Хороший, плохой, пушистый - Кокс Том (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT, FB2) 📗
По мимике нельзя найти двух более отличных друг от друга котов, чем Медведь и Ральф. Медведь в постоянной тревоге, о чем свидетельствует выражение его огромных, словно блюдца, глаз. Медведя нашли в пластиковом пакете с братиками и сестричками на крутом повороте шоссе. В детстве он полностью облысел из-за аллергии на блох, а затем шерсть у него снова вылезла из-за аллергии на препараты против блох. Он перенес отравление угарным газом, какой-то дикий драчун прокусил ему горло, и у него развилась астма. Ему оборвали уши, шесть недель Медведь находился в самоволке в Южном Лондоне, десятки раз менял местожительство, и его жестоко гоняла Бисквит, кошка моих соседей, потому что вид кота портил настроение этой любительнице комедийного сериала «Бабе лето». Посмотришь на Медведя и сразу видишь все его прошлые бедствия, а вместе с ними невзгоды остального мира. Если справедливо, что глаза — окна в кошачью душу, то по сравнению с глазами Медведя глаза остальных котов кажутся сделанными из матового стекла.
Несколько месяцев назад мой дом приходили оценивать агенты по продаже недвижимости. Мы с Ди должны были решить, сколько мне следует заплатить, чтобы выкупить ее долю ипотеки. Я вышел заварить чай одному из агентов, а когда вернулся, то заметил, что они с Медведем пристально смотрят друг на друга. У них был вид много лет не встречавшихся давних соперников, один из которых увел у другого вожделенную работу вкупе с любовью его юности.
— Вот это да! Кто это? — спросил агент.
— Медведь, — ответил я.
— Потрясающе! Такое впечатление, что в нем сидит человек.
— Знаю, — кивнул я. — Многие так говорят.
В отличие от других котов Медведь не позволял вселенной праздно вращаться вокруг себя. Он внимательно и с волнением изучал каждую молекулу.
Ральф, наоборот, почти всегда излучал самодовольство: это животное любило себя до такой степени, что, выходя утром на прогулку, заявляло о себе в третьем лице. Но оба они ждали от меня чего-то. Нервничали в присутствии незнакомцев и чего-то у меня просили, только я не мог определить, что именно. Ральф был не из тех котов, которые довольствуются тем, что просто находятся рядом. Когда он забирался ко мне на грудь, то не признавал полумер. Требовал к себе персонального внимания и обожания. В одном отношении это было прекрасно: Ральф, вероятно, являл собой самого величественного из моих котов. Мне прожужжали все уши, твердя, какой он красивый. Ральф же умудрялся дать всем понять, что дарит особое удовольствие, разрешая погладить себя по своим роскошным бакенбардам. Но накопление опыта неизменно сопровождается риском. Подобно Джиму Моррисону на вершине славы группы «The Doors», он представлял парадоксальное соединение красоты и сомнительной личной гигиены. Ральф был из тех котов, которые, если бы им предоставили возможность самим заботиться о себе, были бы окружены роем ненасытных мух, сопровождающих их, как голодные чайки корабли.
Возможно, это объясняется степенью их обожания животного, которое по сути своей являет для них соединение льва и юного Уоррена Битти [2], но к Ральфу постоянно липнет всякая мелкая живность. Последний пример — вторжение на нашу кухню слизней. Разгар зимы и слизни — таких ассоциаций в моей голове никогда не возникало. Но именно в декабре их многоцветная команда поползла в дом через самую большую из множащихся дыр в стене, и они стали нагло попадаться на глаза. Сначала я заметил парочку шевелящихся в раздатчике кошачьего корма — омерзительные безрукие и безногие дети, играющие в жуткой отхожей яме. Спустя неделю обнаружил в миске, куда только что высыпал «Кантри крисп» из коробки, которой дней десять не касался, странную продолговатую коричневую ягоду малины. Но что больше всего возмущало — она шевелилась. Видимо, ознакомившись с другими котами и найдя их неподходящими хозяевами, твари принялись цепляться на спину Ральфа. Неприятное открытие, особенно когда я валялся перед телевизором на диване, а Ральф восседал на мне. Хотя эффект удавалось приглушить, если я представлял, что вижу гарцующую на маленькой лошадке змею.
Джанет — кота так назвали, потому что сорванцы с Ист-Энда, у которых Ди взяла его, заявили, что это кошка, — был моим вторым после Ральфа по неопрятности и отсутствию личной гигиены котом. Или даже первым, если принять версию Кати, что Ральф и Медведь вовсе не коты. Он таскает в дом старые фантики из-под конфет и пакеты из-под чипсов, которые находит плавающими на мелководье в прудике в глубине моего сада. Джанет может принести на своей шкуре целый гербарий разнообразных веток или немалую часть мастики со свежеогрунтованных ворот соседа. Но неухоженный вид — вообще-то не его вина. В юности он был большим, мускулистым котом. Но позапрошлой весной, когда мы расставались с Ди, перенес кризис дисфункции щитовидной железы и настолько похудел, что походил на старую черную тряпку, которой вытирают пыль. Начав принимать лекарства, Джанет прибавил в весе и стал выглядеть лучше, но не таким веселым и беззаботным котом, как раньше. Это особенно заметно во время борцовских схваток, на которые его все еще пытается подбить Шипли. Отношения этих двух моих котов очень похожи на дружбу — нечто вроде связи маленького брата с большим братом, когда маленький брат никак не может понять, почему его большой компаньон предпочитает отправиться на прогулку или снова смотреть «Она написала убийство», а не повозиться на ковре, сцепившись всеми четырьмя лапами.
Из тех моих котов, которые коты, каждый очень социален и любит находиться на людях. Хотя подозреваю, что в случае с Шипли это происходит оттого, что невозможно подчинять себе и запугивать людей, если их нет рядом. Они первыми и часто единственными приветствуют моих гостей. Так случилось, когда через пару недель после визита Мэри и Уилла меня навестил приятель Майкл, хиппи-фолк-музыкант. Стоило ему переступить порог, как Шипли обрушил на него град вопросов. Майклу, который жил в собственном мире, трудно было в них разобраться, но кот, к счастью, вскоре успокоился и занялся страстной любовью с бархатной кепи музыканта, неосторожно оставленной на диване без присмотра.
Многие — и среди них Ди — раньше считали, что Шипли следует поместить в кошачий аналог Борстала [3] или приговорить к трудовой повинности, но я с ними не согласен. Следуя за мной по пятам и грубо попирая мою личность, он пытается сообщить, что нуждается в любви. Надо взять кота на руки и перевернуть вниз головой — и тогда лепите из него все, что угодно. Это мое мнение разделяет обожающая Шипли соседка Дебора.
— Сегодня утром Шипли снова выступил, — обычно сообщает она. — Ругался почем зря, наговорил мне много обидного, но потом мы обнялись, и он успокоился.
Ни Дебора, ни ее муж Дэвид, ни я не переживаем: мы люди и знаем, как за десять секунд превратить Шипли из буяна в ласковое мурлыкающее существо. Но если вы сами из семейства кошачьих, спокойны по характеру или от возраста, если физически не в состоянии перевернуть дебошира вверх ногами, то его постоянное присутствие может показаться утомительным. Ральф достаточно крепок и, наверное, сумел бы перевернуть Шипли, однако терпит его дурачества. Но если тот особенно расходится, показывает, кто из них сильнее, и невозмутимо лупит головой о ближайшую твердую поверхность. Медведь, не терпящий прямых проявлений насилия, старается не попасться на пути. Джанет, некогда бурно приветствовавший его выпады, теперь в раздражении предпочитает скрыться в каком-нибудь тихом уголке.
В следующем месяце выпал снег — досадно, потому что, по совету Мэри, я несколько недель нарочно не убирал все, что перед задней дверью натошнил Джанет. Дело обернулось спором с Мэри и Уиллом: я поставил десять фунтов на то, что остатки субстанции останутся нетронутыми до Пасхи. Меня заинтересовало, как долго рвотные массы способны сохраниться в дикой природе. Но основная причина, почему я решил оставлять их неубранными, — желание познакомиться и, если возможно, подружиться с лисой, научиться видеть хорошее в дурном, не обращая внимания на изъяны ее характера: склонность к поеданию рвоты других животных.
