И все они – создания природы - Хэрриот Джеймс (книга бесплатный формат .TXT) 📗
И опять железные ступеньки трапов скользкие, пляшущие. Я кинулся к загону с первым бараном, которого осматривал, но, видимо ошибся: над перегородкой мирно покачивалась большая кудлатая голова, глаза смотрели на меня с тихим любопытством, изо рта свисал клок сена. Впрочем, челюсти тут же благодушно задвигались и клок исчез.
Я ошеломленно уставился на барана, но тут с толстой соломенной подстилки поднялась могучая фигура Рауна – словно золотоволосый джинн вырвался из бутылки. Мой помощник отчаянно замахал руками.
– Глядите, доктор, глядите! Он тыкал пальцем в барана, в остальных наших пациентов, и его лицо с расплющенным боксерским носом играло каждой черточкой.
Я переходил из загона в загон словно во сне: все овцы выглядели нормально. Речь шла не об улучшении, они просто стали такими же, какими были накануне, – и за два часа!
На протяжении моей профессиональной жизни мне доводилось пробовать новые способы лечения в самой необычной обстановке, и с кортизоном я познакомился по-настоящему в недрах скотовоза по пути в Россию. И как это было прекрасно! А действие, которое это маленькое чудо произвело на Рауна, делало победу еще слаще. Он перепрыгивал через перегородки, обнимал каждую овцу, словно любимую собаку, и безудержно смеялся.
– Это как в сказке, доктор, как в сказке. Быстро-быстро. Они совсем умирали, а теперь живые и здоровые. Быстро-быстро. Как это вы сделали? И он поглядел на меня с нескрываемым восхищением.
И меня вдруг охватила зависть к датским ветеринарам. Выпадали и у меня черные минуты, но иногда удавались и столь же эффектные исцеления, а вот подобного впечатления они на йоркширцев не производили. Впрочем, быть может, и датские фермеры не имеют обыкновения прыгать от восторга. В конце-то концов, Раун был моряком.
Как бы то ни было, меня переполняло ликование, знакомое всякому ветеринару, когда вдруг из отчаянного положения находится выход. Предобеденный стакан пива в обществе капитана казался нектаром, а сам обед а раскачивающемся салоне обернулся праздничным пиршеством.
Волшебник-кок каким-то образом сотворил великолепнейший овощной суп, в котором плавали ломтики колбасы и клецки. Затем мы вкусили божественного вкуса «фрегадиллы», приготовленные, как мне объяснили, из свиного и телячьего фарша со специями, скрепленного в шарики при помощи яиц.
Внося записи в дневник, я все больше опасался, как бы он не стал своего рода «Поваренной книгой скотовозов», но меня поражало, каким образом Нильсен умудрялся готовить подобные блюда в тесной каморке, да еще в штормовую погоду, и я не мог удержаться, чтобы не воздать дань восхищения его поварскому искусству.
У него была манера всовывать голову в дверь салона, пока мы ели. Глядел он только на меня, человека, распознавшего в нем кулинарного гения, и, когда я прижимал пальцы к губам, ублаготворенно жмурясь, его потное лицо расплывалось в улыбке. В его глазах я был совершенством.
От камбуза до моей каюты было рукой подать, и в промежутках между трапезами Нильсен использовал меня как подопытного кролика, пробуя на мне всякие свои новинки. Признаться, я охотно шел ему навстречу.
Шторм бушевал весь день. Как и предсказывал капитан, нам не встретилось ни единого судна. А я внимательно следил за овцами и, едва замечал первые признаки стресса, тут же бросался к ним с предзоланом, чтобы не допускать дальнейшего его развития.
После ужина мы остались посидеть в салоне; этот вечер коротать было особенно приятно. Мои собеседники были на редкость симпатичными людьми. Они показывали мне семейные снимки, фотографии интересных мест, где им довелось побывать, и разговор не смолкал ни на минуту. В заключение капитан поднял палец и поглядел на меня с улыбкой.
– Не хотите ли позвонить своей жене?
Я засмеялся.
– Вы шутите?
– Вовсе нет. Это очень просто.
Он повел меня в рубку, и через несколько минут посреди моря, окутанного непроницаемой тьмой, я уже разговаривал с Хелен и моей дочуркой Рози. Они поделились со мной домашними новостями, рассказали про успехи Джимми в университете, сообщили результаты последних футбольных матчей, а я слушал их голоса и старался убедить себя, что этот разговор мне не грезится. Чудесное завершение дня, богатого разными событиями.
Прежде чем отправиться спать, я еще раз спустился к овцам. Завтра мы придем в Клайпеду и я передам их новым владельцам. Выглядели они отлично. Никаких симптомов стресса, хромавшая овца и овца с воспаленными глазами тоже вполне оправились. Вот только это покашливание у линкольнов! Как к нему отнесутся русские? Я-то твердо знал, что это легкий паразитарный бронхит, который уже проходит и скоро пройдет совсем. Но сумею ли я убедить русских ветеринаров, что повода беспокоиться нет никакого? Ну что же, скоро я получу ответ на свой вопрос.
13
Работник прошел между коровами и ухватил мою пациентку за хвост, а я поглядел на него и сразу понял, что Джош Андерсон не упустил вчерашнего вечера. Все сходилось – ведь нынче было воскресное утро. Собственно говоря, и спрашивать было незачем.
– А вы, гляжу, были вчера в «Зайце и фазане»? – все-таки небрежно осведомился я, ставя термометр.
Он скорбно провел рукой по волосам.
– Был, волк его задави! А что, сразу видать? Хозяйка мне уже всю плешь проела.
– Джош немножко лишнего принял, а?
– То-то и оно. И чего мне втемяшилось в субботний-то вечер! Ну, да сам виноват.
Джош Андерсон был местный парикмахер. Свое ремесло он очень любил, а кроме того, любил пиво. И до такой степени, что, отправляясь вечером в трактир, обязательно захватывал с собой ножницы и машинку. За пинту пива он быстренько подстригал всех желающих в мужской уборной.
Завсегдатаи «Зайца и фазана» ничуть не удивлялись, когда, войдя туда, наталкивались на Джоша, который щелкал ножницами вокруг головы клиента, невозмутимо восседающего на унитазе. Пинта пива стоила шесть пенсов, и такая стрижка была выгодной, хотя и сопряженной с определенным риском, как хорошо знали все, кто пользовался услугами Джоша. Если он успевал выпить не больше двух кружек, клиенты выходили из его рук более или менее целыми и невредимыми, учитывая, что особого увлечения модной стрижкой в Дарроуби и его окрестностях не наблюдалось. Но когда он переступал некую черту, следовало ждать всяких ужасов.
Правда, уха Джош вроде бы покуда еще никому не отстриг, но, прогуливаясь по улицам в воскресенье и понедельник, можно было увидеть очень и очень оригинальные куафюры.
Я еще раз оглядел голову работника. Мой опыт подсказывал, что подобное, бесспорно, вышло из-под ножниц Джоша где-то около десятой пинты. Правый височек был тщательно подравнен примерно на уровне глаза, а левого не существовало вовсе. Волосы над лбом и на макушке подстригались явно на авось – тут сохранился длинный вихор, там зияла проплешинка. Затылка мне видно не было, но я не сомневался, что и на нем нашлось бы чем полюбоваться. Может быть, там пряталась длинная косица, а может быть, и что-нибудь еще.
Да, вынес я окончательный приговор, стрижка десятипинтовая. После двенадцатой-четырнадцатой пинты Джош с великолепной дерзостью просто обгрызал ножницами всю шевелюру клиента, оставляя пучок волос над лбом. Классическая стрижка каторжников, вынуждавшая пострадавшего любителя экономии довольно долго ходить в кепке, плотно надвинутой на лоб и уши.
Я предпочитал не рисковать и стригся у Джоша только в мастерской, когда он был трезв как стеклышко.
Там-то я и сидел несколько дней спустя, дожидаясь своей очереди. Сэм, мой пес, устроился у меня под стулом, а я следил за работой парикмахера, и дивная тайна человеческой натуры представала предо мной во всей красе. Кресло занимал дюжий мужчина. Каждые несколько секунд его отраженная в зеркале красная физиономия над белой простыней искажалась спазмой боли, что было вполне естественно, так как Джош не срезал волосы, а выдирал их с корнем.
Конечно, его древние инструменты давно следовало бы наточить, но главная причина заключалась в щегольском повороте кисти, при котором машинка обязательно выщипывала десяток-другой волосков. Приобрести электрическую машинку он не удосужился, но, полагаю, она бы ничего не изменила. Прием есть прием.
