О всех созданиях – прекрасных и удивительных - Хэрриот Джеймс (версия книг TXT) 📗
Затормозив на следующее утро перед знакомым домом, я увидел, что Бонзо носится по садику в компании полудесятка детей. Они перекидывались мячиком, и пес с энтузиазмом взвивался в воздух, стараясь его перехватить.
Сомневаться не приходилось: вчерашнее происшествие ничуть ему не повредило. Но едва он заметил, что я открываю калитку, как хвост его обвис и, осев на все четыре лапы, он почти ползком убрался в дом.
Дети встретили меня воплями восторга:
– Мистер, вы его вылечили! Он же совсем здоров, верно? Утром он чуть не обожрался, мистер!
Ручонки со всех сторон вцепились в мой пиджак и потащили меня в комнату. Бонзо сидел, выпрямившись, на одеяле, совсем как накануне, но при моем приближении медленно опрокинулся на бок с мученическим выражением в глазах.
Я со смехом нагнулся к нему.
– Тертая ты личность, Бонзо, но я на твою удочку не попадусь! Кто сейчас в мячик играл?
Я чуть-чуть потрогал ушибленное левое плечо, и дюжий пес, трепеща, закрыл глаза, подчиняясь своей горькой участи. Но тут я выпрямился и, сообразив, что колоть его не собираются, он вскочил и в два прыжка вылетел в сад.
Диммоки радостно закричали, а потом, как по команде, обернулись и посмотрели на меня с благоговейным уважением. Они свято верили, что я вырвал Бонзо из когтей смерти. Вперед выступил мистер Диммок.
– Вы не откажете прислать мне счет? – произнес он с присущей ему особой солидностью.
Накануне, едва переступив порог, я сразу занес этот вызов в категорию бесплатных и даже не записал его в журнал, но теперь я кивнул с полной серьезностью.
– Непременно, мистер Диммок.
И, хотя на протяжении нашего долгого знакомства ни единая банкнота не перешла из рук в руки, он неизменно произносил в заключение моего завершающего визита:
– Вы не откажете прислать мне счет?
Таково было начало моих длительных и тесных отношений с Диммоками. Они явно прониклись ко мне большой симпатией и старались видеться со мной как можно чаще. Неделю за неделей, месяц за месяцем они приводили и приносили богатое ассорти собак, кошек, волнистых попугайчиков и кроликов, а когда окончательно убедились, что мои услуги бесплатны, заметно увеличили число наших встреч. Если приходил один из них, с ним приходили все. Я тогда упорно старался расширить нашу работу с мелкими животными, и при виде полной приемной сердце у меня радостно екало – лишь для того чтобы в очередной раз наполниться разочарованием.
Увеличилась и теснота в приемной – они затеяли приводить с собой свою тетку, миссис Паундер, проживавшую в конце той же улицы. Им страшно хотелось показать ей, какой я замечательный. Миссис Паундер, очень грузная дама в засаленной велюровой шляпке, кое-как державшейся на небрежном пучке волос, видимо, разделяла родовую склонность к многодетности и обычно приводила с собой двух-трех собственных чад.
Именно так обстояло дело в то утро, с которого я начал рассказ. Я обвел внимательным взглядом многочисленное общество, но со всех сторон видел только сияющих Диммоков и Паундеров и обнаружить своего пациента не сумел. Затем, точно по заранее условленному сигналу, они раздвинулись вправо и влево, и я увидел маленькую Нелли Диммок со щеночком на коленях.
Нелли была моей любимицей. Не поймите меня ложно – мне они все нравились. И разочарован я бывал лишь в первую минуту, такой это был симпатичный народ. Мамка и папка неизменно обходительные и бодрые, а дети, при всей их шумливости, всегда вели себя воспитанно. Такие уж это были солнечные, счастливые натуры. Завидев меня на улице, они принимались дружески махать мне, пока я не скрывался из виду. И я их часто встречал – они постоянно шныряли по улицам, подрабатывая по мелочам: разносили молоко, доставляли газеты. А главное, они любили своих собак, кошек и прочих и нежно о них заботились.
Но, как я сказал, Нелли была моей любимицей. Ей было лет девять, и в раннем детстве она перенесла «детский паралич», как тогда говорили. Она заметно хромала и в отличие от своих пышущих здоровьем братьев и сестер выглядела очень хрупкой. Ее тоненькие ножки-спички, казалось, вот-вот переломятся, но худенькое личико обрамляли, падая на плечи, вьющиеся волосы цвета спелой пшеницы, а глаза за стеклами очков в стальной оправе, правда, чуть косившие, пленяли ясной и прозрачной голубизной.
– Что у тебя там, Нелли? – спросил я.
– Собачка, – полушепотом ответила она. – Моя собачка.
– Твоя собственная?
Девочка с гордостью кивнула:
– Совсем-совсем моя.
Ряды диммокских и паундерских голов закивали в радостном согласии, а Нелли прижала щеночка к щеке с улыбкой, полной щемящей прелести. У меня от этой улыбки всегда вздрагивало сердце – столько в ней было детской безмятежной доверчивости, таившей еще что-то пронзительно-трогательное. Возможно, из-за ее хромоты.
– Отличный щенок, – сказал я. – Спаниель, верно?
Она погладила шелковистую головку.
– Ага. Кокер. Мистер Браун сказал, что он кокер.
Ряды всколыхнулись, пропуская мистера Диммока. Он вежливо кашлянул.
– Самых чистых кровей, мистер Хэрриот, – сказал он. – У мистера Брауна из банка сучка ощенилась, и этого вот он подарил Нелли. – Мистер Диммок сунул трость под мышку, извлек из внутреннего кармана длинный конверт и торжественно вручил мне его. – Тут, значит, его родословная.
Я прочел документ с начала до конца и присвистнул.
– Да уж! Аристократ из аристократов и имя у него звучное. Дарроуби Тобиас Третий! Великолепно! – Я опустил взгляд на девочку: – А ты как его называешь, Нелли?
– Тоби, – ответила она тихо. – Я его Тоби называю.
Я засмеялся.
– Ну, слава богу! Так что же с Тоби такое? Почему ты его принесла?
Откуда-то поверх голов донесся голос миссис Диммок:
– Тошнит его, мистер Хэрриот. Прямо ничего в нем не задерживается.
– Да, да, представляю. Глистов у него выгоняли?
– Да нет, вроде бы.
– Ну, так дадим ему пилюльку – и дело с концом. Но все-таки дай-ка мне его, я посмотрю.
Наши клиенты обычно удовлетворялись тем, что посылали с животным одного своего представителя, но Диммоки, естественно, двинулись за щенком всем скопом. Я шел по коридору, а за мной от стены к стене валила толпа. Смотровая у нас невелика, и я не без опаски следил, как моя многочисленная свита втискивается в нее. Однако всем хватило места, и даже миссис Паундер отвоевала себе необходимое пространство в заднем ряду, хотя ее велюровая шляпка и сбилась на сторону.
Обследование щеночка заняло больше времени, чем обычно, так как мне пришлось пролагать себе путь к термометру, а потом проталкиваться в другом направлении за стетоскопом. Но всему наступает конец.
– У него все нормально, – объявил я. – Так что неприятности только от глистов. Я дам вам пилюлю, пусть примет с самого утра.
Толпа ринулась в коридор, словно на последних минутах футбольного матча, схлынула с крыльца, и очередное нашествие Диммоков завершилось.
Оно тут же вылетело у меня из головы, поскольку ничего особо интересного не произошло. Я мог бы щенка и не осматривать – некоторая кособрюхость говорила сама за себя, – и уж никак не ожидал снова его увидеть в ближайшее время.
Но я ошибся. Неделю спустя приемная вновь оказалась битком набитой, и я опять обследовал Тоби на узкой прогалинке в смотровой. После приема моей пилюли вышло несколько глистов, но рвота не прекратилась, осталась и кособрюхость.
– Вы кормите его понемногу пять раз в день, как я велел? – спросил я на всякий случай.
Посыпались утвердительные возгласы, и я поверил. Своих животных Диммоки опекали не за страх, а за совесть. Нет, причина крылась в другом. Но в чем? Температура нормальная, легкие чистые, ни малейших симптомов при прощупывании живота. Я ничего не понимал и от отчаяния прописал нашу противокислотную микстуру. Но откуда же у маленького щенка повышенная кислотность?
Так начался период холодного отчаяния. Две-три недели я тешил себя надеждой, что все само собой образовалось, но затем приемная наводнялась Диммоками и Паундерами, и все начиналось сначала.
