неба…» Умри, Денис!.. А как дотошно рассказано о четырех телефонных аппаратах в кабинете, о их назначении. Спрашивается, зачем вся эта живопись, все подробности подполковнику КГБ, решившему рассказать об ужасном преступлении? Правдоподобна ли она? Не принадлежит ли сей букет красивости и дотошности перу увлеченного литератора?
Причем литератора, обожающего Солженицына. Это видно даже в том, что имя писателя ни разу не упомянуто кратко, однозначно, а всегда чрезвычайно почтительно: «А.И. Солженицын» (4 раза) или «Александр Исаевич» (тоже 4).
Примечательно и то, что «Иванов» с глубоким сочувствием пишет о детстве своего Александра Исаевича, ужасающая картина коего была якобы выявлена работниками областного КГБ в результате глубокого изучения: «постоянная нехватка денег, нужда, лишения…» Так сам Солженицын пишет сейчас о том времени: «Мать вырастила меня в невероятно тяжелых условиях. Все время снимали комнаты в каких-то гнилых избушках. Всегда холодно, дуло» и т.д. («Теленок», с. 647). Да, так он льет запоздалые слезы ныне. А вот что писал жене в 44-м году с фронта: «Мать соткала мне беззаботное счастливое детство, которое сейчас приятно вспомнить, она создала все материальные условия для моего духовного развития» (Н. Решетовская. Санина мама. «День литературы», 19 янв. 1998). Это было, конечно, не для печати. И не только школьные, но и студенческие годы были у Сани столь же беззаботными и счастливыми. Мать, заботясь не только о духовном развитии сына, купила ему велосипед, что в ту пору было равноценно машине сейчас, и сыночек то на велосипеде, то пешком, то на лодке в летние каникулы, когда его сверстники ишачили чернорабочими, чтобы было на что продолжать учение, предпринимал в компании длительные турпоходы по Волге, по Украине, по горным тропам Кавказа и Крыма… Если чекисты ничего этого не разузнали, то они никакие не чекисты, а отставные балерины. Это еще раз подтверждает наше сомнение относительно подлинности фигуры «подполковника Иванова».
И дальше: «Юноша был одарен, аккуратен… Девчонки любили его за ум, цельность, способности…» Ну, девчонки любят еще и не за то. Но вот «Иванов» своими глазами увидел Солженицына в церкви Новочеркасска. Неизгладимое впечатление: «огромная неординарная личность… великий писатель… великий писатель»…
Этому сочувствию и восхищению сопутствует мысль о чрезвычайной важности фигуры Солженицына. До такой степени, что и в Москве и в Ростове были созданы мощные спецгруппы для борьбы с ним. В них входили и «теоретики» (литераторы), и «разработчики» (чекисты), и «практики-исполнители» (тоже чекисты).
С таким состраданием, так проникновенно, так многозначительно и возвышенно пишет о Солженицыне только он сам. Действительно, ведь, например, как эти мощные спецгруппы напоминают то, что он писал о своей высылке из СССР. Почему отправили в Германию самолетом, а не поездом? «Боялись, что по дороге начнутся демонстрации, протесты и т.д.». Да, в своей мании величия он в самом деле думал, что из-за него могут начаться демонстрации, а кто-то и на рельсы ляжет. В другой раз уверял, что после выхода его «Архипелага» в СССР было запрещено само слово «архипелаг» в любом смысле, в любом контексте.
