И все они – создания природы - Хэрриот Джеймс (книга бесплатный формат .TXT) 📗

– А другие причины?

– Их полно. Опухоли, костные разрастания, абсцессы, смещение дисков – да мало ли еще что может давить на спинной мозг?

– Диски?

– Ну да. Маленькие хрящевые прокладки между позвонками. У собак с длинным туловищем, как у Германа, они иногда сдвигаются в спинномозговой канал. Собственно говоря, именно это я и подозреваю.

Снова с кровати донесся хрипловатый голос Рона:

– А прогноз какой, мистер Хэрриот?

В том-то и вопрос! Полное выздоровление или неизлечимый паралич?

– Судить еще рано, – ответил я вслух. – Пока сделаю ему инъекцию, оставлю таблетки, и посмотрим, как он будет себя чувствовать через несколько дней.

Я сделал инъекцию обезболивающего с антибиотиками и отсыпал в коробочку салициловых таблеток. Стероидов в то время в нашем распоряжении не было. Ничего больше сделать я не мог.

– Вот что, мистер Хэрриот, – приветливо сказала миссис Канделл, – Рон всегда в это время выпивает бутылочку пивка. Так, может, вы посидите с ним?

– Ну-у… вы очень любезны, но мне не хотелось бы вторгаться…

– Да, что вы! Мы очень рады.

Она налила в два стакана коричневый эль, приподняла своего мужа на подушке и села возле кровати.

– Мы из Южного Йоркшира, мистер Хэрриот.

Я кивнул, успев заметить чуть-чуть иную манеру произносить слова.

– Сюда мы перебрались восемь лет назад. После несчастного случая с Роном.

– Какого?

– Я шахтером был, – ответил Рон. – На меня кровля обрушилась, спину перебило, печень изуродовало, ну и еще всякие внутренние повреждения. Только я еще везунчик: двух моих товарищей насмерть завалило. – Он отпил из стакана. – Выжить я выжил, однако доктор говорит, что ходить я никогда не буду.

– Мне страшно жаль…

– Да, бросьте! – перебил меня хрипловатый голос. – Я свои плюсы считаю, а не минусы. И мне есть, за что судьбу благодарить. Боли я почти никакой не чувствую, и жена у меня лучшая в мире.

Миссис Канделл засмеялась.

– Не слушайте вы его. А я рада, что мы в Гилторпе поселились. Мы все его отпуска в здешних холмах проводили. Оба мы любили ноги поразмять как следует. И до того чудесно было уехать от труб и дымища! Там окно спальни у нас выходило на кирпичную стену, а тут Рон на десять миль кругом видит.

– Да-да, – пробормотал я, – дом у вас чудесно расположен.

Деревушка прилепилась на широком уступе над обрывом, и из их окна открывалась панорама зеленых склонов, уходящих вниз к реке и поднимающихся к вересковым вершинам по ту ее сторону. Сколько раз любовался я этим видом! Как манили меня зеленые тропки, убегающие вверх! Но Рон Канделл уже никогда не откликнется на их зов.

– И с Германом мы хорошо придумали. Прежде хозяйка уедет в Дарроуби за покупками, ну и чувствуешь себя вроде бы одиноко, а теперь – ни-ни. Когда собака рядом, какое же тут одиночество?

– Вы совершенно правы, – сказал я с улыбкой. – Кстати, сколько ему лет?

– Шесть, – ответил Рон. – Самый у них цветущий возраст, верно, малыш? – Он опустил руку и погладил шелковистые уши.

– Видимо, здесь его любимое место?

– Да, всегда у изголовья сидит. А подумаешь, так и странно. Гулять его хозяйка водит, и кормит тоже она, только дома он от меня ни на шаг не отходит. Корзинка его вон там стоит, но чуть руку опустишь, а он уже тут как тут. На своем, значит, законном месте.

Я это много раз замечал: собаки инвалидов, да и не только собаки, всегда стараются держаться рядом с ними, словно сознательно берут на себя роль опоры и утешителей.

Я допил пиво и встал. Рон поглядел на меня с подушки.

– А я свой подольше растяну! – Он поглядел на стакан, еще полный наполовину. – Бывало, с ребятами я и по шесть пинт выдувал, а только знаете – удовольствия мне от одной вот этой бутылки ничуть не меньше. Странно, как все оборачивается-то.

Жена наклонилась к нему с притворной строгостью.

– Да уж, грехов за тобой много водилось, но теперь ты почище иного праведника стал, правда?

И она засмеялась. По-видимому, это была давняя семейная шутка.

– Спасибо за угощение, миссис Канделл. Я заеду посмотреть Германа во вторник.

На пороге я помахал Рону. Его жена положила руку мне на плечо.

– Спасибо, мистер Хэрриот, что вы сразу приехали. Нам очень не хотелось вас в воскресный вечер тревожить. Но, понимаете, малыша только сейчас ноги слушаться перестали.

– Ну что вы! И не думайте даже. Мне было очень приятно.

Развернувшись на темном шоссе, я вдруг понял, что не покривил душой. Не пробыл я в их доме и двух минут, как мое мелочное раздражение исчезло без следа, и мне стало невыносимо стыдно. Если уж этот прикованный к постели человек находит за что благодарить судьбу, я-то какое право имею ворчать? Ведь у меня есть все! Если бы еще можно было не тревожиться за его таксу! Симптомы Германа ничего хорошего не сулили, но я знал, что обязан его вылечить. Категорически обязан.

Во вторник никаких перемен в его состоянии не произошло, может быть, оно даже чуть ухудшилось.

– Пожалуй, я заберу его с собой, чтобы сделать рентгеновский снимок, миссис Канделл, – сказал я. – Лечение ему словно бы никакой пользы не принесло.

В машине Герман свернулся на коленях у Рози и добродушно позволял гладить себя, сколько ей хотелось.

Когда я поместил его под наш новоприобретенный рентгеновский аппарат, ни анестезировать, ни усыплять его не потребовалось: задняя половина туловища оставалась неподвижной. Слишком уж неподвижной, на мой взгляд.

Я не специалист-рентгенолог, но все-таки сумел определить, что все позвонки целы. Костных выростов я тоже не обнаружил. Но мне показалось, что расстояние между парой позвонков чуть уже, чем между остальными. Да, видимо, сместился диск.

В те времена про ламинэктомию [5], еще слыхом не слыхивали, так что мне оставалось только продолжать начатый курс лечения и надеяться.

К концу недели надежда заметно угасла. К салицилатам я добавил проверенные временем старые стимулирующие средства, вроде тинктуры стрихнина, но в субботу Герман уже не мог сам подняться с пола. Я придавил пальцы на задних лапах и почувствовал легкое рефлекторное подергивание – тем не менее во мне росла горькая уверенность, что полный паралич задних конечностей уже не за горами.

Неделю спустя я с грустью собственными глазами увидел, как мой прогноз подтвердился самым классическим образом. Когда я переступил канделловский порог, Герман встретил меня весело и приветливо – но беспомощно волоча по коврику задние ноги.

– Здравствуйте, мистер Хэрриот. – Миссис Канделл улыбнулась мне бледной улыбкой и посмотрела на песика, застывшего в лягушачьей позе. – Как он вам сегодня?

Я нагнулся и проверил рефлексы. Ничего. И беспомощно пожал плечами, не зная, что сказать. Я поглядел на Рона, на его руки, как всегда, вытянутые поверх одеяла.

– Доброе утро, Рон, – произнес я, как мог бодрее, но он не отозвался, а продолжал, отвернувшись, смотреть в окно. Я подошел к кровати. Глаза Рона были неподвижно устремлены на великолепную картину холмов, пустошей, белеющих в утреннем свете каменистых отмелей у речки, на линии стенок, расчерчивающие зеленый фон. Лицо его ничего не выражало. Он словно не замечал моего присутствия.

Я вернулся к его жене. В жизни мне не было так скверно.

– Он сердится на меня? – шепнул я.

– Нет, нет. Все из-за этого! – Она протянула мне газету. – Очень он расстроился.

Я посмотрел. И увидел большую фотографию, такса, как две капли воды похожая на Германа, и тоже парализованная. Но только задняя часть ее туловища покоилась на четырехколесной тележке. Если верить фотографии, песик весело играл со своей хозяйкой. И вообще, если бы не эти колесики, вид у него был бы вполне нормальный и счастливый.

На шорох газеты Рон быстро повернул голову.

– Что вы об этом думаете, мистер Хэрриот? По-вашему, так и надо?

– Ну-у… право, Рон, не знаю. Мне не очень нравится, но, вероятно, эта дама считает по-другому.